После обеда все пошли на деревню – показывать крестьянам граммофон, как давно задумал Л.Н. Я нес ящик, Иван Иванович – трубу, а Толстой и Хорада – по свертку с пластинками. Затем установили граммофон на площадке у избы, где помещается библиотека, созвали обитателей деревни Ясная Поляна – и завели машину.
Ставили и оркестр, и пение, и балалайку. Балалайка особенно понравилась. Под гопак устроили пляску, которую Л.Н. наблюдал все время с живым интересом. Он вообще был очень подвижен и общителен. Ходил среди публики, разговаривал с крестьянами, знакомил их с японцами, рассказывал тем и другим друг о друге, объяснял мужикам устройство граммофона, читал им либретто песен, поощрял плясунов.
Между прочим, его стали расспрашивать о комете Галлея.
– Правда ли, что Землю заденет?
– Чепуха, ничего не будет! – отвечал он. – Есть такие люди, которым нечего делать, вот они и вычисляют, когда она пройдет и сколько лет ходит. Да если бы и было что, так ничего тут страшного нет, мы все под Богом ходим.
– Да это точно так, точно так, – соглашались не только старые, но и молодые.
Возвращался домой Л.Н. с одним из своих прежних учеников, Тарасом Фокановым, с которым вел беседу о его житье-бытье и о крестьянских нуждах. Мидзутаки всё удивлялся, что Толстой так близок с простым народом, и говорил, что он никак этого не ожидал.
Между прочим, по поводу Пасхи Л.Н. получает много поздравительных писем и открыток.
20 апреля
Л.Н. еще гулял, как явился опять бывший у него на Пасхе офицер. Стал упорно дожидаться Толстого, но тот сказал, что он занимается и освободится только к трем часам. Офицер остался ждать до трех часов.
– Нельзя ли как-нибудь этого офицера удалить? – говорил мне после завтрака Л.Н. – Трудно? Главное, вы выведайте у него, есть ли у него какое-нибудь определенное дело ко мне, какие-нибудь вопросы. Если есть, то я выйду и поговорю с ним, а если нет, то скажите, что я очень занят, что мне нельзя выйти.
Никаких определенных вопросов у офицера не оказалось, но он упорно повторял всё одно: что граф обещал принять его в три часа. Л.Н. вышел и опять долго с ним говорил. Разговор, как он и сам передавал и как можно было догадаться, был неинтересный, нудный и никудышный. Посетитель опять всё обличал Толстого и старался доказать полезность и нужность своих занятий. Л.Н. говорил:
– Это совсем как вчера Таня рассказывала. Хочет оправдать себя и утверждает, что «честное слово, верю».
Татьяна Львовна рассказывала это о художнике Викторе Васнецове; он написал изображение Богородицы и, глядя на него, всё восклицал: «Честное слово, я в нее верю!»
– Ясно, что он вовсе в нее не верил, – смеялся вчера Л.Н.
Поехать верхом он решил сегодня на шоссе. Почему? Потому что там на сегодня назначены были автомобильные гонки между Москвой и Орлом. Утром домашние сообщили об этом Л.Н. и просили его не ездить на шоссе. Он же заинтересовался и решил отправиться посмотреть на автомобилистов.
К счастью, по пути нам сказали, что гонки отменены и перенесены на 1 мая.
– Куда бы нам получше поехать? – задумался тогда Толстой.
Поехали в лес – прямо в сторону полотна железной дороги. По словам Л.Н., он в лесу этом или совсем не бывал, или бывал очень давно.
– Попробуем, – произнес он свое обычное в таких случаях словцо.
Ехали по чудной тропинке.
– Куда эта дорога ведет? – всё спрашивал Л.Н. – А, знаю, – и он назвал какую-то деревню.
Но мы выехали совсем не на деревню, а к полотну железной дороги, вдоль которого по высокому обрыву и направились. Мимо быстро прокатился товарный поезд. Мы заблаговременно подались немного от полотна к кустам, чтобы Дэлир не испугался поезда. Всё обошлось благополучно.
