– Но вашему величеству известно обстоятельство, удерживающее меня в Сен-Клу.

– Настолько хорошо известно, что я даже намерен женить вас на этом самом обстоятельстве. Но если я так настаиваю, то не в последнюю очередь потому, что желаю впредь всегда иметь вас при себе.

– В таком случае, государь, вы отнимете меня у супруги сразу после свадьбы.

– Нет, я сделаю её фрейлиной королевы.

– О!..

– Не привлекательней же, в конце концов, служба у Мадам королевской свиты.

– Но Ора… простите, ваше величество, – мадемуазель де Монтале предана принцессе и, надо думать, любит её всей душой.

– Ну, посмотрим, – сказал Людовик, – всё же передайте ей моё пожелание. И заметьте также, – многозначительно присовокупил он, – что на сей раз это предложение делает ей король, а не… подруга.

Маликорн поклонился.

– Но вы не ответили мне, сударь.

– Как, ваше величество?

– Да, относительно Версаля и Сен-Клу.

– Уместно ли сравнение, государь?

– В плане архитектуры – наверное, нет, но в смысле обычаев – думаю, вполне.

– Обычаев?

– Обычаи – это праздники, приёмы, развлечения, словом – заведённый порядок вещей.

– Я понял, государь. Но поверьте, сравнение архитектурных достоинств было бы куда более лестным для нашего скромного двора.

– Ладно, сударь, не будьте таким скрытным!

– По чести, ваше величество, жизнь в Сен-Клу невыразимо скучна или, вернее сказать – размеренна. И без усилий принцессы мы зачахли бы окончательно.

– Вот как! Однако мой брат любит поразвлечься.

– Раньше – возможно, но уже долгое время обходятся почти совсем без этого.

– Филипп скучает? Значит, он хандрит?

– Это так, государь.

– Но у него много друзей.

– Нет, государь. Господин де Вард предпочёл остаться при дворе, граф де Гиш уделяет гораздо больше внимания принцессе, чем его высочеству. Что до господина де Маникана, то он слишком ленив, чтобы находиться возле принца неотлучно. Остаёмся только мы с маркизом д’Эффиатом, да с дюжину его всегдашних дворян, которых принц не подпускает слишком близко.

– Как это печально! Филипп, такой весёлый и общительный, совершенно одинок. В прежние дни у него был по крайней мере Лоррен…

Маликорн с самым невозмутимым видом встретил пристальный взгляд короля, которым тот сопроводил это размышление вслух.

– Кстати, известно ли что-нибудь о шевалье?

– О шевалье де Лоррене?

– О ком же ещё?

– Он в Риме, государь.

– Откуда это известно вам, дорогой де Маликорн?

– Все об этом толкуют, ваше величество.

– Тогда скажите, откуда это известно всем.

– Не знаю, ваше величество. Так говорят…

– Ого! Этак вы заставите меня уверовать, будто ангел Господень просветил обитателей Сен-Клу о местопребывании шевалье.

– Скорее, дьявол… – подал голос де Сент-Эньян, делая знак Маликорну быть более откровенным.

На этот раз король успел заметить жест Сент-Эньяна, однако не подал виду, а лишь внимательнее посмотрел на Маликорна.

– Право, государь, – спокойно обратился к нему Маликорн, – присутствие вашего величества оказывает благотворное влияние на мою память. Теперь я припоминаю, что время от времени в Сен-Клу приходят письма…

– Из Рима, не так ли?

– Из Рима, – подтвердил Маликорн.

– Благодарю вас, сударь, – сказал король после минутного молчания, – и не вините себя за свою откровенность, ибо первейшая обязанность дворянина – это честность, тем более в общении с королём.

– Я хорошо это понимаю, государь, – учтиво отвечал Маликорн.

– Вы меня восхищаете, сударь! Я и впредь могу на вас рассчитывать, верно?

– Всецело, ваше величество. Моя шпага и жизнь принадлежат вам.

– О, меня-то больше прельщают ваши ум и находчивость, любезный господин де Маликорн. По этой самой причине я и тороплю вас со свадьбой. Ничто не развивает природную хитрость и изворотливость вернее молодой жены.

– Это верно, государь, хотя бы даже только в моём случае, – подхватил Маликорн.

