Он подошел к Сестре и дотронулся до ее лица. Запах немытого тела почти сшиб ее с ног, но ей приходилось чувствовать запахи и похуже.

— Это не проказа, — повторил он. — Это масса фиброидной ткани, произошедшая из подкожного источника. Насколько глубоко проникает наслоение, я не знаю, но я видел такое состояние много раз до этого, и, по-моему, оно не заразно.

— Мы тоже видели других людей с этим, — сказал Пол. Он привык к виду Сестры, потому что это происходило так постепенно, начинаясь с черных бородавок на ее лице. Он проверял свое собственное лицо, но он не заразился ими. — Что же это значит?

Хьюг Райен пожал плечами, продолжая ощупывать опухоли. — Возможно, реакция кожи на радиацию, загрязнители, такое долгое отсутствие солнца — кто знает? О, я видел наверное сотню или больше людей, на разных стадиях. К счастью, кажется, они сохраняют пространство для дыхания и еды, независимо от того, насколько серьезно их состояние.

— Я говорю, что это проказа! — настаивала рыжеволосая ведьма, но мужчины снова уселись, вернувшись к своему столу. Некоторые из них вышли из таверны, а остальные продолжали смотреть на Сестру с нездоровым любопытством.

— Это чертовски чешется, и иногда моя голова так болит, как будто раскалывается, — сообщила Сестра. — Как я могу избавиться от этого?

— Этого, к сожалению, я не могу сказать. Я никогда не видел, чтобы маска Иова уменьшалась — я видел только множество случаев ее дальнейшего разрастания.

— Маска Иова? Вы это так называете?

— Да, я так называю это. Кажется подходит, не так ли?

Сестра проворчала. Она и Пол видели десятки людей с «Маской Иова» в тех девяти штатах, через которые они проезжали. В Канзасе они столкнулись с колонной из сорока таких людей, которых выгнали из близлежащего селения их собственные семьи; в Айове Сестра видела мужчину, чья голова была настолько покрыта коркой, что он не мог держать ее прямо. Маска Иова поражала мужчин и женщин с одинаковой жестокостью, и Сестра даже видела несколько подростков с этим, но дети младше семи или восьми лет, казалось, имели иммунитет. По крайней мере, Сестра не видела ни одного младенца или маленького ребенка с этим, хотя оба родителя могли быть ужасно изуродованы.

— Я буду с этим до конца моей жизни?

Хьюг снова пожал плечами, не в состоянии более ничем помочь. Его глаза голодно сверкнули на стакан Сестры, еще стоящий на стойке бара.

Она сказала: — Угощайтесь, — и он осушил его так, будто это был ледяной чай в жаркий августовский полдень.

— Спасибо большое. — Он вытер рот рукавом и взглянул на мертвеца, лежащего на окровавленных опилках. Коренастая черноволосая девушка была не прочь пошарить в его карманах. — В этом мире больше нет правых и виноватых, — сказал он. — Есть только ружье, которое стреляет быстрее, и более высокий уровень насилия. — Он кивнул на стол у камина, который он занимал.

— Если желаете? — спросил он Сестру с нотой просьбы. — Прошло столько времени с тех пор, как я мог поговорить с кем-то действительно воспитанным и имеющим интеллект.

Сестра и Пол не спешили. Она подняла сумку, вложив дробовик в кожаный футляр, который висел у нее на бедре под паркой. Пол вернул «Магнум» в кобуру, и они последовали за Хьюгом Райеном.

Дервин наконец заставил себя выбраться из-за стойки бара, и человек в собачьем пальто помог ему оттащить тело Ирла к задней двери.

Пока Хьюг устраивал на стуле свою оставшуюся ногу, поддерживая ее, Сестра не могла не заметить коллекцию трофеев, украшающую стену вокруг камина «Ведра Крови»: красноглазая белка, голова оленя с тремя глазами, кабан с единственным глазом посреди лба и двуглавый птенец.

— Дервин — охотник, — объяснил Хьюг. — Здесь вы можете увидеть всех животных из окрестных лесов. Забавно, что с ними сделала радиация, не так ли? — Он с минуту разглядывал трофеи. — Вы не захотите спать слишком далеко от света, — сказал он, снова перенося внимание на Пола и Сестру. — Правда не захотите.

Он потянулся, взял полстакана самогона, который пил перед тем, как они вошли. Две зеленых мухи жужжали вокруг его головы, и Пол смотрел, как они описывают круги.

Хьюг указал на сумку.

