«Медом и млеком, медом и млеком…» …Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду… Ин. 5, 5–9. * * * Медом и млеком, медом и млеком Дай напитаться нам, человекам, Дай утолиться влагой купальни, Ангелов Творче, Дух беспечальный. Вот мы друг к другу ходим с дарами, Ходим украдкой, ходим дворами, И оттого-то нету нас дома, Дар неразменный, Дар сбереженный. Кто-то с казною нищих одарит, И девяносто девять в отаре Белых овечек, нежных, послушных Ночью не бросит ради заблудшей — Что без разбору бродит с дарами, Черная, ночью между горами, Где, стон скрывая, шепчет “Осанна” Древо столетнее… Ну, Ты знаешь. Симфония № 5 Скрывается небо, свиваясь как свиток Меж туч, рассыпающих прах, И льнет, и кружится, и попросту сыплет Снег, как на похоронах. Как будто за тучами вновь новоселье, Прибыток в архангельский дом, И горюшко наше – изнанка веселья, — Но мы не узнаем о том. Нам мертвые знаки дороже надежды, Бел-камень дороже креста, И зрит Магдалина пустые одежды, И в небе кругом пустота. О Первенец, Агнец, о сеятель праха, В пути предваряющий всех, Ты в шутку воскрес, чтобы не было страха, А только березовый смех, Чтоб не было страха, и боли, и ласки, Чтоб не к чему нас ревновать, Чтоб стерлись из мира лукавые краски, Чтоб души растерянные без опаски Вступали на снежную гать. «Не води на живые источники вод…» * * * Не води на живые источники вод, Я и здесь понимаю тебя. Все равно, и на них чернобыльник падет, Нашу славу и силу губя. И тогда мы опять целый вечер молчать Будем, глядя друг другу в глаза, Только близко уже медная саранча, Это ею пылает гроза. Станет, жаля, терзать нелюбимую плоть, Как притворщица щиплет клубки, Станет мельница счастья впустую молоть Закромами обиняки. Будет жизнь проливаться на вещи и дом, Зелень темную, камень печной, Уходя – не всерьез, постепенно, с трудом, Без оглядки, порою ночной. «Ты думаешь, что любит Бог…» * * * Ты думаешь, что любит Бог За труд Свой брать сполна, И чем таинственней твой долг — Тем выше и цена? Мешаются под сетью жил, Не ценятся ни в грош, Ничком, глухое, “дыр, бул, щыл” — С младенческим “йон, рош”. Все сказано обиняком, — Ведь проще не сказать, — О том, что каждый знал тайком, Отказываясь знать: Что только наш надменный толк Затихнет вдалеке, Как щедрый Бог и скряга-долг Выходят налегке. Китайская грамота Подсолнух, не своди меня с ума Бесслезною сорокалетней челкой, Всегда нелепым “Дания – тюрьма!” И сердцевины пуделем с иголки; Скворечник, не вводи меня во грех Простой, что сушь во рту, твоей разгадки, Чтоб – до травы от ласточкиных стрех — Воздушные чуть-чуть плоились складки. Чтоб бабочек, огромных как трусы, И ласточек заморской гарнитуры, И, в волосах травы, седой росы, И облаков стальной мускулатуры, И шляпок с лентами картофельной ботвы, Встречающей героев на причале, Мышей, тихонько шепчущих “увы”, — Я не узнал в полуденной печали. Чтоб не признал длины, и высоты, И ширины, а только видел: время, Смородиновые сожрав кусты, Вошло в shortlist литературных премий. Сорока иероглифом “Китай” Над каменной взошла печной трубою. По правилам грамматики, читай “Нет, не любил…” как “Мне не быть с тобою!”. «Алюминиевой ложкой…» * * * Алюминиевой ложкой Ветер машет над травой, Надобно совсем немножко, Чтоб сказать: и я живой. Только ветреной отведать Серебрящейся ухи, Точно в праздник, в эту среду Нанимаясь в пастухи. Только в городе бессонном Ночью выйти на балкон — Теплый ветер там в кальсонах Прет поверх лобастых крон. И ему доступна шалость — Снять с души секретный гриф. Обещания сбывались, Ничего не изменив. О борще Когда тебе за 40, говорить остается только о еде, потому что другие темы слишком болезненны. А. Зимин, повар-грамотей Когда раскрываешь окна — Из кухни выпустить чад, Все ветры к тебе намоклые Влетят чехардой зайчат. И ты как приморский город Открыт стал и уязвим, Как брюхо весны распорот, И неприкаян как дым. Единственная преграда Тебя еще держит здесь: Предания как награды Ждет овощная смесь. Вначале страдает лоно — Свекольный косматый лес, И Капернаум морковный Пробуется на срез. В томатной цветастой шали — На площадь сковороды. Все враз по краям шкворчали, Открещиваясь от беды. Пойдешь ли дорогой торной Сметану молить «Сойди!», Всё будет сердцу просторней, Чем в тесной летать груди. Как будто бы цвет и запах Верней беспощадных слов. Упорствуя в тихих сапах И глядя поверх голов. |
