24 апреля
За поздним временем, вчера по окончании спектакля я заночевал в Телятинках и сегодня утром вернулся в Ясную Поляну вместе с Белиньким, который шел на свою обычную работу. У террасы мы встретили Л.Н. Он только что вышел на прогулку, с некоторым запозданием, так как было уже более девяти часов.
– Ну что, как прошел спектакль? – обратился он к нам, поздоровавшись.
Мы ответили, что вполне удачно. Л.Н. порадовался и еще раз выразил сожаление, что не мог быть на спектакле.
– А у нас был Сибор, – добавил он, – и прекрасно играл.
Недаром встал Л.Н. так поздно. На самом деле, он сегодня очень плох. С ним даже повторилась несколько раз случавшаяся с ним и ранее забывчивость. Так, я упомянул по одному поводу о Митрофане Семеновиче Дудченко, прекрасно известном Л.Н., находившемуся с ним в переписке.
– Какой это Дудченко? – внезапно спросил он.
– Митрофан Семенович.
– Да где он?!
– В Полтавской губернии.
– Ага!
Сегодня Л.Н. прислали сборник, посвященный памяти В.А.Гольцева[24].
– Меня эта книга приятно поразила. Здесь два моих незначительных письма; а кроме них, мысли о любви, да самые лучшие. Посмотрите, откуда они, не новые ли это версии? А то можно ими воспользоваться.
Но мысли оказались взятыми из прежних произведений и в «На каждый день» уже включены.
Вечером позвал с письмами к себе. Ему стало еще хуже. Он полулежал в кресле, протянув ноги на стуле. Голос слабый, почерк тоже сбивчивый и тяжелый. Подписал свои письма и прочел написанные мною. Между прочим, сегодня я узнал, что третьего дня он велел расковать Дэлира и пустить его в табун.
Один поэт писал сегодня Л.Н.: «Я, как вам известно, в настоящее время пишу, собственно говоря, разные стихотворения, преимущественно классические, есть и юмористические». Я, грешным делом, думаю, что у этого поэта и классические стихотворения все юмористические.
25 апреля
Гулял Л.Н. очень мало. Ходит тихо-тихо, видно, слаб.
Позвонил мне. Пришло письмо с просьбой указать список книг, полезных для чтения-
– Нам обоим работа, – сказал он. – Вы возьмите каталог «Посредника» и другие каталоги и составьте по ним список, а я просмотрю и исправлю. Хорошенько займитесь этим. При случае будем посылать другим.
Список этот я составил по каталогам «Посредника» и Костромского земства для народных библиотек, по главным отраслям знания, с преобладанием книг по религиозным и философским вопросам. Л.Н. выпустил некоторые сочинения, а остальные в каждом отделе распределил соответственно их важности на три разряда.
В «Русском богатстве» он читал продолжение статьи Короленко о смертной казни. В этой же книжке журнала он нашел воспоминания о Чернышевском, а в них – некоторые интересные ему письма Чернышевского.
– Я не большой его сторонник, – сказал Л.Н., – но вот его прекрасные мысли о науке.
И он дал мне их прочесть и попросил выписать, чтобы потом воспользоваться ими при случае. Мысли отрицательного характера о школьной, в частности университетской, науке. Я тоже порадовался им, и мы перекинулись с Л.Н. несколькими фразами по этому поводу.
– А для Софьи Андреевны, – засмеялся он, – окончивший университет уже не обыкновенный человек и получает доступ в «сферы»… то есть в «самые плохие люди».
За обедом заговорили о вегетарианстве и о трудности ведения молочного хозяйства для вегетарианцев, так как возникает необходимость убивать бычков.
– И здесь один ответ, – сказал Л.Н. – Я иду, давлю муравьев, я не могу предотвратить этого. Но не нужно умышленно убивать, а если неумышленно, то ничего не сделаешь. Главное, помнить, что жизнь в стремлении к идеалу, а воплотить его нельзя.
Говорили о «мясной» выставке в Москве, о речи городского головы Гучкова о «процветании московских городских боен» и о молебствии при открытии выставки.
– Никакая гадость без молебствия не обходится, – заметил Л.Н.