— Я не мог не заметить ту стеклянную безделушку. Могу я спросить, что это такое?

— Просто кое-что, что я взяла.

— Где? В музее?

— Нет. Я нашла ее в груде булыжников.

— Красивая вещь, — сказал он. — Я бы на вашем месте был с ней поосторожнее. Мне приходилось встречать людей, которые обезглавили бы вас за кусок хлеба.

Сестра кивнула.

— Вот почему я ношу с собой ружье — и вот почему я также использую его.

— Действительно. — Он допил остаток самогона и причмокнул губами. — Ах! Нектар богов!

— Я бы не заходил так далеко. — Горло Пола еще чувствовало, будто его поскребли бритвой.

— Ну, вкус ведь относителен, не так ли? — Хьюг моментальным движением лизнул внутренность стакана, чтобы добыть последние капли, прежде чем отставить его в сторону. — Я был знатоком французских бренди. У меня была жена, трое детей и испанская вилла с горячей водой и бассейном. — Он коснулся своей культи. — И у меня, к тому же, была вторая нога. Но это в прошлом, не так ли? И остерегайтесь пребывания в прошлом, если хотите сохранить рассудок. — Он уставился на огонь, потом посмотрел на Сестру через стол. — Итак, где вы побывали и куда собираетесь?

— Везде, — ответила она. — И практически нигде.

За последние семь лет Сестра и Пол Торсон следовали по дороге сна — слепой поиск тех мест, которые Сестра видела в глубине стеклянного кольца. Они путешествовали из Пенсильвании в Канзас в поисках города Матисон. Но Матисон сгорел до основания, и его развалины покрыл снег. Они искали Матисон, но нашли только скелеты и разруху, а потом они отправились на автостоянку сгоревшего здания, которое могло быть универмагом или супермаркетом.

И на той заметенной снегом автостоянке, посреди заброшенности, Сестра услышала шепот Бога.

Сначала это была всего лишь мелочь: носок сапога Пола поддел карту.

— Эй! — окликнул Пол. — Посмотри на это!

Он стер с карты грязь и снег и протянул ей. Цвета поблекли, но на обложке была изображена красивая женщина в фиолетовом наряде, над ее головой светило солнце, а у ног находились лев и ягненок; она держала серебряный щит с чем-то, что могло быть пылающим фениксом в центре, и на ней была сияющая корона. Волосы женщины пылали, и она смело смотрела вперед. Наверху карты были выведены буквы «Императрица».

— Это карта Таро, — сказал Пол, и колени Сестры почти подогнулись.

Множество карт, куски стекла, одежды и другой хлам были погребены под снегом. Сестра увидела цветное пятно, подобрала его и обнаружила, что держит картинку, которую она узнала: карта с фигурой, завернутой в черное, с белым, похожим на маску лицом. Ее глаза были серебряными и полными ненависти, а посреди лба располагался третий алый глаз. Она лучше бы разорвала эту карту на кусочки, чем положила в свою сумку вместе с Императрицей.

А потом Сестра наступила на что-то мягкое, и когда она наклонилась, чтобы смахнуть снег и посмотреть что это такое, слезы навернулись ей на глаза.

Это была опаленная синяя меховая кукла. Когда она взяла ее в руки, то увидела свисающее маленькое колечко и потянула за него.

В холодной и снежной тишине напряженный голосок простонал: «Дааай пирожооок», и этот звук разнесся по стоянке, где лежали спящие скелеты.

Кукла перекочевала в сумку Сестры — и теперь можно было покидать Матисон, потому что детского скелета на стоянке не было, а Сестра теперь знала, больше, чем когда бы то ни было, что они ищут ребенка.

Они скитались по Канзасу больше двух лет, живя в разных перебивающихся с голоду поселениях; они повернули на север в Небраску, потом на восток в Айову, и теперь на юг в Миссури. Земля страдания и жестокости раскрывала себя перед ними как непрекращающаяся галлюцинация, которую невозможно избежать. Часто Сестра, вглядываясь в стеклянное кольцо, ловила образ смутного человеческого лица, смотрящего назад, словно через плохое зеркало. Именно этот облик оставался неизмененным в течение семи лет, и хотя Сестра не могла точно сказать ничего определенного насчет этого лица, она думала, что оно сначала было молодым лицом — лицом ребенка. Мужского или женского пола, она не могла сказать, но с годами лицо менялось. В последний раз она видела его семь лет назад, и у Сестры сложилось впечатление, что все черты лица были начисто стерты. С тех пор неясный облик не появлялся.