— А теперь — прочь! — закричал он.

Поток загадочной силы, пропитавшей воздух, вынес меня из помещения. Потрясённый беседой и всем происшедшим, я остался стоять у порога.

Между тем, железный номер на доме, освещённом выпростанной из облаков луной, скрипнул и улетел под стену. Рухнул вслед за ним порог (я едва успел отпрыгнуть назад.) От окон отвалились ставни, крыша просела, стёкла прыснули из рам, и стены, словно куски льда на летней дороге, ушли под землю, распадаясь на тающие щепки. Одинокое дерево колыхнуло кроной, и передо мной образовался пустырь, который нельзя было отличить от других пустырей города.

Несколько минут я был неспособен совершать какие-либо движения, стоял словно околдованный, не чувствуя, как замерзают мои руки.

Брать извозчика здесь негде, и я побрёл по дороге к более оживленным улицам, редко встречаясь с одинокими прохожими. Голова моя занималась странными, путающимися мыслями. Я вспоминал фразу за фразой, произнесённую Шутом, и мне становилось то беспокойно, то жутко. И что значит странное сообщение от матери?

Холодало. Лохматые тучи ползли по небу. Я ускорил шаг, чтобы не продрогнуть. Спустя полчаса я сумел взять извозчика, который домчал меня до дома за пять минут. За это я сунул ему в три раза больше, чем принято.

Оглянувшись во двор, я подумал, что, наверное, пойдет снег.

— Я дома, — сказал я, коснувшись угла, и начал подниматься по ступенькам.

— Батюшка мой! — донёсся взволнованный голос Тихона. — Батюшка!

— Что стряслось? — внутри похолодело.

— Беда, беда… — Тихон подбежал ко мне и сунул маленькую бумажку. Я бросил на нее короткий взгляд. Большего не требовалось: эту бумагу я уже видел у Шута.

Минута пролетела как мгновение. Я уже знал, что делать.

— Тихон, я иду на Площадь Призраков.

В залитых слезами глазах Тихона полыхнул страх.

— Для чего же терпеть ужасы, батюшка, и подвергать себя такой опасности?

— Нет там никакой опасности, Тихон, а если бы и была, как ты думаешь, надо рискнуть ради того, чтобы оказаться возле умирающего отца сегодня же?

Старик разрыдался, но кивнул. Он понимал мою правоту, а всё-таки не мог её принять.

— Передай привет Эсфири Юмбовне и Агнии Парамоновне. Сам выедешь завтра. Прощай.

— Как?! — воскликнул Тихон. — Не евши?

— В своём ли ты уме? Какие тут кушанья! Прощай.

Я спрыгнул со ступеней и за пять минут добрался до оживлённой улицы. Там не составило труда взять извозчика, который домчал меня до Площади Призраков.

Грохот экипажей, хриплые выкрики торговцев оглушили меня. Пройдя каких-нибудь пять шагов, я увяз в толпе, которая несла меня к одному из четырех входов на Площадь. Жандарм, проверяющий документы, оказался сорокалетним плотным господином с вислыми поседевшими усами. Дело своё он знал прекрасно, и перо его бешено носилось по широким страницам учётной книги.

— Вечер добрый, — произнёс он, когда очередь подошла ко мне. — Ваше имя, сударь.

— Переяславский Николай Иванович.

— Мы знакомы, сударь? — поднял он глаза.

— Едва ли. Вы могли слышать имя, потому что я сыщик.

— Верно. Формуляр при вас?

— Я по личному.

— Тогда паспорт-с.

Я подал документ. Жандарм быстро внёс какие-то записи.

— Куда?

— В Кытляр.

— Причину путешествия можете назвать?

— Отец при смерти, — произнёс я и почувствовал, что во рту стало сухо и гадко.

— Сожалею и более не задерживаю. Будьте осторожны. Всего доброго.

Идти на середину Площади я не решился. В этот тревожный час ожили с невероятной силой детские воспоминания и страхи.

Мне было года четыре, когда мы с отцом возвращались в Кытляр. Считая себя уже достаточно взрослым, я вытащил свою руку из руки отца и слишком близко подошёл к переправлявшемуся в другое место незнакомцу. По странной случайности, меня затянуло в образовавшуюся воронку, и я оказался в чужом городе рядом с незнакомцем, который, разумеется, ничего не подозревая, тут же направился по своим делам. Двое суток потребовалось отцу, чтобы, подключив все знакомства, магическими приёмами вычислить, в какой из двух сотен городов перенёсся его сын, и двое суток я провёл в приюте.

