Встав, он пристегнул собаку к поводку и пошёл к своей ниве.

Его новая женщина должна была вот-вот появиться, открыв заднюю дверь машины, он стал ждать.

Темноволосая красавица выпорхнула из дверей подъезда, явно спеша и даже не услышала, как её окликнули, пока случайно не повернула голову и не увидела, как маленький человек ростом с хоббита машет ей рукой.

–Что нужно этому карлику? – подумала Катя, подойдя ближе.

–Извините ради Бога, – начал маленький человек. У меня задняя дверь сломана, и я не могу, поставить туда Мика.

–Кого? – с не понимаем, глядя на него спросила Катя, но тут увидела пса на этих жутких колёсах вместо задних лап и от неожиданности даже сделала шаг назад.

–А что это с ним?

–Пёс попал в ДТП! – не умело пошутил Марк, рядом с такой роскошной красавицей, он вдруг снова стал чувствовать себя не уверенно. «Что за глупость я сказал? – подумал он».

–Вы не поможете?!

–Да, конечно, – не очень понимая, что нужно сделать быстро ответила Катя. А я вас знаю. Вы чинили нам кран на этой недели. В ванной и на кухне, – вспомнила Катя, и даже не много улыбнулась. Вы ведь Марк?

–Поддержите пожалуйста дверь, а то она все время падает, – попытался улыбнуться в ответ маленький человек, но улыбка получилась у него сухая и натянутая как у безумца. Да я Марк. Краны я надеюсь, до сих пор работают, – нашёлся наконец он, после неловкой паузы. И наклонившись поднял пса вместе с коляской и осторожно поставил внутрь машины, незаметно вытащив из нагрудного кармана куртки салфетку.

Катя, видя с какой любовью этот человек, заботится о бедном животном, даже устыдилась своих недавних мыслей о нем.

–Он не кусается? – спросила она.

–Нет, что вы. Мик добрый.

И дождавшись, когда девушка наклонится, чтобы погладить собаку, Марк, прыснув на салфетку хлороформ, зажал ей рот. Так и не поняв, что случилась девушка обмякла и повалилась на него. Быстро закинув её в машину, Марк огляделся по сторонам. Дети играют на площадке, бабушки возле подъезда обсуждают кого-то, никто ничего не видел. Повернувшись к машине, Марк быстрым движением воткнул ей в рот кляп, а руки и ноги сковал наручниками, после чего снова оглядевшись закрыл заднюю дверь нивы.

Теперь его ждут сладостные пять дней ожидания, девушка должна ослабнуть, в противном случае мне с ней не справиться с моим та ростом, да и руки. Марк посмотрел на свои маленькие как у ребёнка ладони. Нет, пусть ослабнет, а потом она станет моей женщиной. Включив любвеобильную попсу на радио, он скоро тронулся с места.

–Как же это здорово любить, – подумал он, вслушиваясь в слова песни.

Есть счастье ещё и когда в пути

Ты сможешь в беду, как зимою в реку,

На выручку кинуться к человеку,

Подставить плечо ему и спасти.

Эдуард Асадов

Полный междугородний автобус направлялся на курорт Минеральные воды в Ставропольский край. Она сидела рядом с родителями, ощущая себя самым счастливым человеком на свете. «Здорово, что меня отпустили на работе, – думала она, вспоминая про очерёдность отпусков и что Леонид Аркадьевич, все же подписал прошение на отпуск. За окном стремительно менялся пейзаж, зима, сугробы, грязные дороги, оставались позади уступая место солнцу, ласкающему её лицо, теплу и лету. И теперь все, все будет хорошо! По-другому просто не может быть, – думала она, излучая детский восторг и счастье от этой поездки и грядущего отдыха.

Она посмотрела на отца на его выбритую, шершавую мужскую щеку, надёжное плечо на которое можно прилечь, забыв обо всем, отец что-то рассказывал смешное, а в её глазах горел бенгальский огонь праздника, восторга, ликования, она смотрела на отца на маму и смеялась вместе с ними. Внезапно они въехали в тёмный подземный туннель, появился ветер мерзкий, грязный такой бывает перед сильной грозой или бурей, поднимая дорожную пыль острую, как крошка битого стекла царапая лица и не давая дышать. Вдруг ветер стих, послышался шум, выстрелы, приказы людей в масках. А она вдруг превратилась из взрослой, в маленькую девочку восьми лет вцепившуюся в руку отца, она посмотрела на него и растерялась, глядя как растекаются пятна крови стремясь соединиться друг с другом.

