— Ведольские хребты… — повторил Авенир задумчиво.

— Да, сударь, там и нужно искать волшебную стену, если она, конечно, существует. А ежели нет…

Глыбы начали тонуть и вскоре скрылись под водой. Но солнце уже было не то. Небо померкло, и сумрак начал опускаться на затихшее море.

Я понял, что мы возвращаемся в подземелье, и действительно через минуту над нами висели только суровые камни, освещённые несколькими трепещущими факелами. Но удручающая обстановка менее теснила грудь, чем разочарование от услышанного. «Ведольские хребты» — повторил я вслед за Авениром и с досадой усмехнулся.

Луна всходила поздно. Только за полночь её оранжево-красный ущербный круг загадочным камнем поднимался над лесами, и казалось, что камень этот с одной стороны оплавился. Его скользящие дымчатые лучи рождали трусливые тени, а морозный воздух замирал в тишине, которую нарушала изредка вскрикивающая птица, чей странный, надрывный, тревожный крик эхом разносился по округе.

Мир спал, и тем более удивительны были неслышные крадущиеся шаги человека в усыпанном снегом саду. Он пробирался меж чёрных голых веток уснувших на зиму деревьев, несколько раз останавливался и прислушивался, а потом продолжал свой загадочный путь.

Человек добрался до тёмной каменной глыбы жилища, безошибочно нашёл низкое крыльцо и постучал часто-часто в гулкую деревянную дверь. Он стал ждать, не шевелясь, и только струйка пара резко отрывалась от его лица, искрилась в лучах луны, разбитых зарослями, и растворялась в воздухе. Прошла минута, звякнул металлический засов, с мольбою запели навесы, отворилась дверь, и в проёме человек увидел высокую женскую фигуру.

— Заходи, — кратко велела женщина, пропустила человека и быстро закрыла за ним дверь, не забыв прошептать пару заклинаний.

Когда они оказались в промозглой комнате с одиноко коптящей свечой на столе и завешенными окнами, человек прерывающимся от волнения голосом заговорил:

— Ириада… я долго думал… и решил…

— Сядь, Назир, — снова велела женщина, а сама продолжала стоять, опершись рукой о стол.

Мужчина, именуемый Назиром, опустился на край скрипнувшего стула.

— Знаю, о чём ты думал и что решил. Всё знаю, Назир. Это мой дар и моё проклятье — знать судьбы и мысли луриндорских отпрысков. Мне известны твои сомнения и тревоги.

— Тогда почему вы не скажете Исларду, что задумал Рид? Почему вы допускаете, чтобы всё повисло на волоске?

— Твои вопросы, Назир, — это вопросы несмышлёныша, который едва научился топать по земле. Я и так слишком много сделала. Я увидела твой подвиг и поделилась с тобой мыслями. А это очень много. Я вмешиваюсь в грядущее слишком часто и дерзко.

— Но вы должны обезопасить короля и трон!

— Король выбросил меня из дворца, словно кошку, начавшую терять шерсть и слепнуть, — обиженно произнесла Ириада, — даже я имею право на… маленькую месть королю.

Жёлтый свет едва выхватывал из тьмы удивлённые черты гостя.

— Я… я…

— Ты не можешь выразить своё разочарование? — подсказала женщина и приглушённо засмеялась.

— Да, — вздохнул Назир с некоторым облегчением.

— Но ты не думал, что моя маленькая месть — только крошечная и мне одной принадлежащая вещица, которая не будет и не может быть важным предметом? Ты не думал, что моя маленькая месть — единственный мазок на всеобъемлющей картине грядущего? А я тебе говорю: это так. Кому ты поверишь, если не мне, всевидящей Ириаде? Я вижу, что всё мелкое сложится в целое, и каждый человек сыграет отведённую ему роль безупречно.

— И тот, кого я встречу?

— О, да, — шепнула радостно и самозабвенно Иринада, — особенно тот, кого ты встретишь. Это человек удивительной судьбы. Человек без сердца.

— Без сердца? — с ужасом переспросил Назир. — Что же с ним случилось?

— Я не знаю, но мы услышим историю из его уст.

— Хочется верить.

— Верь! — шёпотом крикнула Ириада и глаза её блеснули ярче свечного пламени. — Верь и будь мужественным. Мы уже говорили с тобой, что тебе нужно сделать, и ты сделаешь это. Да, ты пострадаешь, но твои страдания обернутся благодатью для тебя, потому что ты найдёшь цель своей жизни, и для короля, потому что поступки твои спасут трон. Это случится в следующее полнолуние.