Боль пронзила сердце, и тоска свинцовыми кольцами ложилась на грудь. Невидящими глазами я посмотрел на Площадь. Как она была красива, но я не замечал красоты! Когда одни люди переносились в нужный город, на их месте оставался светящийся клочок тумана; когда другие прибывали в Альбург, с них сыпались искры, которые долго не гасли на камне, из-за чего вся Площадь казалась усыпанной мелкими тлеющими угольками.

Я сделал глубокий вдох, поднял ногу для шага и прошептал:

— Кытляр.

В теле почувствовалось онемение и покалывание, как будто все члены вдруг потеряли вес. Слух наполнилсяшумом сотен городов, а перед глазами за секунду пронеслись сотни Площадей. Потом разом всё оборвалось. И тут же из пустоты соткалась другая Площадь, а с шинели посыпались негаснущие искры. Грудь вобрала другой воздух, кажется, более теплый и родной.

— Довезу куда хош! — услышал я зычный голос и обернулся.

Это извозчик зорко следил за передвижениями на Площади, под одиноким фонарём кутаясь в тулупчик.

— Имение Переяславских знаешь? — крикнул я в ответ.

— Вёрстах в тридцати к юго-западу!

Я спешно прошёл мимо дремавшего жандарма.

— Мне бы скорее.

— По ночам езжу, недавно заступил, стало быть, лошадка свежая, почему бы не довести и поскорее? Только… — извозчик поглядел на меня очень внимательно, — погодите, кажется, вы в форме.

— А вы тех, кто в форме, не возите?

— Вожу, — улыбнулся мужик, — просто я подумал: если нашлась форма, авось найдётся и пистолет.

— Есть и пистолет.

— Тогда я покоен.

— Заплачу вдвойне.

— Об этом опосля. Будет ли где заночевать?

— Как в имении не найтись тёплому уголку?

— И то верно.

Я сел. Лошадь всхрапнула и понесла кибитку по мощеным улицам.

Я плотнее закутался в шинель и стал глядеть за тёмнеющие силуэты зданий. Начал гадать, бывал лито здесь, то там, если бывал, то с какой целью. Вскоре воспоминания далекого прошлого уступили место тяжёлым мыслям об отце.

Моё удивление было велико, когда взор упал на темнеющие громады деревьев. Я не заметил, как мы покинули город.

— И много разбойников по дорогам? — обратился я к извозчику.

— Довольно.

— Значит, здесь плохо работает жандармерия.

— Да где она в Рании хорошо работает?

Вопрос имел все шансы называться риторическим, поэтому я лишь пожал плечами.

Извозчик был обрадован возможностью поговорить.

— А вы какой профессии будете, позвольте спросить?

— Сыщик.

— О! — воскликнул извозчик. В голосе звучало смущение.

— Будь спокоен, — усмехнулся я, — сыщики к жандармам не относятся.

— Да я и ничего, — пробормотал извозчик. — А вы, простите, по какому делу в имение Переяславских?

— Мой отец при смерти.

— О! — снова воскликнул мужик, — Так вы, стало быть… того… или я ошибаюсь?

— Да, я сын, Николай Иванович Переяславский.

— Простите, барин… тревожу беседой…

— Оставь, мне скучно. Скажи, ты в городе живёшь? Кытлярский?..

Беседа продолжилась до тех пор, пока справа от дороги не засветился синими огнями столб и прямоугольная доска с надписью: "Родовое имение Переяславских".

Я больше говорить не мог. Извозчик, видно, понял это, и оба замолчали. Вывеска, сияющая во тьме, проскользнула и осталась позади. Мне стало и радостно, что я, наконец, дома, и снова тяжело, ведь отец…

Дорога несколько раз повернула, и скоро блеснул фонарь над крыльцом. Треть многочисленных окон усадьбы брезжила жёлтым светом. Похоже, никто не спал.

"Неужели умирает?" — скользнуло в голове, и ещё большая тяжесть опустилась на плечи.

Первыми нас встретили оглушительным лаем собаки.

— Свои, свои! — закричал я собакам, которые, издав напоследок по паре "гав", замолчали; одна из сук даже радостно тявкнула. Я обратился к извозчику: — Сейчас распоряжусь, чтобы устроили ночлег. Одному назад ехать не стоит.