–Отца больше нет, папа умер, – говорит ей мать, прижимая к себе и стараясь заслонить её маленькое тело от всех ужасов, закрывая ей уши своими тёплыми заботливыми руками.

А она, обняв мать плачет, что она опять такая маленькая, что папы больше нет, и она ничем не может помочь. Шум и крики людей усиливаются и их разлучают, разрывают, настолько резко, что она не успевает ничего понять. Давка люди бегут, затаптывая друг друга, её мать тянется к ней снова оборачивается, снова тянется, что-то кричит сквозь кошмар и ужас происходящего и безудержно тянет ей свою ладонь, тёплую и ласковую, словно нить тропу, ведущую её обратно к дому, быту семье. Но дотянуться нельзя, давка, люди сминают их, не давая возможности сомкнуть руки и воссоединиться.

Темно, автобус, вдруг ставший бесконечным вагоном, продолжает ехать по туннелю. Толпа людей уносит мать все дальше к светящемуся белым светом выходу из туннеля и автобуса, словно они едины, снова слышатся выстрелы, моргают лампы жёлтые и грязные они не дают достаточного света, на них нельзя опереться, и она теряет мать, только на мгновенье, но уже не находит её и мать затаптывают, с широко раскрытыми от ужаса глазами она тянет сквозь тела и ноги людей ей руку и хватает её. Она снова взрослая, снова сильная она защит, но по телу матери тоже расплываются пятна крови.

–Но тебя же затаптывали, – говорит она, будто упрекая мать в неискренности. В тебя не стреляли! Но мать уже мертва, а её рука, ещё не давно тянущаяся к ней, теперь холодная и вялая.

– Вот ты и осталась одна! – говорит ей дедушка, стоя перед ней и телом матери.

–Да, – соглашается она, и плачет, вспоминая о том, что дедушку она тоже похоронила. И тут фигура деда начинает трескаться и разлагаться у неё на глазах, тлеет одежда, лопается кожа, открываются мясо и кости. -Дедушки, теперь тоже нет, – говорит она сама себе, утопая в сумбурности, путаности мыслей словно в болоте, в которое превратилось её сознание.

И только голос: – Вот ты и осталась одна! – звучит в её голове. Проснувшись, она начинает плакать, от повторного осознания потери, и от той боли, которая последовала, когда из её жизни вырезали этот кусок души, связанный с ними. Содрогаясь всем телом, она ревела и кричала, пока приступ удушья, тошноты и боли в сердце не сковал её, сгибая тело в кольцо. И вот она пытается вздохнуть, первый раз, второй, третий, получилось, – она дышит.

Вытягивая руку, она упирается её в пол сползая с кровати, и то на четвереньках, то полуприсяду добирается до ванной. Холодная вода от развинченного вентиля вырывается из крана на её голову и красное от слез лицо. Нестерпимо болит сердце. Пройдя на кухню, она достала купленный зачем-то на днях корвалол, щедро плеснув его себе, не отмеряя никакие капли, долила воды и залпом выпила, даже не поморщившись от мерзости вкуса. Затем она, достав из шкафа свечу, поставила её и совместную фотографию мамы, папы, дедушки и маленькой девочки, которой она была когда-то, возле своей кровати. Пламя свечи горячее и живое, словно ожившая память из другой жизни бросало тени на фотографию, где все ещё были живы, она не плакала, глядя на неё, слишком устала, устала плакать, ей казалось, что она выплакала все слезы на годы вперёд. Сухие глаза, наполненные болью, смотрели на свечу, пока вторично пришедший сон не закрыл их.

Ей снился ослепительно белый свет, пронизывающий все.

–Неужели это пламя свечи? – подумала она. Или мои так меня оберегают? – последняя мысль принесла ей радость и уверенность, в этом сне как спасительном чертоге, покоя и забвения. Сделав несколько шагов, она заметила, как спадает яркость света, обволакивающего её, открывая очертания дороги, она пошла по ней с лёгкостью лебяжьей поступи, рядом проступили очертания лебедя, медленно летящего рядом с ней, появление одинокого лебедя вопреки здравому мышлению, подарило ей умиротворение, шагающей по облакам души.