Унтар выразительно повернул голову к двери, и Нала бросилась в зеркало. Унтар же без сил опустился на пол, закрыл искривлённое страданием лицо рукой, а второй до крови ударил по полу. И бил, бил, бессмысленно отсчитывая удары, не обращая внимания на боль. В слепой ярости он ударил по столу, опрокидывая его. Бумаги с шелестом взмыли в воздух и осели, в том числе скрыв и его. Он сам положил всему конец. Он стал ещё на шаг ближе к своей цели. Только вот никакие утешения и доводы не спасали от пустоты в душе, отражавшейся в потускневших глазах.
Нала не видела этого, умчавшись как можно дальше от злополучного зеркала! Духи рядом не появились, как будто считали это всё одним переходом. А может быть, платой для них стало занимательное зрелище и испытанная девушкой боль. Глубоко в сердце она всё время надеялась, что Унтар по-прежнему любил её, что у них ещё может сложиться счастливая жизнь.
Нала шагала по туману. Туман манил, призывал остаться, ступить навсегда в мир духов, остаться в нём, таком тихом и спокойном, таком умиротворяющем. Боль из души уходила, оставляя чёрное поле равнодушия в прекрасной тишине. Она бродила, бродила и бродила, чувствуя, как туман забирал жизнь, превращал в тень, в призрака, как всё сильнее связывал с иным миром.
И совсем неожиданно в этом мире зазвучала старая-старая песенка, которую Нале пела герцогиня в качестве колыбельной. 'Мама', - прошептала Нала, и слово это отдалось теплом в душе. Девушка, как слепой котенок, потянулась к матери, потянулась за песней, ища то самое зеркало. На каком-то уровне инстинктов она понимала, что мама утешит, что мама поймёт и ободрит. Она же мама! Она и защитит, и спасёт, и всё-всё-всё! Нала бежала в тумане и молилась, чтобы песенка не затихла, чтобы мама пела и пела! Нала заплакала, увидев зеркало. По другую сторону которого сидела Лерой, сидела ровно, закрыв глаза, и пела, тихонько плача, как будто поминала.
'Или звала!' - Нала встрепенулась, и высохли слезы. Вот она, родная душа, которая примет ее, пожалеет, поможет справиться со всеми проблемами!
- Мама! - и девушка вывалилась из зеркала в объятия родительницы.
- Нала... - прошептала та, прижимая дочь к груди.
Всё повторялось. Они сидели в постели, обнявшись, скрытые балдахином от всего мира, и снова говорили, говорили, говорили. Лерой гладила дочь по волосам, успокаивая, а Нала рассказывала обо всём: об отравлении, о зазеркалье, о предательстве и Крае Чудес, о побеге и, наконец, об Унтаре, их последнем разговоре.
'Бедная, бедная моя девочка!' - шептала герцогиня, прижимая к себе пережившее столько боли дитя. Она ни на миг не усомнилась, что ее Нала, ее сокровище вернется, что они увидятся, что всё у них получится... Лерой верила: ее дочь будет счастлива! Она была так счастлива, что даже не спросила, как Нала вернулась к ней - это было так неважно, так ненужно, ведь столько всего следовало сказать!
В наступившей тишине Нала лежала на животе матери, обнимая её колени. Она устала, слова и эмоции закончились. Первой заговорила Лерой:
- Твоего мужа обвинили в заговоре с одарёнными против королевства, но он сбежал из тюрьмы до казни. Король умирает, жить ему осталось совсем недолго. А ты, Нала, сегодня же ночью сбежишь с графом ар Рейнал в Кейсарию. Я обо всём договорилась. Там ты будешь жить под покровительством Её Императорского Величества. Твой муж объявлен предателем, для света он мёртв, а потому больше не имеет прав на тебя. Так что поспи пока, я принесу еды, вечером тебя ждет дорога. Предначальные, я верила, что ты вернешься...
Нала с удивлением отпустила мать и поймала её холодный, решительный взгляд. Лерой поднялась, не дав дочери возразить, и ушла, закрыв дверь на ключ. Нала откинулась на подушки, положив руку на лоб. Империя? Уехать из королевства? Предначальные боги, так страшно! Но с другой стороны покровительство самой императрицы успокаивало и обнадёживало... И, может быть, это лучший выход? Она ведь совершенно не хотела оставаться во дворце! Да и что с Ролденом - неизвестно. Странное, конечно, обвинение, но... А жив ли вообще он?!