– Я так и думал. Итак, не забывайте же о своих обязательствах и рассчитывайте на моё к вам искреннее расположение. Сейчас я отпускаю вас, – улыбнулся Людовик, – ибо знаю, что у вас есть спешное дело к мадемуазель де Монтале.

Маликорн, рассыпаясь в благодарностях, отвесил последний поклон и покинул покои короля. В передней он перевёл дух и направился вдоль галереи, вполголоса беседуя с самим собой:

– Если не это называется продать свою душу, то я уж и не знаю, что тогда. В любом случае я, кажется, не продешевил. А впрочем, в чём я ручался, кроме того, что буду служить королю? Разве не в этом заключается мой долг? Конечно, именно в этом! Или нет? Всё же, наверное, в этом, особенно если тем самым я могу послужить себе. А! Нет ничего зазорного в такой службе; это даже почётно: быть полномочным ухом и глазом Людовика Четырнадцатого при Филиппе Орлеанском. Да-да, я тысячу раз прав, и сам д’Артаньян на моём месте не мог быть щепетильнее.

Рассуждая столь незатейливым образом, он добрёл до зала, в котором множество версальских постояльцев томились в ожидании суверена. Не без труда отыскав среди дам Монтале, он взглядом пригласил её проследовать за ним на балкон. Прервав щебет, девушка оставила прочих фрейлин и через пять минут присоединилась к Маликорну.

– Вы, как всегда, вовремя, – сердито обратилась она к нему, – именно сейчас должен появиться король, а я оставила прекрасное место у входа. И всё ради ваших дивных глаз!

– Король занят разговором с графом де Сент-Эньяном, – в тон ей ответил Маликорн, – так что жертва ваша не столь уж велика, милая Ора.

– Ах, боже ты мой, ну, а вам-то почём это знать?

– Я только что из его опочивальни.

– Опочивальни графа?

– Да нет, короля.

– Что это вы там делали? Разве вы присутствовали при утреннем туалете его величества?

– Нет, король был так милостив, что освободил меня от сей скучнейшей процедуры. В самом деле, это означало бы уподобиться всевозможным герцогам и пэрам. Его величество справедливо счёл это чересчур унизительным для моей персоны и соблаговолил принять меня одетым.

– Господи, ну что вы такое говорите?! – ахнула Монтале, испуганно озираясь по сторонам.

– Ах, неужели вам страшно, Ора? Страшно за меня?

– Мне? Вот ещё! Можете говорить, что вам вздумается, – холодно объявила девушка, бросив всё-таки последний взгляд через плечо.

– Нет, признайтесь, что боитесь, как бы какой-нибудь Конде не пронзил меня шпагой.

– Скорее вы проткнёте его своим длинным языком.

– Вы правы, я и впрямь лёгок и очарователен в общении. Благодарю за комплимент, – поклонился Маликорн.

– Я не делала вам никакого комплимента! – вскинулась Монтале.

– Разве это были не вы? Я, видимо, что-то перепутал. Но кто-то же явно осыпал меня сегодня комплиментами! Ах да, вспомнил: это действительно были не вы, Ора.

– Не я?! Кто же тогда?! Отвечайте немедленно!

– Вы ревнуете?

– Я?!

– Вы, вы.

– Неважно! – запальчиво воскликнула Монтале. – Извольте немедленно сказать, кто это наговорил вам любезностей, или…

– Или?..

– Или, клянусь, я сброшу вас с этого балкона! – и Монтале сделала шаг к Маликорну.

– До чего это романтично, Ора! Вы поистине прекрасны в гневе. О, эти поджатые губки!..

– Волокита!

– Эти пылающие щёчки…

– Злодей!

– Эти горящие глазки!

– Чудовище!

– Нет, это становится слишком прекрасным. Я отвечу!

– Отвечайте!

– Но я, кажется, уже говорил, что находился у короля.

– Ну, и что же?

– Так это он и был.

– Король? Король осыпал вас комплиментами?

– Да, представьте, на протяжении получаса или около того.

– С какой же стати?

– Обычное дело. Король узнал, что я при дворе, и счёл нужным воздать мне должное.

– Вы несносны, Маликорн!

– Однако вы же сносите меня уже почти десять лет.

– Вы испытываете моё терпение, предупреждаю!