— Всё произойдёт в ночь свадьбы?

— Да.

— Вы думаете, что дева доживёт до этого часа?

— Уверена.

— Зачем же Рид похитил её? — спросил Назир почти молящим голосом.

Ириада покачала головой.

— Эту тайну ты узнаешь вместе со всеми, чтобы не искуситься тебе. А сейчас я покажу, как всё должно произойти в ту благословенную ночь…

Тугие чары поплыли от рук женщины, чтобы наполнить тишиной всякое ухо, которое могло подслушать их беседу. Она сокрыла слова такой сильной искусной магией, что мы вынуждены оставить её хижину и вернуться к Николаю Переяславскому.

* * *

Ламбридажь звала, и на запястье схваченной силками птицей билась боль. Сразу по возвращении я забрался в келью и, упрямо уставившись на родинку, велел:

— Выйди из самой себя!

Ламбридажь упала на колени и сама развернулась на странице, вверху которой небрежным почерком было выведено:

«Николай! Был бы не прочь встретиться».

На это лаконичное выражение я ответил вопросом:

«Денис, ты не у Волконских?»

Семья Волконских за краткое знакомство успела запасть в душу, поэтому я с внутренним волнением прочитал проступившие чернила:

«Я в гостинице. Напиши, когда надумаешь проведать меня, — я сообщу пароль».

«Сейчас» — расчертил я пером и удивился своим чувствам: в эту минуту за судьбу Волконских, которая могла оказаться злой, учитывая братание Дениса со всяким быстрым на расправу отребьем, тревожился я много больше, чем за исход поисков Ольги Кожевиной и свою собственную будущность.

С книгой в руках я вышел из комнатки, чтобы уведомить Авенира о скором моём отбытии. Старец засыпал меня вопросами, от которых я не был в силах отмахнуться, а потом он выхватил Ламбридажь и долго крутил её, осматривая со всех сторон, листая страницы и даже нюхая корешок.

— Поразительная вещь, — сказал Авенир с нескрываемым восторгом, — ты знаешь её историю?

— Нет, — покачал я головой, — мне известно лишь то, что два экземпляра мне завещал дедушка.

— А откуда она у него оказалась, ты, конечно, не знаешь?

— Увы.

— Ну и болван.

— Весьма благодарен, — обиделся я. — Хотел сообщить, что вернусь, быть может, завтра. Хотя бы утолю свой вечный голод вкусными горячими блюдами, вроде свиных окороков, колбас, паштета. А ещё я мечтаю пропустить полдюжины стаканчиков вина… — эти слова я произнёс уже у двери.

— Чревоугодничай, сударь, только помни: обхаживать тебя с похмелья не буду, — махнул рукой Авенир и добавил отеческим голосом «ступай!», будто я целый час только и делал, что молил его отпустить меня, как мальчика, на прогулку.

* * *

Взамен рассыпавшейся в прах крошечной кельи на меня упала просторная комната. Стены её покрылись пёстрыми обоями, на полу развернулся богатый восточный ковёр, в один угол прыгнула высокая, холостяцки измятая кровать, в другой — тусклый, с замасленными дверцами шкаф. У маленьких оконцев разместился длинный, покрытый яствами стол, а возле него — полдюжины стульев. С одного стула поднялся Денис и, размахнувшись, захватил в объятия.

— Ну, братец, — говорил он, похлопывая меня по спине, — как-то ты поживаешь?

— Пока в уме и здравой памяти, — ответил я, соображая, что могло стать причиной столь крепких дружеских излияний.

— Чай, ты исхудал маленько, — заметил Денис, разглядывая моё лицо, а руками держа мои плечи.

— Есть отчего, — усмехнулся я и вкратце поведал историю моего жития у старца, обильно приправляя шутками.

Ярый не дослушал рассказ, расхохотался и лакейским движением рук указал на стол.

— Прошу… и без церемоний.

— А ты?

— Сам, сам. Я уж набил брюхо до отвала. По пять раз на дню набиваю, так что аж тошно. Но других развлечений нету. Скука. Изредка, правда, бывают барышни, но такие, чёрт их дери, что скулы сводит: за версту до избы начинают чулки стягивать, а уж что творят, что творят…