Нала так и не спала, ворочаясь с боку на бок, путаясь в одеяле, переворачивая жаркие подушки. То она хотела бежать куда-то, что-то кому-то доказывать, то спрятаться, раствориться в темноте. Конец её метаниям положил граф Окшетт, отдёрнувший балдахин:
- Вставайте, сиятельная, нам пора в путь, - и такое недоверие на лице, как будто в кровати он должен был найти убийцу, а не напуганную, уставшую девушку. - Предначальные боги, это и правда вы... - выдохнул он, протягивая руку, чтобы помочь Нале подняться.
- Где герцогиня? - спросила девушка, обувая низкие полусапожки. Одежда на ней была всё та же самая - от одарённых.
- Договаривается со стражей, чтобы её слуг без проволочек и записи выпустили из дворца, поскольку ребёнку совсем плохо, отец везёт его к лекарям.
Нала присмотрелась: на графе и в самом деле был самый простой дорожный камзол, какие носили посыльные. Её же одежда в темноте могла сойти за что угодно, только косу уберёт за ворот.
Нала кивнула, подавая руку графу. Вместе они не выскользнули в коридор, чтобы таиться за каждой вазой, как представлялось девушке. Граф подошёл к стене, нажал на что-то, и она отъехала. Заметив, что девушка замешкалась, граф дёрнул её внутрь, ведь механизм стал закрываться.
В коридоре от пыли хотелось чихать. А ещё Нала старалась не думать, что такое мохнатое и подвижное часто попадает ей в лицо... Граф вёл уверенно, не давая ни отстать, ни упасть.
- Откуда вы знаете о тайных ходах? - спросила она после очередного незаметного поворота.
- Знаете ли, женщины в порыве страсти могут рассказать обо всём, - мечтательно и шутливо ответил он, выдёргивая девушку на улицу. - Если бы вы вернулись на пару дней раньше, то сбежали бы вместе с мужем.
Нала оглядывалась. Огни какого-то кабака, несколько деревьев, небольшое поле... Граф Окшетт помог бежать Ролдену? Слишком много помощи от кейсарца!
- Но разве мы не должны были пройти мимо стражи? - удивлённо спросила она, осознав простой факт, что они уже за дворцовыми стенами.
- Там проедет мой человек со своим сыном. Он отправится в другую сторону от нас, но не знаю, насколько это обманет погоню, если такая случится. А теперь, сиятельная, нам предстоит немного неприятное путешествие.
Скрываясь, темными закоулками они дошли до какой-то узкой улицы, где Окшетт открыл люк, спешно спрыгнув вниз. Канализация. Нала смело спрыгнула следом. В конце концов, чего уже бояться? Противный запах не самое страшное, что с ней приключалось.
Противная жижа плескалась на уровне лодыжек, холодная, она сковывала ноги, но девушка упорно шла за графом - единственным, кто мог привести её к выходу. Выбрались они далеко за городской стеной перед самым рассветом через какое-то ответвление, выходившее в овраг. Им, похоже, пользовались и рабочие: по отвесному краю шла крепкая лестница к лесу.
- Мы пойдём до деревни, - тихо сказал Окшетт, пытаясь вытереть обувь о траву. - Там купим лошадей.
Холодный ветер задувал в грудь, грозно качались деревья, а в Нале просыпалось любопытство, требовавшее ответов на некоторые вопросы.
- Вы помогли Ролдену бежать? - прямо спросила Нала, когда они вышли на заброшенную дорогу.
- Да.
- Значит, вы знаете, в чём его обвинили?
- Весь дворец слышал об этом деле, - граф замолчал, но никаких вопросов не дождался. Вздохнув, он заговорил: - Сразу замечу, что я не знаю ничего ни о мотивах, ни о целях вашей матери.
- Причём здесь моя мать? - удивилась девушка, пытаясь увидеть лицо графа.
- Она обвинила Его Высочество в вашем убийстве, а помогавший ей доказательствами герцог Капринский усугубил, добавив ко всему возможный сговор с одарёнными против королевства. Если бы я не помог ему сбежать, то позавчера бы вашего мужа казнили. Печально, не находите?
Нала не ответила. Её мать обвинила Ролдена в убийстве, попутно организовывая дочери побег?! Герцог Капринский поддержал обвинение? Да что же вокруг происходит?!
