– Вам не надоело? – спрашивает Л.Н.

– Нет, ничего.

– А мне очень приятно, очень приятно!

За обедом употребили выражение: «Этот номер не пройдет». Л.Н. сказал:

– Этим испорченным языком удивительно владеет Куприн! Прекрасно знает его и употребляет очень точно. И вообще он пишет прекрасным языком. И очень образно. Он не упустит ничего, что бы выдвинуло предмет и произвело впечатление на читателя.

Вечером в столовой было как-то необычно малолюдно. Софья Андреевна не выходила.

Л.Н. говорил:

– Я сегодня ехал и всё размышлял. И думал, что материя есть средство общения между собою существ. Мы таинственно разделены телами, но посредством материи мы чувствуем. Я ударился коленкой об дерево – я чувствую, что твердо. И тайна в том, что я чувствую это!.. Вот кусочки материи не чувствуют друг друга.

Еще он говорил:

– Я занят статьей о самоубийствах. Мне хочется, чтобы было как можно яснее, лучше, и я не тороплюсь, пишу потихоньку. В ней я хочу показать всё безумие нашей жизни, которое родит самоубийства. Когда я с Чертковым ездил разговаривать с сумасшедшим, который всё ходит вокруг дерева и повторяет «не украл, а взял», и когда я сказал, что увидимся на том свете, то он ответил: «Свет один», то есть говорил всё очень умные вещи. И к нам подходит господин с черными бакенбардами и говорит, что просит сделать ему честь, и всё такое, осмотреть его фабрику. Фабрика – ткацкая. Там девушки, девочки, которые от половины восьмого утра до половины восьмого вечера занимаются только одним. Натянуты какие-то нитки, и вот если какая-нибудь нитка оборвется, то они должны связать ее и исправить. И только это!.. В первом отделении делают шелковую материю, вроде парчи, которая идет на Восток по огромной цене, что-то он мне сказал огромное за аршин. Во втором – пояса. Широкие, которые идут в Бухару. Он сам продает их по восемь рублей за штуку!..

Но меня всё это не интересовало, меня занимали люди. И с ним самим заговаривал. Он мне сказал, что он старообрядец «рогожского согласия». Что за согласие? Он отвечает, что «приемлем священство». Я стал говорить с ним о том, что такое священство. «Ведь вот вы учились, бывали за границей. Неужели вы можете верить в творение в шесть дней или в то, что Христос улетел на небо?» А он мне отвечает: «Да, это, говорит, всё по логике… А вот пожалуйте, не угодно ли вам взглянуть на этот бархат, он разрезается вот так-то!..»

И Л.Н. представил суетливые движения господина с бакенбардами и засмеялся. Во время рассказа он тоже всё улыбался, причем добродушно и лукаво, исподлобья поглядывал на меня. (Я сидел за столом как раз напротив него.)

– Разве этот человек не безумный?.. У меня это idee fix, грешный человек, я это везде ищу, – продолжал Л.Н. – А разве не безумный этот знаменитый ученый, как его – Мечников? Я, когда он был тут, один раз, чтобы навести его на нравственные вопросы, заговорил о прислуге, о том, как это безнравственно, что взрослые люди, почтенные, семейные, прислуживают каким-нибудь мальчишкам-гимназистам… Он говорит: «Да, представьте… Приходит ко мне француз и говорит, что у него в доме у всех аппендицит, так что он окружен больными с аппендицитом… – Л.Н. засмеялся. – Аппендицит, аппендицит – что такое аппендицит? Я, говорит, отправляюсь к нему. И что же?.. Там он находит, что у людей, у прислуги, устроены плохо ретирады, так что всё оттуда стекает прямо на огород. Я, говорит, им и говорю: “Да ведь вы же едите испражнения своих людей!”» – И Л.Н. опять засмеялся. – Так вот у него только и есть на уме эти испражнения и ретирады…

Говорил:

– А эти иностранные слова! В больницах психиатрических, где я никак не мог усвоить деления больных, названия болезней такие, что эпитет состоит из четырех иностранных слов да существительное из двух… Некоторые я понимаю, ну такие, как dementia или stultitia, а одна болезнь называется «везания». Уж я и пробирал докторов этой везанией! Спросишь: что это значит? А это, видите ли, так, этак… ни то ни се, а так… Только директор в Троицком объяснил, что, может быть, частица ve имеет отрицательное значение, sanus — значит здоровый, так что «везания» собственно значит – нездоровье.

