За какие-то секунды во мне пронеслись сотни, если не тысячи воспоминаний, как я упивался Ингой, жил ей, дышал. И даже сейчас… Она завладела моими мыслями, чувствами, моим членом и кошельком. Я ни к кому и никогда не был так привязан, как к ней. Да какой там «привязан»?! Она меня приковала к себе, потому что, даже осознавая, что я разочарован, все равно дышал ею. И буду дышать, что самое паршивое!

И винить ведь некого, ведь я изменил первым. У меня встал на других, и никаких особых терзаний не было. Так почему же у нее должно быть иначе?

Моя маленькая девочка, мой персональный яд и доза, моя волчица, где же я так накосячил в карме, что сейчас ты мне душу наизнанку выворачиваешь?!

Тошно…. Физически мутит и хочется присесть куда-нибудь. Закрыть глаза, заткнуть уши. Не знаю, что делать. Не смогу я ее ударить, даже накричать сейчас не смогу. И злиться не выходит, потому что нет даже уязвленной, пресловутой, мужской гордости нет. Если уж я, старый, три века проживший, мужик гульнул на сторону, то чего ждать от молоденькой, по сути девчонки?! Можно, конечно, распушить перья и орать: «мне можно все, а тебе — ничего». Но не выходит. Самому себе врать не выходит.

Я открыл глаза, и даже думать не хочу, что сейчас в них. Надеюсь, что ничего, из-за чего меня можно пожалеть. План «воспитания» Инги уже созрел в голове.

Шаг.

Алиса вцепилась мне в руку. А… ну конечно, у моей маленькой драмы, есть зрительница. И я рад, что это она, а не кто-то другой. Поломанная лесби, которая уже никогда не создаст нормальную семью, не родит щенков. Умничка-девочка, которой я горжусь, как сестренкой. Радуйся, девочка, еще один козел получил по яйцам, в моем лице!

Но, столкнувшись с моим взглядом, волчица дернулась назад, а ее руки (сразу обе) еще сильнее сжали мой локоть, словно останавливая.

— Влад, не надо, — одними побелевшими губами произнесла лисичка.

Я улыбнулся. С теплом. Не «Алисой» тебя надо было назвать, подруга, а Ангелом, Ангелиной. Прекрасный ангел с почерневшими, поломанными крыльями. Как бы я желал исцелить твою покалеченную душу, но у меня свой костер, на котором мне гореть.

Мастер оборотней, которого предала Истинная пара. Предала не по наговору, не по необходимости, спасая, скажем, детей, а просто… просто, потому что захотелось. Потому что изменил, потому что этой малышке показалось, как и миллионам прочих женщин, что любовь и секс — синонимы. Черт, какая же ирония! Сколько раз за свои столетия я лез под пули вытаскивая и прикрывая девчонок, которых выбрали мои ближники? Сколько раз я бывал на свадьбах, поздравляя дорогих волку оборотней с обретением вечной любви?

А сам… как же тошнотворно… не удивлюсь, если сейчас меня вывернет.

«Пара», как много в этом слове смыслов и нот. Пара — это тот (или та) кто будет всегда рядом. Всегда! Сначала это любовь и секс, который возносит в рай, потом это подмога и опора в жизни, а под старость, когда дети вырастают, это тот ради кого ты существуешь, хочешь быть чуть лучше, чуть человечнее, чуть добрее, потому что она (или он) встретит с тобой закат твоей жизни. Истинная пара — это, без малого, центр бытия, несмотря ни на что…

Я разжал пальчики лисички. Мягко и нежно, контролируя себя, чтобы не напугать. Она и так боится мужчин до дрожи. А то я не знаю, что в секретарях у помощника Грина девушка, и водитель — девушка. Не бойся, лисичка, ты не увидишь зверств, и не услышишь… Не для того я тебя из бездны безумия вытаскивал, чтобы сейчас туда столкнуть своей вспышкой глупого гнева. Не для того я бредил своей малышкой столько лет, чтобы сейчас выбить ей зубы, а потом смотреть на слезы. Не-е-ет, мать вашу! Я может и монстр, но уж точно не маньяк, ловящий кайф от физической боли любимой женщины.

Развернулся и спокойно дошел до двери в туалетную комнату.

В отелях такого типа даже сортиры, и те больше смахивают на номера. Три больших раковины, цветы в двух больших вазах, золотой свет с потолка и два низких, узких диванчика. И пахнет ванилью, а не моющими средствами.

