— Господа, не имею права вас задерживать. Однако нынешние чрезвычайные обстоятельства позволяют мне разыграть здесь и сейчас маленькую импровизацию, от исхода которой зависит будущее вас обоих. Не уверен, что вам, особенно вам, Николай, придётся по душе то, что я задумал, но…

Хранитель оборвал фразу и поднял руку. Чёрная, особенно походившая в эту минуту на змею, цепь вытащила из-под кровати продолговатый предмет, торжественно пронесла его через комнату и осторожно протянула владыке. Тот перехватил узкий кожаный мешочек, из которого торчали два эфеса шпаг.

— Но, клянусь, сама фортуна ставит вас лицом к лицу. Это шпаги, друзья мои. Прошу вас, Николай, возьмите вы одну.

Со свинцовым комком в груди я коснулся холодного металла.

— И вы, Денис. Вот так, — цепь услужливо унесла мешочек. — Вы уж догадались, господа? Нет? Какие же вы однако недогадливые…

Голос Хранителя стал звонким как у безбородого юноши.

— Лишь один из вас попадёт в Крепость Луны. Решать вам, кто сегодня же окажется в Луриндории, а кто на века станет пленником сего замка.

Эти слова резанули меня кинжалом. Чтобы сделать шаг к намеченной цели, я вынужден буду убить человека, которого любил, с которым провёл столько часов за дружеской беседой, который не раз выручал меня и вызволил, в конце концов, из тюрьмы. Невозможно! Невыносимо!

Я заскрежетал зубами.

— Вы мерзкая, низкая, подлая тварь! — выдохнул я в лицо Хранителю.

— Кабы вы знали, какая цена заплачена за гибель одного из вас! — ответил тот с искажённым страданием лицом.

— Я не буду драться с другом.

Брошенная мною шпага зазвенела на камне. Я смотрел на Дениса. Тот стоял, опустив голову, но крепко сжимая оружие.

— А если я тоже скажу, что не буду с ним драться?.. — пробормотал Денис, рассеяно взглянув на Хранителя.

Цепи прежде хозяина отозвались тревожным гулким перезвоном колец.

— Вы не представляете, против какой силы пытаетесь идти, — с усталостью сказал Хранитель.

— Не представляем, — кивнул я, с вызовом глядя ему в глаза. — Поделись.

— Вы оба попадёте в Луриндорию, ибо я не могу препятствовать желанию путника. Но разве я обещал, что вы попадёте в Луриндорию сегодня или завтра, или через месяц, или через год, или через десять лет? Я буду терзать вашу плоть со всей яростью, на которую только способен дух, лишённый возможности обрести свободу. Эти цепи на десять-двадцать лет станут вашим проклятием. Безумными стариками, поседевшими от пыток, вы переползёте границу Луриндории и будете рады, что можете умереть.

Цепи подставили стул, и Хранитель в изнеможении опустился на него. Речь лишила его сил.

Мы молчали, потрясённые. Руки дрожали, челюсти сводила судорога.

Молчание длилось несколько минут. Первым его нарушил Денис.

— Мне надо попасть в Крепость, — твёрдо произнёс он. В голосе звучала вина. И словно застыдившись собственной слабости, Ярый взмахнул шпагой, вслушался в короткий точный свист и прибавил твёрдым голосом: — Хороша!

— Смело идти к намеченной цели — разве это не заслуживает похвалы? — просиял Хранитель. — Поднимите же, Николай, своё оружие и смело, как подобает мужчина, посмотрите в глаза противнику.

— Я не буду драться с другом, — процедил я сквозь зубы и сделал шаг назад.

— Давай, Коля. Сильнейший попадёт в Крепость, ты ведь слышал. У нас нет выхода, — сказал Денис.

— Ошибаешься.

— Ой ли? А я вижу другое: если ты будешь упираться, мы задержимся здесь надолго. Мне позарез надо попасть в Крепость.

— Даже убив меня?

— Пожалуй, даже и так…

— Так чего ты ждёшь? — прошипел я. — Проткни меня, как кусок ветчины, и дело с концом.

Наши взгляды пересеклись, и в этот миг мы как будто впервые заглянули друг в друга и разочаровались. Пытались найти какие-то общие черты, но не находили. Видели жалкие тени путей, которые окончательно разошлись когда-то давно. Читали на страницах прошлого нами же сочинённую сказку о двух неразлучных друзьях.

Мы отвели глаза, и каждый из нас уже не был прежним. За три пролетевшие секунды разрешилось всё: и прошлое, и будущее. Я понял, что не найду силы убить друга и надо тянуть время и выкручиваться, а Денис окончательно решил, что моя жизнь не стоит уготованных в Крепости сокровищ и светлого будущего.

