Он успел побывать в реликвотеке после игры с детьми. Он обнаружил там великолепно сооружённую обманку Якоря.

Наконец, Лев Сергеевич решил, что настал черёд наступательных действий с его стороны. Он огляделся, стянул туфли и стремительно и бесшумно покинул залу. Он прошёл по коридору, пальцами создал защитный знак и распахнул дверь в комнату гостя.

Все вещи, насколько он помнил, остались на своих местах, что ещё раз подтвердило туманные догадки. Волконский оглядел шкафы, тумбочки, поднятые портьеры на окнах и, словно прося чего-то, протянул руку.

— Иди ко мне, Якорь мой и только мой!

Книга в чёрном переплёте бросилась на закрытое стекло шкафа, словно раненая птица. С каждым шагом Волконского содрогание книги ослабевало, и наконец она покорно легла ему на ладонь.

"Том второй" — гласили хитроумные руны на форзаце. Остальные страницы были пусты и выглядели они так же, как глаза мраморных статуй, — непривычно, неприятно, юродиво.

Музыка перестала доноситься до его уха.

Спустя минуту Волконский обнаружил слегка загнутый краешек страницы, на которой действительно оказалась запись обыкновенными чернилами: "Якорь". За словом следовала жирная точка. Она-то, как догадался хозяин усадьбы, и была спрятанным Якорем.

В дверь постучали. Сердце Льва Сергеевича единожды дрогнуло, а потом он просто распахнул дверь и обмер с книгой в руке.

В коридоре стояла обезумевшая от страха Настасья Никитична. Её рот был прикрыт огромной ладонью Сан Саныча, который стоял позади, а в правый висок ей упиралось тёмное дуло пистолета.

— Позволь мне уйти, Волконский, — басом сказал генерал.

— Уходи. Только оставь в покое мою супругу, — спокойно ответил Лев Сергеевич.

— Прости, не могу. Едва ли ты так просто отпустишь меня.

— Ты прав. Так просто я тебя не отпущу.

— Вот видишь. Я же знаю, что не фамильные побрякушки сейчас дороги тебе, а правда. Тебе хотелось бы знать, кто я на самом деле.

— И тут ты тоже прав. Что тебе?

Сан Саныч скривил губы в подобие улыбки. На самом деле волнение заметно трепало его сердце и сбивало дыхание.

— С тобой можно работать, Волконский. Сначала книгу.

Лев Сергеевич протянул ему книгу. Генерал той рукой, которой зажимал рот Настасье Никитичне, быстро схватил том и сунул себе за пазуху.

— Теперь прикажи моему кучеру запрягать.

— Хорошо, — кивнул Лев Сергеевич. — Жди здесь или возле той двери. Кучер зайдёт лично и скажет, что можно ехать. Осторожнее с пистолетом. Вероятно, он заряжен.

— Ты смеешь шутить, Волконский? Поторапливайся, я долго ждать не буду. Пристрелю твою женушку, да и тебя заодно. Много ль надо? Две пули.

— Очень трудно решиться. Может, пропустишь?

Генерал отступил на два шага. Лев Сергеевич, торопясь, зашагал по коридору. Движения его были тверды и выдавали какую-то устойчивую мысль. Он дошёл до двери на другом конце коридора и взялся за ручку левой рукой, но рука эта не толкнула дверь, а сдвинула в сторону.

Так бывает, что секунда решает всё.

Под тоненькой доской в двери открылся портрет женщины во весь рост. Волконский выкрикнул:

— Будь моей!

А правой вытащил пистолет.

И когда его губы коснулись губ женщины на картине, Настасья Никитична, схваченная генералом, обратилась в облако тумана. И Волконский, целуя уже не образ, а супругу, выстрелил в пол-оборота.

Звякнуло железо, и пистолет вылетел из рук генерала. Спустя мгновение грохот вторично прокатился по усадьбе. Теперь генерал охнул, покачнулся на простреленной ноге и упал на спину.

— Посмотри за детьми, — тихо сказал Лев Сергеевич испуганной жене, которая всё ещё стояла в раме картины, а сам стремительно зашагал к лежащему генералу. По пути он спрятал пистолет, погладил потрясённых детей и обул туфли.

— Что случилось? — высоким дрожащим голосом спросила прибежавшая горничная, а за ней слышался топот десятка ног.

— Всё хорошо! — крикнул Лев Сергеевич и поймал прыгнувший в руку пистолет Сан Саныча. — Кто-то принял образ генерала и воспользовался нашей гостеприимностью. Но я уже поймал пройдоху.