Вечером я дал ему подписать книжку для записи получаемой им корреспонденции, присланную начальником почтовой станции. Он забыл, что есть такая книжка.
– Отчего же я раньше-то никогда не подписывал?
– Нет, подписывали, Лев Николаевич.
– Никогда!
Уходя, он пожал мою руку, поглядел и опять потряс ее.
– У вас «Русское богатство»?
– Да.
– Вы почитайте обязательно, это очень интересно: и Короленко, и статью Панкратова.
Статья Панкратова – «Яма», о религиозных собраниях в Москве, в трактире «Яма».
26 апреля
Сегодня Л.Н. встал очень рано: в семь часов утра. И это совершенно верный признак его поправляющегося здоровья: ему гораздо лучше.
Обедали на террасе. Л.Н. восхищался вместе с другими необыкновенно прелестной погодой и природой.
Куковала кукушка.
– Не люблю кукушку, – внезапно произнес Толстой, – скучно! Других птиц не замечаешь, а ее замечаешь. Как замечаешь, когда собака лает… Лягушек тоже не замечаешь.
Подали какое-то эффектного вида блюдо. Один из присутствующих сказал, что повару тяжело работать: все время в жару. Другой – что повар Семен любит свое дело.
– Да как же не любить! – иронически заметил Л.Н. – Только тогда и можно работать, когда любишь свое дело. Я думаю, что и те, которые чистят… любят свое дело… При работе всегда присутствует сознание цели, к которой стремишься. И у них есть цель – вычистить.
Л.Н. насупился: господа оправдывали свое положение.
Вечером говорили, что на съезде писателей в Петербурге огласили письмо Толстого в произвольно сокращенном виде. Л.Н. согласился с тем, что этого нельзя было делать, но потом добродушно махнул рукой, промолвив:
– Ну, да пускай их, на здоровье!
Алексей Сергеенко, приехавший только что из Крёкшина от Черткова, заметил, что тот хочет опубликовать в газетах письмо Толстого полностью. Л.Н. улыбнулся и, помолчав, произнес:
– Если б я стал обдумывать, какого мне нужно друга, то другого, как Чертков, не мог бы придумать.
Вечером он продиктовал мне письмо к Короленко, по поводу второй части его статьи, а когда я через некоторое время зашел к нему с письмами, он, передавая мне сегодняшнее письмо Черткова для обратной отсылки ему, как это у них принято, сказал:
– Он умоляет меня начать ездить верхом… Смешно!
– Почему смешно?
– Да уж очень он милый человек.
Я попрощался. Л.Н. встал, чтобы идти в спальню.
– А вы что поделываете? – спросил он.
– Запечатываю некоторые письма.
– И всё у вас хорошо?
– Хорошо, очень хорошо!
– Вот и слава Богу… Слава Богу, – прибавил он опять. – У меня вот все болезни – и так хорошо! Всё приближаешься к смерти.
– И не страшно, Лев Николаевич?
– Ох, нет! Стараешься только одно: удержаться, чтобы не желать ее. Главное, надо помнить, что ты должен делать дело, порученное тебе. И как работник смотрит за лопатой, чтобы она была остра, так и ты должен смотреть за собой. И это всегда можно. Хотя бы и маразм был, можно и в маразме так жить.
Л.Н. выздоровел. Работал над предисловием к «На каждый день». Читал Гриффита «Crime and criminals»[25] и еще рассказ Семенова, маленький, «Обида», о котором хорошо отзывался, как всегда о произведениях Семенова.
– Какой у него язык! Отчего его не ценят? – восклицал он.
По поручению Л.Н., я сделал сегодня две верховые поездки: во-первых, в Телятинки – передать Белинькому поскорее переписать на «ремингтоне» предисловие к «На каждый день»; во-вторых, на Засеку – взять обратно для исправления отосланное вчера письмо Л.Н. к Бернарду Шоу; Л.Н. боялся, что Моод, переводчик на английский язык, узнав почерк Черткова, переводившего и переписывавшего письмо к Шоу, «будет иметь к нему недобрые чувства», так как письмо-то Шоу именно он, Моод, прислал Л.Н. Нужно было взять письмо и дать переписать Татьяне Львовне.
