Тётка расхохоталась Вильке в лицо:

— Вдова моего сына? Ишь чего выдумала! Виола погибла вместе с ним в том обозе. Не веришь? — тут её глаза хищно сверкнули, — Ознакомься!

Видно, она давно готовилась к тому, что Виола возникнет у неё на пороге. Живо извлекла откуда-то газету и сунула под нос девушке.

— Смотри, читай и прекрати врать, что ты Виола. Мы её давным-давно похоронили.

Вилька выхватила газету из рук Проппихи. Она была сложена как раз так, чтобы нужная статья сразу попалась читающему на глаза. Там говорилось и гибели обоза и всех, кто в нём ехал, а ещё об опознании. Вилька впилась глазами в текст: как её могли опзнать среди убитых, раз там не было никого, кто бы хоть по возрасту близко подходил? Ведь нельзя же выдать старуху за молодую женщину, а их разбойники утащили с собой в лес.

Но тут она наткнулась на абзац, от которого ей сразу стало плохо. Кроме тех, кого свалили в канаву, позже была найдена ещё одна девушка, избитая, истерзанная и зарезанная. Вот её-то и опознали как Виолу Пропп, урождённую Шапс.

Но как? Вилька прекрасно помнила тех девиц, которые ехали с ней в обозе. Даже если предположить, что лицо покойницы было изуродовано до неузнаваемости, спутать с ней любую из них было попросту невозможно, Обе ростом были повыше, да и цвет волос резко отличался: девицы были популярной в Гремоне блондинистой масти. Кто же сказал, что найденная жертва это Виола? Старуха Пропп? Она могла. Кстати, в начале статьи было сказано, что она одна из первых прибыла на опознание. Если так, можно подать на неё в суд. Виола не какая-то там, её половина Альтенбурга в лицо знает, подтвердят, что это она. А за лжествидетельство полагается тюрьма на пять лет. Что там ещё пишут?

И вот тут Вилька притухла: среди тех, кто опознал останки какой-то девицы как её, Виолины, газетный писака назвал Корнелиуса Шапса. Он прибыл позже и подтвердил опознание своей сватьи. Правда, тело "дочери" с собой не забрал, похоронил на кладбище приграничного города, но свидетельство о смерти на основании его слов выписали. Ой, папа, что же ты наделал?! Сам своей волей положил голову дракону в пасть.

Не зря Проппиха такая наглая! Знает, что против своей семьи Вилька не пойдёт, отца под суд не отдаст. Сука!

Виола поникла. Заметив это, тётка оживилась и даже притворяться почти перестала:.

— Что, съела? Виола померла и точка! У меня и документ имеется, только тебе я его не покажу даже издали: вдруг порвёшь? — она натужно захохотала, — Нет у тебя на меня управы. Ты никогда не докажешь свою личность. А докажешь и твоему папаше конец! Ты от меня ничего не получишь! Платить я тебе ничего не собираюсь, а вещички твои лучше нищим раздам! Самозванка! Катись отсюда пока я стражу не позвала.

Вилька убрала ногу из-под двери и со всей силы толкнула наглую старуху рукой прямо в лицо. Та упала внутрь дома и истошно заверещала. Теодор, до сих пор наблюдавший всю сцену с лавочки, понял, что сейчас может произойти нечто непоправимое, подхватил свою названную племянницу и потащил прочь от дома Проппов, приговаривая:

— Пойдём, пойдём, девочка, нам с тобой неприятности не нужны. Обойдёмся без денег этой старой стервы, пусть у неё твоё золото поперёк глотки встанет. Лучше пойдём на постоялый двор, да ты мне газету покажешь Что там такое написано, что ты сама не своя?

Тут до растерянной и опустошённой Вильки дошло, что она до сих пор не выпустила из рук заботливо подготовленную Проппихой газету. Сунула её Теодору и буркнула:

— Читай. А мне надо с отцом переговорить. Сказать ему пару слов.

Выпрямила согнувшуюся было спину, расправила плечи и зашагала по улице, не обращая внимания на Тео. До лавки Корнелиуса Шапса идти предстояло через весь город.

Теодор шёл за ней в двух шагах и немного сбоку, как пристало охраннику высокой особы. Лицо у его бесценной Вилечки было такое, что становилось страшно. Можно было подумать, что она и в самом деле умерла, а это шествует по городу её призрак. Дело шло к вечеру и прохожих на улицах было немного, но те, кто встречались Виоле на пути, шарахались от неё как от умертвия.

