Прозвучал сухой треск. Сначала Джош подумал, что это захрустела его рука, но он не почувствовал боли и продолжал бить ей по грунту, будто бы пытаясь пробить небо.

Земля снова захрустела. Края дыры начали крошиться и расширяться. Его кулак вышел наружу, и он попытался представить себе, на что это могло быть похоже, если кто-нибудь наблюдал бы снаружи: торчащий из земли, полосатый как зебра кулак, словно странный цветок, проросший из мертвой земли. Кулак раскрылся, и пальцы растопырились как лепестки под слабым красным светом.

Джош просунул свою руку почти по локоть. Холодный ветер обдувал его пальцы. Это движение ветра подбодрило и развеселило его, и пробудило, словно после долгой дремоты. — Мы снаружи! — закричал он, почти всхлипывая от радости. — Свон! Мы вышли!

Она была за ним, жалась к нему в туннеле. — Ты что-нибудь видишь?

— Я попробую высунуть голову наружу, — сказал он. Он протолкнулся вперед, его плечи последовали за руками, ломая дыру и расширяя ее. Теперь его руки почти полностью были снаружи, макушка головы была готова пробиваться наверх. Пробиваясь наверх, он думал о том, как наблюдал за рождением своих сыновей, когда их головы старались выйти в мир. Он чувствовал головокружение и боялся мира снаружи, как, возможно, и все младенцы. Свон за ним тоже толкала его, поддерживая его попытки вырваться наверх.

Со звуком ломающейся обоженной глины земля раскололась. С большим усилием, Джош просунул голову в отверстие, подставив ее ураганному ветру.

— Ты уже там? — спросил Свон. — Что ты видишь?

Джош зажмурил глаза, поднял руки, чтобы защититься от летящего песка.

Он видел безлюдный, серо-коричневый ландшафт, без каких-либо ориентиров, не считая искромсанных остатков «Понтиака» и «Камаро» Дарлин. Над головой было низкое небо, придавленное толстыми серыми облаками. От одного мертвого горизонта до другого медленно плыли, казалось бы катили, облака, и то там, то здесь мелькали алые блеклые вспышки. Джош оглянулся. Примерно в пяти метрах позади него, уходя влево, был большой холм из грязи, перемешанной со стеблями кукурузы, кусками дерева и металлическими обломками бензонасосов и машин. Он понял, что это и была та могила, в которой они были похоронены и в то же время он знал, что если бы огромная масса грязи не закрыла их, они бы уже умерли. По всем сторонам от этого холма земля была начисто выскоблена.

Ветер хлестал ему в лицо. Он выполз из норы и сел на ноги, разглядывая опустошение вокруг, в то время как Свон появилась из отверстия. Холод пронизывал ее до костей, и ее глаза, окруженные кровавыми пятнами, недоверчиво оглядывали все вокруг, что стало теперь пустыней. — О, — прошептала она, но ветер отнес ее голос. — Все исчезло…

Джош не слышал ее. Ему никак не удавалось сориентироваться. Он знал, что ближайший город — или то, что осталось от него — был Салина. Но где был запад, где восток? Где было солнце? Летающий песок и пыль закрывали все, что было далее двадцати ярдов. Где было шоссе? — Здесь ничего не осталось, — сказал Джош, в основном себе. — Здесь не осталось ни черта!

Свон увидела неподалеку знакомую вещь. Она встала и пошла, сопротивляясь ветру, к маленькой фигурке. Почти вся голубая шерсть сгорела, но пластиковые глаза с маленькими черными вращающимися зрачками были не повреждены. Свон наклонилась и подняла его. Со спины куклы свисал шнурок; она дернула за него и услышала, как Пирожковый Обжора попросил еще пирожок тихим искаженным голосом.

Джош поднялся на ноги. Да, подумал он, мы теперь на поверхности. Но что мы теперь будем делать? Куда пойдем? Он уныло покачал головой. Возможно, что некуда идти. Возможно, везде все так же, как и здесь. Как насчет их проживания в подвале? Он посмотрел угрюмо на нору, из которой они вылезли, и на секунду подумал, а не забраться ли в нее обратно, как гигантский суслик, и провести остатки своих дней, вылизывая банки и справляя нужду в противоположном углу.

Осторожно, предупредил он себя. Нора вела обратно в подвал, обратно в могилу, и была неожиданно слишком притягательной. Слишком, слишком притягательной. Он заставил себя сделать несколько шагов прочь от отверстия, и попытался размышлять более последовательно.

