— Но в таком случае мы вынуждены будем думать, стоит ли овчинка выделки, — сказал главарь.

Генерал махнул рукой:

— Чёрт с тобой, Емельяныч! Половину за то, что спасёшь меня.

— Приятно слышать, братец, — кивнул разбойник. — Но каким образом мы найдём тебя?

— Ах да. Башка у генерала пустая, чуть не забыл. Кольцо надень, оно укажет путь.

Конь главаря ступил несколько шагов назад, давая возможность друзьям поднести тело кучера.

— Что с этим делать?

— Минуту, друзья, — заговорил Сан Саныч. — Вы стреляли именно тем пистолетом, который я вам дал?

— Тем самым. Я стрелял, — молодой краснощёкий разбойник поднёс Зотову пистолет.

— Тогда проблем не будет.

Сан Саныч сунул руку в отверстие под сиденьем и вынул оттуда крошечный граненый бутыль.

— Живая вода нынче в цене, — проговорил генерал и влил кучеру в рот меньше четверти прозрачной, дымящейся, почти невидимой жидкости.

Кучер дёрнулся, глубоко и часто задышал и распахнул глаза. Настороженный взгляд этих глаз тут же остановился на Сан Саныче.

— Мы успели к вечеру, — медленно, выделяя каждое слово, проговорил генерал, и Лаврентий блаженно улыбнулся.

— Вы, Дени… то есть ваше высокоблагородие, — облегчённо выдохнул он и движением руки просил поднять его.

Сан Саныч одним рывком перевёл тело кучера в вертикальное положение, и кучер, шатаясь, взобрался на козлы.

— А больновато, — признался он с виной в голосе.

Откровение вызвало у разбойников дикую волну хохота.

— Где и через какое время тебя ждать? — спросил главарь.

— В случае успеха, ждите меня ровно через неделю в селе Медвежьем. Там я рассчитаюсь за все долги.

Емельяныч кивнул, махнул рукой и помчался прочь, подстёгивая коня. Разбойники подобрали бесчувственное тело генерала, имевшее все признаки тела Дениса, и шайка двинулась за главарём, быстро исчезнув за изгибом дороги.

— Ну, поехали, братец, — сказал Сан Саныч кучеру и залез в карету.

Лошади, наверное, были по-своему рады, что избавились от грязных и вонючих разбойничьих сородичей, и резво тронулись в путь.

Теперь генерал, в голове которого билась мысль Дениса, трясся в карете один. Он то на целые минуты обращал взор на уплывающие размашистые поля, то впадал в подобие транса, и тогда на лоб его ложилась полоса морщин, и ни у кого не возникло бы сомнений, что он сильно задумался.

А думать было о чём. Он под видом генерала направлялся в усадьбу к человеку, которого никогда не видел, но многое о нём слышал, чтобы, сыграв опасную роль его друга, выкрасть наиболее ценные семейные реликвии. И сейчас он старался вспомнить обо всех сторонах грядущего дела.

К обеду перед ними выстроились избы малочисленной деревни, и Сан Саныч решил, по совету кучера, сменить лошадей (хоть они и заслуживали похвалы) и плотно отобедать, поскольку желудок уже неприятно подтягивало.

Жители деревушки оказались людьми гостеприимными, что для Рании не редкость. Сан Саныч не согласился на полуденный сон, поэтому на остановку ушло чуть больше часа.

Их провожала хозяйка постоялого двора. Лошади перетаптывались, ожидая дороги. Они выглядели куда более скромно, чем предыдущие, но были сыты — об этом побеспокоился Лаврентий — и свежи.

Потеплело так сильно, что в некоторых местах карету заносило на скользкой снеговой кашице. Но Лаврентий правил умело. И к вечеру, когда снежные поля и небо стали единым полотном тёмно-серого цвета, и на сердца путников опустилась тоска и желание найти какой-либо приют в этом кружащем голову пространстве, — тогда-то они заприметили далеко впереди зеленеющую полосу изгороди.

Кони, почуяв жилище, припустили. Полоса быстро приближалась, и скоро, как и ожидал генерал, они увидели, что у полосы нет ни правого края, ни левого.

У неё вообще нет краёв…

— Что делать, ваше высокоблагородие?

Сан Саныч сердито крикнул, всё ещё входя в роль:

— Первый раз замужем? Вперёд!