Волконский скрутил пальцами знак, и возле двери реликвотеки открылся вход в подвал. Потом он схватил генерала за грудь и потащил по полу, помогая себе магией.

— Тебе лучше отпустить меня, Волконский… — прохрипел Сан Саныч. — За мной придут… Я учёл и провал дела…

Он попытался вырваться, но хозяин усадьбы заехал ему кулаком в челюсть.

— Придут — встретим.

— Я не шучу, Волконский…

— Не беспокойся, я тоже.

Они спустились в подвал. Ноги обманщика грохотали о лестницу. В подвале царили прохлада и сырость. Факелы были зажжены.

Волконский кинул генерала на свободный стол. Зазвенели ожившие цепи.

— Так, так, так, — пробормотал Лев Сергеевич, оглядывая полки, — О!

Он открыл пузырёк, понюхал, скривился, потом поднял мокрую от крови штанину раненой ноги и плеснул жидкость.

— Что ты делаешь, гад?! Эскулап чёртов! — заорал Сан Саныч.

— Ну, ну, не ругайся, не прилично, ты ж в гостях.

— Зря… зря ты это затеял, Волконский… Оч-чень зря!

— Я делаю это, чтобы моему другу Сан Санычу не было больно и чтобы, не дай Бог, не пошло заражение.

Кровь засыхала на глазах, рана затягивалась.

— Это из давних, очень давних запасов, — Лев Сергеевич показал генералу пузырёк, словно тому было чрезвычайно интересно. — Ну, а теперь… Приступим-с, — он взял пустую банку. — Иди ко мне, оборотная игла!

Сан Саныч зашевелился под цепями, задрожал, будто его щекотали. Что-то упорно пробивалось из наслоений одежды, пока банку не царапнула двухсторонняя игла.

— Да, я так и думал…

Лев Сергеевич бросил иглу на пол и стукнул каблуком.

Гость в ту же секунду ссохся, и на его месте в одеждах Сан Саныча, явно ему великоватых, лежал молодой человек, тщетно пытавшийся вырваться из ослабившихся цепей.

— Тише, убежать всё равно не удастся, — Лев Сергеевич склонился над человеком. — Рожа-то у тебя знакомая… Как зовут?

— Лучше отпусти. Советую… Иначе не пощажу никого, даже детей…

Лев Сергеевич пошлёпал человека по щекам, тот отчаянно вертел головой.

— Заметь, у меня хороший слух, — сказал хозяин усадьбы. — Я прекрасно слышал все твои угрозы, принимаю их и ценю. Но…

— Я советую меня отпустить…

— Хватит, — рявкнул Лев Сергеевич. Голос его отразился от стен, звуча угрожающе. Молодой человек замер. — То, что сейчас происходит, совсем не смешно, понимаешь? Ты забрался в мой дом в обличии лучшего друга, сыграл более ли менее сносно его роль, но теперь разоблачён. И, скованный цепями, смеешь угрожать?! Лучше отвечай на мои вопросы, иначе завтра же будешь в остроге. Итак, мой первый вопрос: как тебя зовут?

Незнакомец стиснул зубы.

— Денис.

— Фамилия?

Молчание.

— Я спрашиваю: фамилия!

— Ярый.

— Замечательно, Денис Ярый. Хочу сказать, что жандармы мне, как, наверное, и тебе, не очень нравятся. Поэтому, если ты ответишь мне чистосердечно, я отпущу тебя. Не сразу, но отпущу.

— Слово… Дай мне слово.

— Я должен дать слово? — удивился Лев Сергеевич. — Но слово — вещь очень серьёзная. А если я не дам слово, что ты тогда будешь делать, а? Молчать как пень? Но пень можно рубить, резать по кусочкам… Понимаешь?

Их глаза встретились.

— Ты на это не пойдёшь, — скривился Денис.

— Уверен?

— Кишка тонка…

Лев Сергеевич вдруг положил тяжёлую руку обманщику на шею, сжал пальцы и зашипел:

— Пожалуйста, не берись решать за меня, что я могу, а что нет.

Молодой человек уже начал хрипеть.

— Ты не представляешь, на что способен человек, судьбою поставленный в тупик, человек, отчаявшийся найти близкого человека… Лучше не испытывай меня, — продолжал тихо, но с яростью, почти задыхаясь, говорить Волконский. — Я ведь уничтожу, сотру тебя… Я зарою куски твоего тела по углам этой комнатушки… — он выпрямился, отпустил руку и закончил: — Друг ли тебе Николай Переяславский, знаменитый сыщик?