Виктор стоял почти у двери, видать, удерживая мою маленькую от побега, поэтому я не сразу рассмотрел Ингу, которая уже в третий раз чистила зубы. Альфа был так взбешен, что не уловил моего приближения. Или это я так ушел в транс?

Оборотень медленно обернулся, и в его глазах промелькнуло что-то такое, что напомнило мне об Алисе за спиной. Страх? Паника? Ужас?

Ха-а-а… захотелось воскликнуть: «И ты, Брут!» Неужели я настолько отморозок, что даже самые близкие ко мне личности уверены, что я сейчас, в туалете, буду мучительно и долго убивать свою пару?! Н-да… зажился ты на этом свете, Владимир, зажился…

Инга повернула свою мордашку в мою сторону. Наши глаза встретились — и она побледнела до серости за каких-то шесть секунд тишины. Да что с моим лицом сейчас такое?! Да я даже пульс свой контролирую, дышу ровно, перекидываться не собираюсь… так почему трое волков рядом сейчас замерли, как загипнотизированные сурикаты?

Я тоже не шевелился, дабы не портить композицию момента, только смотрел в глаза своей маленькой девочке, которая сейчас так похожа на мальчика, с этой короткой стрижкой. Ну, давай, выскажи мне все! Кричи, что я унижаю тебя своим отношением, а тебе захотелось внимания. И тут попался этот мальчик. Кричи, что захотелось снова поверить в себя! Кричи, что я все не так понял! Проси прощения, в конце концов.

Боги, да скажи хоть что-то, только не бледней так, будто все это время жила с садистом, который бил и насиловал. Я никогда не смогу поднять на тебя руку, маленькая. Я даже разлюбить тебя не смогу, потому что… млять… дышу тобой. Даже если бесишь до мушек перед глазами, даже если разочаровываешь раз за разом. Все равно ты — мой кислород.

Ударь меня сейчас, милая! Дай почувствовать, что я все еще здесь, а не смыт в унитаз, потому что ощущаю я сейчас себя, именно, что, куском дерьма.

И почему меня так тошнит?! Сил уже нет, аж зубы ноют. Или это я так стиснул челюсти? Да, я. С огромным трудом расслабил мышцы. Мне даже какой-то щелчок за ушами послышался, будто кости хрустнули.

— Виктор, проводи Алису к Грину, — спокойно попросил я, все так же смотря только в белое лицо Инги.

Губы с трудом разомкнулись, словно слиплись. Когда только успели? Я шагнул в сторону диванчика, освобождая проход. Друг удалился, вместе с падшим ангелом.

А я все стоял и смотрел. Слушал, как колотиться ее сердце, где-то у горла. Почти ощущал, как от страха вспотели ее ладони. Мой зверь чувствовал, как скулит и воет ее волчица, и, наверное, впервые за все эти двадцать с хером лет, ни меня, ни моего волка это не трогало, от слова «совсем».

Это против природы Мастеров. Мы «болеем» за волков. Не может такого быть, чтобы совсем ничего. Ни злости, ни злорадства, ни радости, ни грусти, ни тоски, даже скорби нет. Ни-че-го…

Первый оборотень, на которого плевал мой зверь во всех смыслах. Весьма новые ощущения, надо признать. Я бы даже сказал, уникальные. Еще вчера был убежден, что подобное невозможно…

Сколько открытий чудных за сегодня! И этот волк — моя пара.

Стоял, не чувствуя ног и тела, как такового. Смотрел, как к ужасу в глазах Инги примешиваются пока непролитые слезы, и гадал…

Когда в этом теле, рядом с доброй девочкой и всегда веселой девушкой, появилась алкоголичка-шопоголик? Когда в светлых чертах натуры этой женщины появились такие недостатки? И неужели только я виновен в агонии нас обоих сейчас?

С одной стороны хотелось просто развернуться и уйти. Зачем что-то говорить? Зачем гадить в душу ей, обвиняя в чем-то? Ведь, если хорошо раскинуть остатками мозгов, то ясно, что любой плевок в ее душу, мне в морду бумерангом прилетит. Она — моя жена. Моя женщина. И если она становится шлюхой, то кто я тогда… Если она дура, то я полный идиот. Потому что мы отражение друг друга. Я хотел в это верить всегда. А сейчас это буквально ощущал каждой порой, каждой замершей в азоте клеткой.