Правда, Теодор не мог до конца уяснить: то ли они узнавали в ней ту, о которой читали, что её больше нет, то ли их пугало выражение лица девушки.

Альтенбург не такой уж большой город: не прошло и получаса, как они были на месте. "Бакалея Корнелиуса Шапса" было намалёвано на вывеске, гораздо более скромной, чем золотое великолепие Проппов. Покупателей в магазине не наблюдалось, но через стеклянную витрину было отлично видно, как внутри шебуршатся двое: убирают товар, готовя магазин к закрытию. Виола не остановилась ни на мгновение: с ноги открыла дверь и вошла.

Тео рванул за нею. Если будет скандал, девочке может потребоваться поддержка, не только моральная, но и силовая.

Копошившиеся за прилавком Корнелиус со своей женой услышали грохот двери, звон колокольчика и подняли головы. Вальтраут даже рот открыла, чтобы сказать припозднившемуся покупателю, что магазин закрывается, да так и застыла. Если Проппиха была готова к визиту Виолы, то мачеха девушки почему-то была абсолютно уверена, что та никогда больше не явится. При виде живой и здоровой падчерицы, которую она в душе похоронила, женщиной овладел ужас, который сковал её неподвижностью. Глядя на Вильку она даже вздохнуть не могла. Это было как явление из загробного мира.

На лице Корнелиуса в первый момент проявилась нормальная радость отца при виде родной дочери, живой и здоровой. А вот следующая мысль стёрла это выражение напрочь. До Шапса дошло, что он наделал. Виола захочет вернуть себе свои права, подтвердить, что она жива, а тогда он сам всё равно что мёртв, потому что по-настоящему живыми он осуждённых преступников не считал. А Корнелиус преступил закон, опознав тело чужой, неизвестной девчонки и засвидетельствовав факт смерти своей дочери. И бесполезно будет уверять, что он ошибся. Судья вызовет стражников, проводивших опознание, и правда всплывёт как масло на воде. Вряд ли парни поверят, что он принял здоровую, дебелую блондинку за темноволосую, маленькую Виолу.

Корнелиус бросил на жену взгляд полный ненависти. Это всё она! Она насела на него и на пару с Проппихой заставила опознать тело. Уверяла, что Виола всё равно померла, только тело пока не нашли. Не всё ли равно, кто будет лежать в могиле! Из двух других девиц, ехавших в том же обозе, родственники одной тело не опознали, а у другой таковых и вовсе не нашлось. Теперь если даже найдут, то методом исключения решат, что это сиротка Адель Бауэр, и похоронят без лишних затей на местном кладбище. Им же не придётся терять время, отрываться от дела и ехать на новое опознание.

Ведь бред несли бабы, полный и абсолютный. Но он дал себя уговорить: уж больно не хотелось ещё раз тащиться невесть куда, если случай поможет найти тело Вилечки. А дело вон как повернулось!

Ноги Корнелиуса стали вдруг ватными, голова закружилась. Что сейчас будет? После того, как он не пожалел свою дочку, отдал замуж за Курта Проппа, ей больше не было причин жалеть его. Сейчас кликнет стражников, предъявит обвинение, и конец. Дальше тюрьма и гражданская смерть: потеря всех прав. Вильку не могут не узнать, вся улица будет свидетельствовать против него. Сам виноват. Немного грело сердце единственное соображение: Проппиха тоже пойдёт под суд. Её опознание было первым, он, Корнелиус, только подтвердил.

Виола тем временем стояла и молчала, переводя взгляд с отца на мачеху и обратно. Затем зло хмыкнула, сплюнула на пол, развернулась и вышла. Чеканным шагом, которым ходят солдаты на параде, она прошествовала через весь город обратно на постоялый двор, ни на кого не обращая внимание. Тео тем же порядком двигался за ней. Вскоре он заметил, что идёт за Виолой не один. Шапс пристроился им в кильватер.

Когда Вилька, так и не сказав ни слова, вышла из магазина своего отца, тот оттолкнул жену, которая хваталась за него руками в попытке остановить, и бросился вслед за дочерью. Впоследствии он сам себя уверил, что хотел просить прощения и даже сдаться властям, но в тот момент просто не понял, чего ждать от разгневанной Виолы и предпочёл держать её на глазах до тех пор, пока она не примет решение. Возможно удастся отговорить её подавать в суд. Он готов был откупиться и в уме подсчитывал, какой суммой может относительно безболезненно пожертвовать.