Я подобрал шпагу.

— Вот и славно, — презрительно ухмыльнулся Денис. — А то я было подумал, что придётся перерезать тебе горло, как жалкой блеющей овце.

Он сделал пару слабых выпадов, которые я без труда отразил, потом начал теснить меня. Мы закружились по комнате.

— Браво, господа! — воскликнул Хранитель. — Но что же это? — разочарованно спросил он через минуту. — Вы только играете, господа. Эдак вы и без моей помощи протопчитесь добрые десять лет. Один должен остаться, другой — лечь на камни. Денис, сердце ваше пылает жаждой наживы, так почему рука скована леностью? Вы ли тот вор и разбойник, о котором слух долетал даже в эти забытые края, или глаза мои ошибаются?

— Вы слышали обо мне, о Яром? — вскричал Денис и даже замер со шпагой в руке.

— Несомненно!

Я слышал неприкрытую ложь, но Денис уже пал. Он искусился и не мог более отличать правду ото лжи, белое от чёрного. В его затуманенных алчностью глазах потухли все краски.

Звон шпаг усилился. Я держал оборону, и честь Переяславского не позволяла перейти в наступление. Даже мысль о Кожевиной, о цели и смысле всего путешествия в Крепость не могла потушить муки совести. Тугой болью что-то рвалось во мне, но я не смел сделать шаг к убийству друга.

А Денис наступал всё яростнее, сыпал коварными приёмами и пару раз доставал и рвал одежду. Я чувствовал, как холодные капли пота скользили по горячим вискам. Ярый выглядел бодрым, словно злость питала его силы. Двигался стремительно и чётко. Губы его тянулись в презрительной, насмешливой улыбке, в которой всё более и более проглядывало коварство змея и предателя. Я невольно содрогался, видя, как меняется его лицо, терявшее одну человеческую черту за другой.

Хранитель жадно следил за каждым нашим движением. Он был бледен и напряжён до предела. Руки с посиневшими пальцами неистово сжимали деревянный подлокотник кресла, в которое он упал минут десять назад и не шевелился.

— Давай отдохнём, — предложил я.

Денис захохотал и рассёк воздух, заставляя меня отпрянуть к стене.

— Когда отделываешь девку, ты тоже говоришь ей «давай отдохнём», не дожидаясь конца пиесы?

— Но ты не девка. Или я ошибся?

Денис побагровел.

— Мы доведём дело до конца, Коленька, — фальшиво пропел Ярый.

— Сегодня не будет по-твоему! — я отразил мощный удар друга, выпрямился и…

Хранитель вскочил на ноги. Протяжный скрип старого кресла оказался единственным звуком в тяжёлой тишине замка.

Минула секунда. Вторая. Третья.

Я опустил шпагу.

Четвёртая. Пятая.

Глаза в глаза.

Металл блеснул в лунном свете, и лезвие шпаги вошло глубоко в грудь.

«А ведь и не больно».

Я опустил глаза и долго-долго смотрел на серебристое лезвие, торчащее из груди, на эфес шпаги, которое крепко сжимал мой друг Денис Ярый.

Когда он второй раз проткнул меня, жжение разлилось в области сердца, живого, плотского, бьющегося сердца. Ещё мгновение, и пришла боль, острая, как заточенный хорошим мастером кинжал. В голове полыхнули какие-то липкие мысли. Я услышал звон шпаги, выпавшей из моей руки, восторженный вопль Хранителя, а потом и гулкий звук собственного тела, повергающегося на камни. Высокие своды кувыркнулись, и выкатился огромный шар полной луны.

С этого шара лился свет, расплёскивался по комнате и вскоре затопил всё вокруг. Порывы серебряного ветра гнали на меня шипучие волны света, и я захлёбывался, пытался подняться, но волны вновь и вновь добирались до подбородка, вливались в рот, перетекали в лёгкие.

Борьба была недолгой. Свет безжалостно сомкнулся над лицом, посерел и сгустился. Из света родилась тьма и поглотила меня.

На лице Дениса можно было прочесть отражение двух далеко не самых высоких чувств: удивления и досады. Он удивлялся, как же легко, оказывается, убить человека, который на протяжении восьми лет считался лучшим другом. А досадовал исключительно на обстоятельства, которые поставили в безвыходное положение. Да, он искренне верил, что не мог поступить иначе, и в глубине души считал убийцей не себя, а эти самые обстоятельства.