Илья прислонился лбом к холодному стеклу. Руки дрожали, в затылке пульсировала тупая боль, а сердце пропускало удары. Страх липким потом выступил на лбу, пропитал рубашку под халатом. Илья боялся, что его веры, его молитв не хватит на этот раз. Боялся, что Аня не захочет бороться. Потому что тоже боится. Боится, что Илья никогда не простит ее. Если бы она только знала, что он уже простил. Еще тогда, когда встретил у подножия Исаакия. Когда перетягивал ее распоротые запястья и нес на руках в больницу. Когда просил у Господа подарить ей жизнь, а потом отдавал ей свою кровь. Он простил, потому что не мыслил своей жизни без нее. И сейчас…Илья не знал, сможет ли жить дальше, если Ани не станет. Если…

Легкий ветерок коснулся его затылка, словно нежными пальцами пробежал по волосам. Илья вздрогнул, обернулся. Никого. Дверь закрыта. Он снова посмотрел на Аню. Что-то происходило там. Что-то страшное. Неправильное. Анестезиолог занервничал, стал лихорадочно произносить то падающие, то возрастающие цифры. Мостовой гаркнул на него, чтоб не мешал. Руки Алекса стали почти неуловимыми. А в предоперационной запахло морем. Илья понял, что это конец. Времени больше нет. Еще мгновение, и он потеряет Аню навсегда. А он не знал, что делать. Все внутри словно отупело, даже молиться не было сил. Забылись все слова. Не осталось веры. Только одно глухо билось в груди, стучало в висках, хрипло срывалось с пересохших губ: «Ты нужна мне. Нужна…» Прохлада будто обняла Илью, коснулась шрама на щеке призрачным поцелуем, скользнула по запястью, как обожгла, и растаяла, забрав с собой ставший почти невыносимым аромат моря.

Горячая волна накрыла с головой и в глазах потемнело. Илья уперся в стену, тяжело дыша. Ноги закололо, как от долгого сидения в одной позе. Пятерней провел по волосам, вытер влажную то ли от пота, то ли от прикосновения призрачного холода, щеку и перевел взгляд за окно.

Алекс передал медсестре какой-то инструмент и улыбнулся. Анестезиолог заметно расслабился. Алекс бегло глянул на Илью и, кивнув Мостовому, вышел из операционной.

— Все в порядке, — произнес он, предупредив вопрос Ильи. — Знаешь, — он привалился плечом к стене у двери, — многое было в моей практике, но чтобы воскресать на операционном столе…

— Спасибо, — хрипло проговорил Илья, с трудом узнав собственный голос.

— Это не мне спасибо, а Богу и…ей, — он кивнул на Аню, которую в эти минуты зашивал Мостовой. — Я не знаю как, но она жива только потому, что сама захотела. Так что…

Илья не стал расспрашивать, что Алекс имел в виду, потому что знал — то Анина душа приходила к нему прощаться. А он не отпустил. Не смог. Как и остаться теперь. Ничего, они еще непременно встретятся. Он непременно вернет ее и все у них будет хорошо. Но не сейчас. Сейчас ему нужно было лететь в Германию спасать сына.

— Алекс, скажи, я могу стать донором родному сыну?

И Илья вкратце пересказал Алексу узнанное от доктора немецкой клиники.

— Вполне, но лучше, конечно, подстраховаться, — Костромин снял медицинскую шапочку, провел ладонью по наголо бритой голове. — Возможно у мальчика есть братья, сестры. Они — идеальные доноры, потому что от одних родителей.

— Нет, братьев и сестер у него нет. Хотя… — Илья вспомнил про Арсения. Он ведь его сын. Ну и что, что матери разные. Попытка не пытка. А использовать нужно любой шанс.

— Спасибо, Алекс, — Илья пожал руку Костромину.

— Чем могу…

— Ты звони, если что, ладно?

Костромин кивнул.

— А сейчас мне нужно идти. Это важно.

— Я понимаю, — Алекс устало улыбнулся. — Я все понимаю. Ты не волнуйся, теперь с твоей Аней все будет в порядке.

Илья бросил прощальный взгляд за окно операционной, на лежащую на столе Аню и поспешно ушел.

