В общем, Зиг оказался под землёй без особых планов на будущее, тем более что последняя его ватага распалась, и идти ему было особо некуда. И жил бы он до сих пор в своей берлоге, наполненной припасами и оружием, если б не тот случай с кусачими колючими шарами, который стоил ему ноги. Да что нога! Он с жизнью уже попрощался, а тут эта птичка бойцовая прилетела.
Леса… Во внучки годится… Нда…
Когда она зацепила его? С самого начала, вот когда! И дело не в том, что у него давно не было женщин. Леса, как будто светилась изнутри, она напоминала ему жемчужину на чёрном бархате в узком солнечном луче устроенном хитрым ювелиром, знающем, как преподнести товар.
Он любовался девушкой ещё тогда, когда в гангренозном жару объяснял ей, как добраться до своего логова, и делал её наследницей всех имеющихся там припасов. А потом она и жизнь ему спасла, и стала соратницей по оружию, а теперь вот…
Да разве ж дело в спасённой жизни? Конечно, дело не в благодарности. И, руку на сердце, положа, признаемся – не в женской притягательности. Точнее не только в ней. Если бы Зиг услышал с Неба некий глас, который объявил бы, что Леса никогда не станет его женщиной, он бы не сильно расстроился, смирился бы для её же блага. А вот если бы тот же говнюк сказал, что они больше не увидятся…
От одной этой мысли у совершенно здорового, (не считая ноги), мужика, тяжко заныло сердце. Что же он наделал этим своим поцелуем? Дурак! Теперь она будет чураться его, держаться на расстоянии и сбежит при первом же удобном случае. Эх, дурак, дурак!
..........................................................................................................................
Только набрав полную охапку дров, (нашлись на телеге, оставленной в переулке примыкавшем к площади), Леса вдруг вспомнила, что так и не оделась. Во-первых, так можно и майку порвать, а это было бы жаль – она у неё единственное, что осталось в походной сумке из подобных вещей, а во-вторых, хватит уже на сегодня, доигралась! И так вон сердце стучит, как бешенное, успокоиться не хочет. А успокоиться надо было. И постараться обдумать то, что произошло.
Леса прислушалась к себе. Этому умению её научила бабушка, а мама поделилась несколькими личными секретами. Прежде всего, надо не врать себе. Это самое сложное.
Оказывается, человек врёт себе гораздо чаще, чем другим. Это в природе людей обманывать себя и оправдывать, особенно, когда все кругом тебя осуждают. Лесу сейчас никто не осуждал, а значит, ей будет легче признаться себе во всём, чтобы понять и себя, и что делать дальше.
Итак, начнём. Поцелуй этот не был ей неприятен. Даже как-то наоборот… Странно, ведь раньше у неё не возникало желания с кем-то целоваться. Проделай такое с ней кто-нибудь из парней в Междустенье, получил бы такого леща! Они-то знали насколько небезопасно трогать дочь Ларни и внучку самой Маранты! И не трогали. Обидно, даже немного.
Но сейчас было что-то совсем другое. Этот поцелуй длился целую вечность, но она ничего не делала. Не могла… Зиг сам отпустил её, и только тогда она сообразила, что надо бы сопротивляться. И… это её сопротивление… Курам на смех! Ладошками в грудь. Ха-ха! Будто ей лет пять, не больше.
Где-то, год назад она чуть не погибла – зомбак ухитрился внезапно схватить её и прижать к себе, нацеливаясь зубами в горло. Оружие было не вытащить, спаслась тем, что выдрала ему оба глаза голыми руками! И это притом, что ногти Леса стригла коротко, чтобы не мешали в работе и в бою. А теперь вот ладошками, значит, в грудь… И понятно почему – Леса, скорее свои глаза выдрала бы, чем его. Хм-м. А вот это уже новость!
Она ещё раз прислушалась к себе. Правда? Выдрала бы свои глаза, а не его, чтобы он не сделал? Правда. Странно, но это так. А почему? Вот на это она ответить наверняка не могла, но надо ведь разобраться! Она его, что лю?..
Горячая волна словно окатила девушку с головы до ног. Она была вынуждена опуститься на землю и бросить свои дрова, такая её охватила слабость. Неужели? Или она ошибается? Не может быть! Она любит его?
