Кто-то наклонился и задвинул президентское окно дымчатым стеклом. «Думаю, вам не
стоит больше смотреть на это, сэр».
Несколько секунд Президент пытался узнать человека, сидевшего в черном кожаном кресле напротив него. Ганс, подумал он. Министр Обороны Хэннен. Он огляделся, стараясь привести мысли в порядок. Он находится на борту «Боинга», в котором располагался воздушный командный пункт системы управления вооруженными силами США, в своих апартаментах в хвосте самолета. Хэннен сидит перед ним, а через проход сидит человек в форме капитана секретной службы ВВС. Человек прям и широкоплеч, на его лице пара солнцезащитных очков, скрывающих глаза. На его правом запястье наручник, соединенный цепью с маленьким черным чемоданчиком, лежащим перед ним на крытом пластиком столе.
За дверью президентских апартаментов находился настоящий нервный узел, состоящий из радарных экранов, обрабатывающего данные компьютера и систем, которые должны обеспечивать связь с САК, НОРАД, командованием объединенными силами НАТО в Европе, а также со всеми военно-воздушными, военно-морскими базами и базами межконтинентальных баллистических ракет. Техники, обслуживавшие оборудование, прошли специальный отбор в разведуправлении Министерства Обороны, которое также отобрало и обучило человека с черным чемоданчиком. На борту самолета также находились офицеры разведуправления Министерства Обороны и несколько армейских и летных генералов, выполнявших секретные обязанности в командном пункте, в чью ответственность входило составление общей картины из донесений, поступавших из различных точек театра военных действий.
Реактивный лайнер кружил над Виржинией с 6:00 утра, а в 9:46 поступило первое взволнованное донесение из штаба ВМС: столкновение между специальными поисковыми истребительными силами и большой стаей советских ядерных подлодок к северу от Бермуд.
В соответствии с первым сообщением, советские подлодки запустили баллистические ракеты в 9:58, но более поздние сообщения показали, что командир американской подлодки запустил крылатую ракету, не имея на то надлежащего основания, тем более для столь напряженного момента. Теперь трудно было сказать, кто начал первым. Теперь это не имело уже никакого значения. Первый советский удар был нанесен по Вашингтону, федеральный округ Колумбия, три боеголовки вошли в Пентагон, четвертая попала в Капитолий, а пятая — в базу ВВС Эндрюс. В течение пары минут запущенные по Нью-Йорку ракеты разрушили Уолл-Стрит и Таймс-сквер.
Очередь быстро достигающих цели советских ракет подводного базирования прошлась по восточному побережью, а в это же время бомбардировщики B-1 летели к сердцу России, американские подлодки, окружившие Советский Союз, запускали свое оружие, а ракеты НАТО и Варшавского Договора визжали над Европой. Русские подлодки, находившиеся в засаде у западного побережья США, запустили ядерные боеголовки, поразившие Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Сан-Диего, Сиэтл, Портланд, Феникс и Денвер, а затем русские разделяющиеся ядерные боеголовки на межконтинентальных баллистических ракетах, воистину чудовищные монстры, отправились в сторону Аляски и Северного полюса и в течение минут поразили базы ВВС и среднезападные ракетные установки и испепелили города в глубине континента. Омаха оказалась первой мишенью, а с ней и Штаб Стратегических ВВС. В 12:09 в наушниках оператора поступил последний искаженный сигнал от Северо-Американских ПВО: «Последние птички улетели».
И с этим сообщением, означавшим, что несколько последних крылатых ракет или Минитмен-3 были запущены из тайных бункеров где-то в Западной Америке, остатки НОРАД тоже взлетели на воздух.
Хэннен был в наушниках, через которые к нему поступали донесения по мере их обработки. Президент наушники снял после того, как погибла НОРАД. Во рту у него был привкус пепла, и ему страшно было подумать о том черном чемоданчике, что располагался через проход от него.
Хэннен слушал отдаленные голоса командиров подлодок и пилотов бомбардировщиков, все еще охотившихся за мишенями или пытавшихся избежать поражения в быстрых яростных стычках на половине планеты. Морские силы обеих сторон были уничтожены, и теперь Западная Европа была меж огней наземных войск. Его внимание было приковано к далеким, призрачным голосам, плывшим по штормам атмосферных помех, потому что думать о чем-нибудь другом кроме работы в данный момент означало сойти с ума.