Кучер полоснул лошадей, и те, пустив струи пара, хватанули копытами снег, который ввечеру начал хрустеть.

— Гей-гей!

Путешественники неслись на зелёную еловую изгородь высотой около четырёх аршин. Ранийские кони не испугались, — они были приучены к магическим барьерам с детства, — лишь прижали уши и вытянули шеи. Сначала исчезли их морды, потом туловища, затем изгородь поглотила кучера, а за ним и всю карету.

Сан Саныч почувствовал, как магическая длань тронула его сердце и задела самые тайные мысли и желания. Ещё одно колебание магической защиты — и он бы пропал, и он был бы раскрыт.

Но Денис не пожалел пару месяцев на изучение подобной защиты. Денис знал, что нужно для обмана. И в ту секунду, когда зелёная мантра заволокла окна, он вспомнил забавный случай, происшедший с настоящим генералом, и расхохотался во всю силу голоса, откровенно, без принуждения. Это воспоминание поведал ему генерал Зотов, когда они парились в бане, и теперь Денис смехом занял место Сан Саныча, представил себе тот случай столь ярко, что защита не смогла узнать правду его существа.

Генерал ещё смеялся, а в окне уже показалась усадьба. Она была расположена у поворота реки, и с одной стороны её соседство составляли высоченные дубы и тополя, похожие на белых медведей невиданной величины, а с другой — пологий склон холма.

Теперь карета тряслась по дороге, спускающейся к дому. Белые ветви деревьев не скрывали его красоты: ни чёрного цоколя, ни широких пилястров, ни каолиновых карнизов. Окна манили светом, домашним теплом и обедом.

Но у Сан Саныча было тяжело на сердце. Он впервые, без поддержки и какой-либо помощи, ввязывался в столь серьёзную игру. Да, жизни его ничего не угрожает, но уж очень многим господам он был должен денег, а значит, непременно много надо было взять в этой усадьбе. Денис мог лишь надеяться на решительные действия хозяина, которые должны привести сначала к его провалу, а потом — большой победе.

Наконец, лошади остановились возле полукруглых ступеней, похожих на съехавшие коржи торта. На крепчающем морозе от тел животных вился пар.

"Итак. За дело", — подумал Сан Саныч и выбрался наружу. От парадного входа усадьба выглядела ещё внушительней.

Двери распахнул одетый в чёрный строгий камзол и белые лосины лакей, и Сан Саныч, чуть сильнее выпятив генеральскую грудь, поднялся по ступеням.

— Как житьё-бытьё, Борис? — генерал хлопнул лакея по плечу.

— Не жалуюсь, — улыбался лакей, принимая одежду.

— Насчёт кареты смекнёшь?

— Разумеется, выше высокоблагородие. И за овсом проследим, и за кучером вашим прослежу.

— Его не обижайте…

— Как можно!

— …он славный малый.

— Лев Сергеевич ожидает вас, — сказал Борис, смахивая веником прилипший к сапогам генерала снег.

— Ничуть не сомневался, — хохотнул баском Сан Саныч и зашагал по гулким полам коридора.

Прошло, наверное, секунды три, и из распахнувшихся дверей со стеклянными ромбическими вставками вышел мужчина лет сорока, ниже генерала и тоньше, одетый в мягкие туфли, широкие штаны и вязаный свитер.

— Изволил-таки явиться, наш чиноносец! — воскликнул он и ускорил шаг.

— Я-то изволил, — проговорил Сан Саныч, когда они оказались в объятиях друг друга, — а вот ты изволишь ли как следует меня накормить да в баньке попарить?

— Что за вопрос? — Лев Сергеевич оглядел лицо друга. — Постарел ты за прошедшие три года — ужас!

Генерал дёрнул плечами и хохотнул.

— Слава требует нервов, — сказал он.

Лев Сергеевич скривился, потом взял под руку генерала и повёл в залу.

— На твоём месте я бы сказал: "женщины требуют нервов". Не думаю, что у "Ранийских ведомостей" столь богатая фантазия на твои ежемесячные любовные похождения.

— Гляжу, язык твой со временем только становится острее, — ответил Сан Саныч.

— Да, это моя вечная беда.

— По мне так достоинство. С тобой говорить интересно.

— Правда? Многим не нравится, когда их жалишь. Присаживайся.