Леса в деталях припомнила их поцелуй. Железные руки Зига притянули её, и их губы встретились… Но это ещё не всё. Она вспомнила, как её грудь, едва прикрытая лёгкой тканью, прижалась к обнажённой груди мужчины, как оба полушария налились и потяжелели, словно два сосуда наполненных божественным нектаром, как потеплело и запульсировало в такт с биением сердца внизу живота…
И сейчас от одной только мысли об этом она почувствовала то же самое! Захотелось сжать свои груди руками и взяться пальцами за соски, то нежно пощипывая их, то словно желая раздавить. Захотелось запустить руку между ног и… И это всё ерунда по сравнению с тем, что было бы, если бы это делала не она сама, если бы это сделал он!..
Всё поплыло у девушки перед глазами. Плохо дело! Она почувствовала, что теряет самоконтроль. В бою это означало бы гибель, но ведь сейчас не бой… И всё равно плохо. Если Зиг увидит её такой, что он о ней подумает?
Скажет, наверное – вот ещё одна шлюшка, каких много! И будет прав. Нет, этого нельзя допустить, надо что-то придумать. Ну почему он не овладел ею прямо там на скамейке? Ладошки упёртые в грудь? Теперь она знала, что недолго бы она вот так упиралась, что эти руки, кабы он продолжил свои ласки, обняли бы его, а ноги сами собой раздвинулись, жаждая и желая!
Так вот она какая, любовь? Не так она её себе представляла. А что она собственно представляла? Некий юноша, образ без лица, так – общий контур. Она только знала, что он не похож ни на одного из парней Междустенья. Кажется, волосы светлые. А может быть, и нет. Светлые, тёмные, какая разница? Главное, что он делает этот её воображаемый возлюбленный.
Да ничего он не делает! Ну, дарит ей цветы… Она не любит видеть их срезанными. Говорит ласковые слова… Это вообще может раздражать, она же не ребёнок! А ещё они гуляют вместе при луне… Ага, и кормят комаров. Он обнимает её… Чужими руками! Целует… Вот тут-то и получит коленкой в пах!
Хватит. Ничего она не понимала в этой романтической ерунде раньше, не понимает и сейчас. Её любовь, это стальные руки прижимающие её, как ребёнка к шершавому мускулистому телу, это борода и усы, щекочущие лицо и шею, это губы…
Боже, ей опять делается жарко! Нет, об этом лучше не думать, а то дело и впрямь плохо кончится. Лучше подумать о том несуществующем возлюбленном и всей ерунде, которая с ним связана. Это её остудит. Раньше она думала о таких вещах отстранённо, теперь это её бесит!
Впрочем, если бы Зиг подарил ей цветы, она зарылась бы в них лицом, ни о чём не думая, наслаждаясь их свежестью и ароматом, а если бы позвал на свидание при луне, побежала бы вприпрыжку! Какие там комары… Ну, вот, опять! Может плюнуть на всё, сорвать с себя эту дурацкую майку и явиться перед Зигом нагишом? Пусть делает, что хочет. Пусть возьмёт её прямо на камнях мостовой или осыплет бранью и насмешками. А может, произойдёт и то, и другое сразу? Пускай! Она этого заслуживает…
– Лесик, ты здесь? У тебя всё в порядке?
Механикус! Она же совершенно про него забыла. Теперь её окатила словно бы холодная волна. Неужели он всё видел? Стыд-то, какой! Мех ведь человек, хоть и механический. А она тут размечталась… Форменный вышел бы позор, позволь она себе чего лишнего.
– Всё хорошо, Мех! – ответила Леса совершенно фальшивым голосом. – Дрова вот рассыпала.
– Тебе помочь?
– Нет, я справлюсь. Слушай, будь другом – принеси мою одежду с тех кустов, она должна уже просохнуть.
– Без проблем!
Механикус словно испарился, с такой скоростью он умчался исполнять поручение юной охотницы.
"Слава Богу, кажется, ничего не заметил!" – подумала Леса.
Если бы собор Инци не был осквернён, она сейчас с удовольствием сбегала бы туда и помолилась перед его гигантским изображением. Но, раз это было невозможно, девушка быстро прочла короткую и единственно правильную молитву, которой сам Инци научил людей, стоя на горе. После этого, она почувствовала некоторое облегчение, и снова принялась собирать свои дрова.