Его не зря звали Железный Ганс, он знал, что нельзя давать ослаблять себя воспоминаниями и жалости.
Атмосферные вихри подхватили воздушный командный пункт, его резко швырнуло вверх, а потом он стал снижаться с тошнотворной скоростью. Президента прижало к подлокотникам его кресла. Он знал, что больше не увидит ни жену, ни сына. Вашингтон стал лунным пейзажем с дымящимися руинами, в обуглившемся здании архива превратились в пепел и Декларация Независимости, и Конституция, в аду Библиотеки Конгресса уничтожены старания миллионов людей.
Ему хотелось плакать и кричать, но он был Президентом Соединенных Штатов. На его запонках была президентская печать. Ему вспомнилось, как из далекого прошлого, как он спрашивал Джуману, подойдет ли голубая в полоску рубашка к его светло-коричневому костюму. Он был не в состоянии выбрать галстук, потому что решение таких вопросов давалось ему с трудом. Он больше не мог думать, больше не мог что-нибудь выработать: мозг его был как солончаковое болото. Джумана выбрала ему подходящий галстук и вставила запонки в рубашку. Потом он поцеловал ее и обнял сына, и люди из секретной службы отвезли его вместе с другими семьями персонала в подземное убежище.
Все это уничтожено, подумал он. О, Господи…
Все уничтожено!
Он открыл глаза и сдвинул шторку с окошка. Черные облака, пламенеющие красными и оранжевыми шарами, окружали самолет. Из их глубины выстреливали клочья огня и пробивались молниями вверх на тысячи футов выше лайнера.
Однажды, — подумал он, — нам понравилось играть с огнем.
— Сэр? — мягко спросил Хэннен. Он снял наушники. Лицо Президента было серым, рот сильно дрожал. Хэннен подумал, что Президента тошнило от виражей. — Вам плохо?
Безжизненные глаза шевельнулись на бледном лице.
— Я в порядке, — прошептал он и едва заметно улыбнулся.
Хэннен прислушался к голосам, доносившимся из наушников.
— Последний из B-1 только что сбит над Балтикой. Советы восемь минут назад разрушили Франкфурт, а шесть минут назад по Лондону был нанесен удар разделяющейся боеголовкой межконтинентальной баллистической ракеты, — пересказал он Президенту.
Тот сидел неподвижно, как каменный.
— Какова оценка потерь? — устало спросил он.
— Еще не поступила. Голоса настолько искажаются, что даже компьютеры не в состоянии разобраться в них из-за всех атмосферных помех.
— Мне всегда нравился Париж, — прошептал Президент. — Вы знаете, Джумана и я провели в Париже медовый месяц. Как в Париже?
— Не знаю. Из Франции еще ничего не поступало.
— А Китай?
— Пока молчание. Думаю, что китайцы терпеливо ждут.
Лайнер подпрыгнул и опять снизился. Двигатели выли в замусоренном воздухе, борясь за высоту. Отражение голубой молнии мелькнуло на лице Президента.
— Ну, что ж, — сказал он. — Вот мы сейчас здесь. И куда мы отсюда отправимся?
Хэннен хотел было начать отвечать, но так и не нашел, что сказать. У него перехватило горло. Он потянулся, чтобы опять закрыть окно, но Президент твердо сказал:
— Не надо. Оставьте. Я хочу видеть.
Голова его медленно повернулась к Хэннену.
— Все кончилось, не так ли?
Хэннен кивнул.
— Сколько миллионов уже мертвы, Ганс?
— Не знаю, сэр. Я бы не беспокоился…
— Не опекайте меня, — неожиданно закричал Президент так громко, что даже суровый капитан ВВС подскочил. — Я задал вам вопрос и жду на него ответа: точную оценку, прикидку, все, что угодно! Вы слушали донесения. Скажите мне!
— В северном полушарии, — начал, дрожа, Министр Обороны, его железное лицо стало расплываться, как дешевая пластмасса. — Я бы оценил…