А уже через неделю Илья наблюдал, как его сыновей везут в операционную. Донором стал Арсений. Он подошел Максиму по всем показателям. И согласился помочь брату, не раздумывая. А в ответ на благодарность Ильи просто написал, что всегда мечтал о настоящей семье и сейчас, когда она у него появилась, он будет защищать ее до последнего вздоха. Илья улыбнулся доли пафоса в его словах, но что взять с подростка-идеалиста, которому только чудом удалось не ожесточиться в диких условиях детдома. Впрочем, это Илья теперь будет оберегать их всегда. Свою семью.

Лето-зима, 2014 год.

Аня встала на третий день после операции. Вернее села, свесив ноги на пол, тяжело дыша и дрожа от слабости и страха. Спина не болела. Она вообще не чувствовала, что у нее есть позвоночник. А ведь должна бы, потому что именно на позвоночнике ей делали операцию. Сложную, как сказал Александр Александрович, ее лечащий врач. Он был первый, кого Аня увидела, открыв глаза. Большой, в белой хирургической пижаме, с уставшими, но веселыми глазами, доктор Костромин улыбался ей открытой и светлой улыбкой, как старой знакомой. Он был у нее самым частым гостем. Еще Илья Андреевич Мостовой, которого Аня однажды спутала со своим Ильей. А вот сам Илья так и не пришел. Ни разу за три дня. А Аня почему-то думала, что Илья придет сразу после Александра Александровича. Она верила, надеялась, что вот откроется дверь и войдет он. И не сводила глаз с этой самой двери, пока та не дрогнула и не поплыла куда-то. Аня плакала и ругала себя, потому что снова поверила в чудо. А чудес не бывает. Теперь Аня знала это совершенно точно.

Накануне вечером приезжала Лера, привезла кучу фруктов, что-то рассказывала, но Аня не слушала. Ей было все равно.

Утром позвонила Тата. Доктор Костромин разрешил Ане пользоваться мобильником, который сам же и принес. Татка извинялась, что не может приехать — ее не было в стране, отправилась в кругосветное путешествие. И что-то было в ее голосе, едва уловимое, но так созвучное с отчаянием и безысходностью, что у Ани заломило виски. Но спросить она так и не решилась.

Зато решила, что ей уже пора вставать.

Босые ступни коснулись холодного пола и Аня поморщилась. Холод пробежал по пальцам, обхватил щиколотки и заскользил по ногам вверх. Аня поежилась. Ей нужно было встать. Она хотела подойти к окну и открыть опостылевшие жалюзи, не пропускающие солнечный свет. Она любила солнце, его ласковые лучи. Ей нужно было почувствовать себя живой. А без солнца никак не получалось. Не получалось еще и потому, что Илья так и не пришел.

А она так надеялась, потому что была уверена — он был в операционной. В накинутом на плечи белом халате, злой — он всегда злился, когда ему было страшно — уставший, всматривался за большое окно, за которым лежала Аня. Она не сомневалась, что видела его и слышала, как он шепчет: «Ты нужна мне». И она поверила, не ушла по осенней аллее, манившей золотым сиянием. Осталась с ним, ради него, а он обманул. Не пришел, и Аня решила, что не нужна ему.

Ну и пусть! Она справится и без него. Обязательно. И он еще пожалеет, что обманул ее. Обманул, когда она вновь поверила в чудо.

Внезапная злость придала сил. Оттолкнувшись ладонями от кровати, Аня встала на ноги. Колени подогнулись, палата завертелась, и чтобы не упасть Аня вцепилась в спинку кровати. По спине разлилась судорога боли. Аня застонала, но не сдалась. Закусила губу. Не разжимая рук и с силой переставляя занемевшие вдруг ноги, Аня сделала шаг, еще один и еще.

Когда она добралась до окна, боль отступила, ноги не дрожали, только ныли и покалывали от напряжения. Аня нашла тонкую веревочку и подняла жалюзи. От яркого солнечного света пришлось ненадолго зажмуриться.

Улыбнувшись, Аня села на широкий подоконник, подставив лицо теплым осенним лучам. За окном простирался больничный двор, перерастающий в густой ельник, сливающийся с небом на самом горизонте. Аню привезли сюда на второй день после операции. Доктор Костромин не хотел, но сказал, что выхода другого нет — в той больнице, где ее оперировали, не было необходимых условий для реабилитации. А в этом то ли санатории, то ли частной клинике Ане нравилось.