— Зачем задаток? — удивилась Виола, — если вы боитесь, что я откажусь от сделки, когда увижу, как у вас все запущено, то разуверьтесь сразу. Я и снаружи смогла это заметить. Бросьте! Меня интересуют только подробности планировки. Я бы могла приобрести ваш дом и за глаза, но это не по купечески. Так что давайте, решайтесь. Вы мне показываете дом и, если сойдёмся в цене, тут же едем в мэрию и совершаем сделку.

— Нечего тебе смотреть! У тебя отродясь не бывало столько денег, сколько стоит этот дом! — злобно прошипел мужчина.

Виола вздохнула. Надо же, какой злобный зануда попался. Не хочет продавать, хотя вроде как продаёт.

— Ты её деньги не считай, — вдруг вылез рассерженный Теодор, — ты цену назови.

— Две тысячи золотых! — выдал мужчина.

Заметно было, что он и сам не знал, как из него выскочила эта цифра. В листочке, который Вилька видела вчера, сумма стояла меньшая: полторы. На них она и рассчитывала. Двух, чтобы вот так, сходу отдать, у неё не было. Но её это не смутило. Она передала ребёнка Гине и легко выскочила из кареты.

— Вот это разговор! Хоть есть от чего танцевать. А теперь давайте посмотрим и поторгуемся.

Через три часа прогулки по дому и упорного торга цена снизилась до тысячи трёхсот. Эту сумму Виола признала честной, без запроса, поэтому кликнула свидетелей из соседей и они ударили по рукам. Небритый мужик запросил полчаса на то, чтобы привести себя в порядок: негоже в мэрию в таком виде. Эти полчаса семья Виолы провела в трактире на той же Закатной улице за обедом. Затем мужчина вышел из дома в уже значительно более презентабельном виде. Карета отвезла их в мэрию.

Сидевшие там мальчик с девочкой просто не могли поверить своим глазам. Как же! Господин Дивени всё же решился расстаться со своей собственностью! Они быстро оформили все бумаги, затем вызвали уполномоченного клерка, чтобы он засвидетельствовал оплату, принял пошлину и внёс новых владельцев о общий реестр. Дивени и Виола приложили банковские перстни к специальному зачарованному бланку, где уже стояла нужная сумма, цифры вспыхнули светом и тут же все увидели, как средства со счёта Виолы исчезли, а на счету мужчины появились.

— Ну вот и всё, — весело заявила Вилька, — А вы боялись!

— Сколько дней ты мне даёшь, чтобы съехать? — буркнул Дивени.

— Много не дам, — тут же отозвалась новая хозяйка, — Там ремонт пора начинать. После выходного я пришлю рабочих. А там смотри: сможешь жить среди разора и грязи? Как только ремонт закончится, я переезжаю и чужие люди мне без надобности. Ты не слишком симпатичный человек, чтобы тебя терпеть.

Ты ничего не понимаешь, — горько и зло сказал мужчина, — Это дом принадлежал моей матери. Я тут вырос. А теперь…

— Теперь это мой дом, — недовольно оборвала его Виола, — Ты плохо устроил свою жизнь и плохо заботился о доме твоей матери. Теперь у тебя есть деньги, чтобы начать сначала. А я дам дому новую, счастливую жизнь.

Когда в первый день декады Тео привёл бригадира строителей смотреть объём работ, Дивени в доме не было. Ключи ему отдал сосед. Ремонт длился шесть декад и встал в хорошенькую сумму. Пришлось отдать на круг семьсот золотых, как раз ту сумму, на которую Виола сбила объявленную хозяином цену. Но когда дом был готов, Теодор понял, что не жалеет ни об одном потраченном гите.

Получился не дом, а конфетка. Удобный, уютный, просторный. Жилая часть надёжно отделена от торговой и в то же время они рядом, только руку протяни. Кухня в чайной повторяла убранством и оборудованием кухню в доме, а самое сердце — труба от плиты и вытяжка у них были общие. Комнат хватало на всех и было, где разместить гостей. А застеклённая веранда и сад вообще обещали стать самым любимым всеми местом. Теперь-то было ясно, какую будущую красоту увидела Виола в этом унылом, обшарпанном здании.