Наконец дорогу нам преградила куча старых рельсов, наваленная близ полотна, между лесом и склоном обрыва, и мы свернули в лес. Подъезжаем к глубокому рву. Спуск очень крутой, и на дне – ручей. Л.Н. пробует спуститься, но Дэлир не идет, и мы возвращаемся обратно. Опять едем вдоль полотна. Толстому хочется переехать на другую сторону, где красивые холмы и среди них вьется хорошая дорожка. Но ров, по дну которого идет железнодорожная насыпь, слишком глубок. В одном месте, у будки путевого сторожа, шла вниз лестница и имелся мостик через канаву и насыпь. Но перила лестницы загораживали въезд на мостик сбоку. К тому же женщина, сидевшая у окна будки, объявила, что мостик не выдержит лошадей. Если б не перила, Л.Н. все-таки поехал бы. Мы уже спустились вниз, но пришлось вернуться. Лошади прыжками вынесли нас вверх по крутому склону. Нечего делать, поехали по той же дороге назад. Л.Н. посмотрел на часы.
– Теперь как раз время и домой ворочаться: приедем через полчаса, и будет половина пятого. А я завел привычку в это время спать ложиться.
Свернули опять в тот лес, через который выехали к полотну. Ехали довольно долго и вдруг оказались у того же полотна. Повернули обратно. Как будто выехали на настоящую дорогу.
– Вот и наши следы видно, – показывает Л.Н.
Но вот опять следов не видать. Все-таки едем. По мнению Толстого, мы с минуты на минуту должны выехать на дорогу к Засеке. Едем томительно долго. Дорога начинает расширяться, видимо, лес должен кончиться.
– Вот тут будет дорога на Засеку, – говорит Л.Н.
Но я обращаю его внимание на глубокий ров, который тянется влево от дороги и, как мне кажется, должен впереди пересечь нам дорогу.
– А ну, поезжайте посмотрите, что там такое, – говорит мне Л.Н.
Я только этого и ждал и пустился галопом вперед. Я понимал, что он уже должен был быть утомлен длинной дорогой, и мне самому хотелось сделать сначала разведку, чтобы не заставлять его даром ехать вперед.
Подъезжаю. Действительно, тропинка спускается в огромный овраг. Начинаю спускаться, чтобы посмотреть, можно ли переехать внизу, – лошадь пятится, не идет: спуск слишком отвесный. С досадной мыслью, что ехали так долго и попали в тупик, лечу назад к Л.Н., который уже едет мне навстречу, и сообщаю о своем открытии. Он все-таки едет ко рву. Посмотрел и говорит:
– Ну, это что же! Это хорошо!
И начинает спускаться. Я за ним. Переехали благополучно. Думали, что теперь пойдет ровная дорога, но не проехали и десяти сажен, как наехали на новый ров, такой же глубокий, как первый.
Я в душе приходил в отчаяние; мне казалось, что Л.Н. дорого стоил переезд и через первый ров, а теперь впереди еще такой же, если не хуже. Если бы захотели вернуться назад, то надо было бы опять переезжать первый ров. И очутились мы между двух рвов, как между двух огней: ни вперед, ни назад. И неизвестно куда приедем.
Подъехав ко рву, Л.Н. на минуту приостановился, чем я воспользовался и поехал вперед. Он стал спускаться за мной. Внизу Дэлир заартачился, так что Толстой должен был слезть, а я перевел его лошадь через русло оврага в поводу. Л.Н. опять сел на нее, и мы выехали наверх.
Тропинка вьется дальше. Едем быстро. Проезжаем саженей пятьдесят – опять ров, не менее глубокий и круто-склонный, чем первые два. Л.Н. прямо едет вниз. Я предупреждаю его, что деревья по бокам дорожки в одном месте так часты, что трудно проехать при таком неудобном и крутом спуске, не зашибив о них ног. Он сворачивает в сторону на почти отвесный скат. Я видел, как Дэлир, приседая на спуске, заскользил задними ногами, шурша по листьям, однако выбрался и отсюда.
Встретили внезапно каких-то дам, кавалеров. Оказались засековскими дачниками. Тут же нашли проезд на дорогу к Засеке. Только находились мы не вблизи Ясной Поляны, а еще версты за две с половиной от нее.
На дороге встретили толпу нарядных людей. Как объявили они сами, шли они в Ясную посмотреть на Толстого.
– Специально для того шли, чтобы посмотреть на вас, Лев Николаевич! – говорили они, отвешивая Толстому низкие поклоны, точно желая этими словами сказать ему величайший комплимент. Попросили позволения снять его, живо расставили треножник фотографического аппарата, щелкнули и рассыпались в благодарностях.