Его взгляд наткнулся на ребенка. Она тоже вся была в грязи норы, разодранная одежда развевалась по ветру. Она глядела вдаль, глаза сузились против ветра, она стояла и держала в руках, убаюкивая, немую куклу. Джош долго смотрел на нее.

Я смог бы сделать это, сказал он себе. Я смог бы заставить себя сделать это, потому что это было бы правильно. Возможно, было бы правильно. Так ли это? Если весь мир похож на этот пейзаж, то ради чего жить, не так ли? Джош развел руки, сложил их снова. Я мог бы сделать это быстро, подумал он. Она бы ничего не почувствовала. А потом я мог бы покопаться в этой свалку, найти хороший металлический осколок и острым краем покончить с собой тоже.

Так сделать было бы правильно. Да?

Сохраните дитя, вспомнил он, и глубокий, ужасный стыд охватил его. Как же, сохранишь тут! — подумал он. Боже мой, ведь все исчезло! Все провалилось к черту!

Свон повернула голову, и их взгляды встретились. Она что-то сказала, но он не смог разобрать ее слова. Она подошла к нему поближе, дрожа и сгибаясь против ветра, и закричала: — Что мы будем делать?

— Я не знаю! — закричал он в ответ.

— Ведь не везде же так же, да? — спросила она. — Где-то должны быть другие люди!

— Может быть так, а может и нет. Черт. Как холодно! — Он дрожал, он ведь одевался для жаркого июльского дня, и теперь на нем были изодранные брюки.

— Мы не можем стоять так здесь! — сказала Свон. — Нам надо куда-нибудь идти!

— Хорошо. Выбирай, куда мы пойдем, детка. Мне все равно куда идти.

Свон глядела на него еще несколько секунд, и Джош снова почувствовал стыд. Она повернулась кругом, как бы пробуя выбрать направление. Неожиданно ее глаза наполнились слезами, они мучили ее так, что она почти кричала; но она прикусила нижнюю губу, прикусила почти до крови. Одно мгновение она хотела, чтобы мама была здесь, помогла ей и сказала, что делать. Ей нужна была мама, чтобы направить ее на какой-либо путь, больше чем когда-либо. Это было несправедливо, что ее мама погибла. Это было не так, как должно быть, это было неправильно!

Но это я рассуждаю как маленькая девочка, решила она. Мама ушла домой, в тихое место далеко отсюда, и Свон придется самой принимать решения. Начиная прямо с этого момента.

Свон подняла руку и указала в ту сторону, куда дул ветер. — Туда, — решила она.

— Для этого есть какая-то причина?

— Да, — она обернулась, и посмотрела на него, как будто он был глупейшим клоуном на свете. — Потому что ветер будет дуть нам в спины, он будет толкать нас, и идти будет не так тяжело.

— О! — сказал мягко Джош. Там, куда она показала ничего не было видно, только кружащаяся пыль и полное опустошение. Он не видел причин заставлять свои ноги шевелиться.

Свон почувствовала, что он готов сесть, и если он сядет, то не будет никакой возможности заставить этого гиганта подняться. — Нам тяжело пришлось, когда мы выбирались из-под земли, да? — крикнула она ему против ветра. Он кивнул. — Мы доказали, что можем что-то сделать, если мы действительно хотим этого, да? Ты и я? Мы как бы команда? Мы тяжело поработали, и мы не должны останавливаться теперь.

Он угрюмо кивнул.

— Мы должны хотя бы попытаться! — крикнула Свон.

Джош снова посмотрел на нору. В конце концов там, внизу, было тепло. По крайней мере, у них была пища, и что же плохого в том, чтобы остаться…

Краем глаза он заметил движение.

Маленькая девочка с Пирожковым Обжорой в руках начала идти в направлении, которое она выбрала, ветер подталкивал ее сзади.

— Эй! — крикнул Джош. Свон не остановилась и не замедлила шага. — Эй! — Она продолжала идти.

Джош сделал вслед за ней первый шаг. Ветер подгибал его колени. Дерзкая девчонка! Пятнадцать ярдов наказания! — подумал он, и что-то толкнуло его в спину, потащило его вперед. Он сделал второй шаг, потом третий и четвертый. И вот он уже идет за ней, но ветер был таким сильным, что казалось, будто его спина лежала на чем-то. Он догнал девочку, пошел рядом с ней, и снова Джош почувствовал угрызения совести от своей слабости, потому что она даже не удостоила его взглядом. Она шла с поднятым подбородком; Джош подумал, что она выглядит как маленькая королева какого-то государства, которое у нее украли, трагическая и решительная фигура.