Л.Н. весело рассмеялся.

– И пробирал же я их этой везанией!..

– Сегодня я чувствую себя так, как будто мне семьдесят лет, – сказал он, прощаясь.

– То есть как? – немного удивился я. – Это значит – хорошо?

– Нет, напротив! В самом деле, – говорил он мне и Ге, – я никак не могу привыкнуть к мысли, что я старик. И это даже научает смирению. Удивляешься, почему с тобой говорят с таким уважением, тогда как ты мальчишка, ну просто мальчишка! Вот каким был, таким и остался!..

26 июня

Вчера с Софьей Андреевной опять было нехорошо. Не ела, не спала. Чтобы успокоить жену, Л.Н. ездил вместе с нею в Овсянниково (сначала хотел ехать один, верхом). Утром ходил в деревню, в гости к приехавшим с Кавказа и остановившимся у крестьян своим знакомым, Николаю Григорьевичу Сутковому с сестрой и Петру Прокофьевичу Картушину, но не застал их дома: вчера еще они ушли к Булыгиным вместе с Сережей, приходившим в Телятинки.

По духу Сутковой и Картушин, по крайней мере в последнее время, близки к учению небезызвестного мистика Александра Добролюбова, вышедшего из интеллигентной среды и имевшего даже причастие к литературе, – личности во всяком случае очень незаурядной, судя по тому, что мне до сих пор удавалось о нем слышать. Оба прошли высшую школу: Сутковой окончил юридический факультет, а Картушин был студентом Высшего технического училища. Теперь они «опростились» и живут, занимаясь разработкой земли, близ Сочи. Редкие по нравственной высоте и идейной чистоте люди. Сутковой старше и оригинальнее, Картушин как бы следует за ним в своих духовных исканиях. К Добролюбову идейный путь их был через Толстого, давнишними почитателями которого они являются.

Беседуя по поводу приезда «добролюбовцев», Толстой восстал именно против мистического в воззрениях Добролюбова.

– Что неясно, то слабо, – говорил он. – То же в области нравственной. Только те нравственные истины тверды, которые ясны. И что совершенно ясно, то твердо. Мы твердо знаем, что дважды два – четыре. Или что углы треугольника равны двум прямым… И зачем, зачем этот мистицизм!

Говорил Л.Н. также против обычая «добролюбовцев» употреблять слово «брат» лишь по отношению к единомышленным им людям.

– Они отделяют себя от других людей. Все люди – братья.

– Все-таки их жизнь удивительно последовательна и высока, – заметил Белинький.

– Да как же! – воскликнул Л.Н. – Дай Бог, чтобы таких людей было больше!..

Белинький говорил, что при этих словах Л.Н. прослезился. Я, по близорукости, не видал.

Между прочим, я передал ему свой вчерашний разговор о мистицизме с Сережей Булыгиным и мысль последнего: «Я допускаю мистицизм. Например, голос совести есть уже нечто мистическое, а не разум. Но есть граница в допущении мистического: мистицизм допускается, пока он не принижает разума».

С этой мыслью Л.Н. вполне согласился.

– Превосходно и вполне верно, – были его слова.

27 июня

В Телятинки ожидалась сегодня мать Черткова. Неожиданно приехал и он вместе с ней. Оказывается, что, провожая сюда мать по железной дороге, Владимир Григорьевич уже в Серпухове – крайнем пункте на границе Московской губернии, дальше которого он уже не имел права ехать, – получил телеграмму с разрешением проживать и ему в Телятинках во время пребывания там его матери. Времени же пребывания в Телятинках матери В.Г.Черткова мудрая телеграмма, конечно, не определяла.

Приезд Черткова возбуждает ревность Софьи Андреевны, чувствующей себя вообще все последнее время в болезненно-возбужденном состоянии, а теперь опасающейся, как бы непосредственная близость не усилила «влияния» Черткова на Л.Н.

Придя вечером в Ясную Поляну, я передал ему о приезде Владимира Григорьевича и его матери в то время, как он играл в шахматы с Гольденвейзером, а Софья Андреевна сидела около них неотступно, по словам Варвары Михайловны.