Единорог Вдоль нильских берегов бегущий неустанно От водопадов глаз до устья в камышах, О нежный друг того, кто приручил желанья Пустынные мои, чей солнцем торс пропах. Вдоль низких берегов бегущий осторожно, Потупившись, гордясь, чуть замедляя бег, Пришедший рассказать о том, что невозможно Помыслить на пути иных прекрасных рек. Вдоль каменистых круч бегущий безутешно, Вдоль грешных снов моих, сам поневоле грешный. Бессонный, что зарю встречающий судьбу, С восьмиконечною чужой звездой во лбу. «Ни заботы, ни тоски…» Ни заботы, ни тоски. Видно, больше не близки. Только утром пустота, Только в полдень суета. Только ночью – вдруг: – Не спишь?.. — Ах да, это ветер с крыш, Или над волнами – Дух, Или губы мои – вслух. Алебастровый сосуд С осторожностью несут: Он – дитя, семья, очаг, Трепет бабочки в очах, Трепет бабочки в груди, Слепота (– Не обойди!), Миро для желанных ног. Бредит сердце. Близок Бог. «Фиолетовый март…» * * * Фиолетовый март, Не пьющий из целой посуды, — “Nie wypada się martwić!” — На что мне твои пересуды, На рассвете белеет, Оставлена с вечера в раковине… О твоей по золе, Март, рассыпаны враки вине. К твоему ли подножью, Из земли побожественней тех, Тянутся бездорожьем “Sireli!” – и бездетное: “Ariaisteh!”? Март надтреснутой чашки, Недочерченных кружев древес, Тишины нараспашку, Приходящей зачем-то с небес. Night Club 1. Золотые ободы У веселых глаз, Скул февральской худобы Тени напоказ, Квас пожатий пьющая — Ласточкой – рука, В окнах стужа злющая; Погоди пока. Дворник – зверь оранжевый, Солнце на снегу, — Зря не взбудораживай Черную пургу, К водосточным желобам Не взметай ворон, Чутких к ветра жалобам С четырех сторон. Крылья, плечи вздернуты, Острый клюв – карниз, Со всех стен лезть, ёрничать, Заглядеться вниз, Гребнем, когтем сточенным Жаться к февралю. Чтоб химерой корчилось: – Я?.. тебя?.. люблю? 2. Танцующий как солнце – на краю, — Нет, не бокала: жизни! – ты же знаешь, — Таким бы ты мне встретился в раю… Ты с пудельком отчаянно играешь. С веселым, ласковым, доверчивым, в слезах, — Нет: это я в слезах, – над бездной зыбкой Дурачишься, обманывая страх Все понимающей своей полуулыбкой. Скрывая удивление (“Я здесь? “) И паводок очей держа в запруде, До корешков волос впивая лесть — И сухость просьб вдыхая полной грудью. Бездомнее, чем души на земли, Твоя игра, но голос твой смеется — И что-то отзывается вдали, А пуделек то носится, то жмется. «Мне тебя не прозывать…»
* * * Мне тебя не прозывать — Можно только забывать, Не за что тебя простить — Можно только отпустить. Можно лугом лечь в туман, Лечь монеткою в карман, В протокол внести вопрос О… (слепом дожде волос!), — О… (не знаю, почему, Все встают по одному, Покидают молча зал: Что же это я сказал?). Нежеланный и чужой, Что же сделал ты со мной, Как меня посмел обречь На любви родную речь?! «О ты, струящийся и блещущий в росе…» * * * О ты, струящийся и блещущий в росе, И локоном серебряно-облакий, И из кувшина, подобного жесткой осе, Льющийся – жестом текущим, серебрянооким, Сотворенный до света, без циркуля и без числа, Прежде тверди небесной, От дыханья и слез отделившегося ремесла Жадной речи отвесной, Прежде смысла и до языка, Со-творящего смыслы, И не только до Рюрика, чья победа невольно легка, Но до лебедя и Гостомысла, — Не пускай, задержи, сокруши Проливными слезами, Укоризнами (рэпом славянской души), Площадным подсознаньем, сдающим экзамен На интимность (и сразу попавшим впросак), Пыльным возгласом шторы, Пыльным “что ж, если хочешь, иди, третьих много”, скрипучим “дурак” На мои проговоры. Снимавшемуся обнаженным 1. |