Они переехали в тот день, когда строители получили от Теодора последнюю монету. А в первый день осени открылись чайная и магазин заморских товаров Виолы Бенье. Она решительно потеряла где-то Санденса и теперь звалась так и только так.

Первое время дело шло ни шатко, ни валко, но через полгода чайная Виолы приобрела хорошую репутацию и обзавелась достаточным количеством постоянных посетителей. Они же составили основу клиентов магазина. С каждым годом положение её торговли становилось все прочнее, оборот всё больше, а клиенты — выше уровнем. Теперь даже у дворянства стало модным днём пить чай у госпожи Бенье.

Всё это Гина рассказала Мельхиору с гордостью за свою девочку. А он только спросил:

— Если всё так хорошо, зачем вы меня позвали, Регина? Ведь не для того, чтобы я полюбовался на то, как хорошо живёт женщина, которую я до сих пор не могу забыть?

— Вы правы. — сказала она, — У Виолы какие-то проблемы. Не с бизнесом, а то она бы сказала. Но она молчит и тает на глазах, а я не знаю, чем ей помочь.

Всё это Гина рассказала Мельхиору с гордостью за свою девочку. А он только спросил:

— Если всё так хорошо, зачем вы меня позвали, Регина? Ведь не для того, чтобы я полюбовался на то, как живёт женщина, которую я до сих пор не могу забыть?

— Вы правы, — сказала она, — У Виолы какие-то проблемы. Не с чайной, а то она бы сказала. Но девочка молчит и тает на глазах, а я не знаю, чем ей помочь.

Сказав эти слова, Регина решительным жестом воткнула стальной крючок в вязанье.

На тёплых досках пола лежали квадраты золотого предзакатного света. В углу Эди возился с кошкой. Та время от времени жалобно мявкала, но не убегала.

Они с Мельхиором сидели на той самой застеклённой веранде в двух плетёных креслах. Перед ними на столике стояли чайник, чашки, приборы, а также тарелочки и плетёнки с разными вкусностями. Видно было что долгий разговор нанёс этому великолепию серьёзный урон. Время от времени появлялась девчонка с тонкими косичками, опрятная и ухоженная, приносила горячий чайник взамен остывшего и совала ребёнку какую-нибудь вкусность.

Они сидели здесь с того самого времени, как Регина пригласила Мельхиора в дом. Мирно разговаривали, пили чай. Теодора не было: он с утра уехал в порт за товаром и его не ждали раньше, чем к ужину. Малыш Эди резвился вокруг них: то строил что-то из кубиков, то тискал кошку, то малевал в альбоме цветными карандашами. В какой-то момент стало совсем тихо и Мельхиор заметил, что мальчишка спит, лёжа на матрасике, который был явно предназначен для кошки. Она тоже была тут: свернулась клубком у малыша за спиной и громко мурлыкала

Мельхиор предложил было Гине отнести его в кроватку, но та махнула рукой: пусть спит, где хочет. Ничего вредного в этом нет. Мальчик растёт здоровенький, храни его боги. Проснётся — будет полдничать. Так и случилось. Жизнь Эди шла параллельно разговору и никто никому не мешал.

Разговор до сих пор тёк в мирном русле. Гина подробно пересказывала те события, которые произошли больше трёх лет назад: историю прибытия в Кассен, собственного замужества, рождения Эдмона, создания чайной. Между делом выспрашивала Мельхиора о его житье-бытье, но никак не хотела перейти к главному, сказать наконец, для чего она его вызвала.

До сих пор их общение сводилось к поздравительным письмам четыре раза в год, в конце каждого из них женщина приписывала коротко: у нас всё хорошо, Виола здорова и счастлива. Не сообщала ни о ребёнке, ни об изменении в семейном положении Виолы, поэтому Мельхиор был поражён, увидев мальчика. Но быстро сообразил, откуда этот птенчик вылетел, тем более что Эди оказался похож и на мать, и на отца. Выходило, что от него Виола уезжала уже беременная. А он — лопух! Не заметить такого!

Поражала стойкость Регины: она всё знала и ни словом не намекнула. Зато теперь вывалила всё. Хотя, кто знает, что она припрятала до более подходящего момента? Мельхиор не сдавался:

— И всё же, Регина, я не понимаю. Почему вы вызвали именно меня? Если она тает, логично было бы обратиться к этому вашему целителю Лисимаху. Почему я?