Несколько дней прошли спокойно. Никто чужой больше не сновал по улице Колокольчиков. Никто не пытался поговорить с Эди через забор. На Патти тоже больше не покушались и все подуспокоились. Кроме Мельхиора. Он дважды в сутки поверял свои охранки, каждый раз добавляя какую-нибудь новую придумку в плетение. По тому, что потенциальные похитители не пытались преодолеть ограду, он пришёл к выводу, что в группе есть маг. А обычным людям против магии противопоставить нечего. Заехавший к ним в один из дней Ансельм, хоть и не питал добрых чувств к сопернику, но с его выводами согласился и стал громко сожалеть, что ничего поделать не может: пока преступление не совершилось, он не может действовать, да и непонятно против кого. Графиня для Коллегии вне юрисдикции, а нанятого ею мага они не знают. Проследить за Гедвигой? Он бы сам за это взялся, но слишком много у него работы. А послать подчинённых нельзя из-за того, что графиня не маг.

Во время его тирад Мельхиор упорно смотрел в сторону. Он был убеждён, что выход можно найти, было бы желание.

Но Ансельм рассматривал Эдмона как помеху своему счастью, поэтому и не особо рвался его выручать, особенно превентивно. Вот если бы мальчонку и впрямь украли, а он бы его вернул, это был бы повод напомнить матери о благодарности. Пока же дитя пребывало дома живое и невредимое, к тому же упорно не желающее видеть в Ансельме друга. Спасать было некого, зарабатывать очки в глазах Виолы не на чем.

Постоянное ожидание новых попыток со стороны графини при полном их отсутствии оказалось самым изматывающим. Семья форменным образом посадила себя под домашний арест, но толку от этого не было заметно, зато неудобства такого положения раздражали. Но если взрослые хотя бы сознавали, ради чего страдают, то Эди не мог взять в толк, почему нельзя пойти гулять с Гиной или сходить в гости к соседским детям. На улице Колокольчиков у него было много таких же маленьких приятелей и он скоро стал по ним скучать. Даже Патти уже не радовала мальчишку. Живой и активный, он хотел играть не только с Гиной. С ней было здорово строить замки из кубиков, она замечательно умела читать вслух книжки, но с ней не побегаешь.

На какое-то время его отвлёк Мельхиор рассказами о магии. Но после того небольшого выброса сила снова будто заснула, а умозрительное рассуждение для трёхлетнего малыша — пустой звук. Поэтому Эди отчаянно скучал.

Скука — самое страшное оружие. Просидев около декады взаперти, бедный мальчуган не знал, куда себя девать. Поэтому из живого, любознательного, но послушного он превратился в противнейшего капризулю. Брал игрушки и через минуту бросал их, норовя зашвырунть их туда, откуда будет трудно достать. Просил Регину, чтобы она ему почитала, и вместо того, чтобы слушать, начинал пинать её ноги под столом. Требовал развлечений и Мельхиор устраивал для него лично фейерверки в саду, но он не желал ими любоваться. Потерял аппетит: его стало невозможно накормить, хотя раньше ел всё и с удовольствием. Мотался по всему дому и нудил на разные лады, давая всем понять, что такая жизнь ему не по вкусу.

Время от времени кто-нибудь из взрослых отлавливал Эди в укромном уголке и начинал объяснять, что надо немножко потерпеть. Сейчас в город приехала злая колдунья, которая за ним охотится. Она хочет забрать Эди туда, где он никогда больше не увидит ни маму, ни Гину, ни Тео, ни даже Патти. Но колдунья не может оставаться здесь долго. Как только она уедет, все утраченные развлечения вернутся и Эди снова сможет выходить на улицу и играть со своими приятелями.

Рацеи на короткое время помогали: мальчик успокаивался и начинал играть в игру "спрячемся от злой колдуньи". Но помогало это ненадолго: дитя не могло сосредоточиться на одном и очень скоро забывало об опасности. Тут же возвращались нытьё и капризы.

Меньше всего они, как ни странно, задевали мать мальчика. Связано это было с тем, что Виола большую часть времени проводила в своей чайной или в магазине, а Эди туда временно не пускали. До вечера он успевал соскучиться по мамочке и когда она приходила радовался, лез обниматься и вдруг становился послушным и милым. Мельхиора, как чужого дядю, Эдмонд побаивался и не особо донимал. Но Гина с Теодором готовы были от его выходок волком выть.

Все ждали известий из столицы от Ансельма. Ясно было, что графиня не может сидеть там вечно. Когда она уедет в свой Гремон, режим можно будет ослабить. Исходили из того, что малыш Эди — это не взрослый парень Ульрих. Того она могла доверить чужим людям, да и то по неопытности, а трёхлетнего мальчишку вряд ли. Значит, когда она наконец покинет Элидиану, опасность похищения пропадёт.

В этом сходились все. Поэтому-то Ансельм и подкупил слугу из гостиницы, в которой остановилась Гедвига. Тот должен был ему докладывать обо всех предпринимаемых графиней действиях. Он надеялся выйти таким образом на мага, но пока его надежды не сбывались. Зато выяснилось, что на этот раз Гедвига не стала обращаться в гильдию наёмников, а привлекла людей из некой полулегальной организации. На поверхности это была сеть контор, дававших деньи взаймы под высокие проценты. Чем там занимались на самом деле, в точности не знал никто. Ходили слухи, что под видом выплат по ссудам добропорядочные граждане нанимают тех, кто выполнит за них грязную работу или окажет услугу, которую иначе не купишь. Иными словами, через эти конторы хозяева городского дна продавали услуги воров всех мастей, грабителей, бандитов и убийц, а также торговали женщинами.

То, что графиня обратилась в подобную организацию, пугало. Но Виола надеялась, что старая дама потеряла не все свои мозги и, даже если заказала им похищение ребёнка, то не станет заказывать и доставку в Гремон. Всё-таки воры и бандиты — не лучшее общество для трёхлетнего наследника графства.

Поэтому Виола продолжала обычную работу, но Гина заметила и сказала Тео, что его дорогая дочь не вкладывает в своё дело того огня, который привыкла. Казалось, молодая женщина ушла в себя и решает какую-то очень сложную задачу. Регине хотелось, чтобы Вилечка больше времени проводила с Мельхиором, но та её не слушала. После того, как уложит спать Эди, запиралась в своём кабинете и шуршала бумажками до глубокой ночи.

Маг, правда, тоже на месте не сидел. Регулярно писал и посылал письма, куда-то ходил, встречался с разными людьми, в общем, делал всё то, что делает человек, который ищет хорошую работу. Вечером же сразу после ужина шёл в отведённую ему комнату и больше из неё не выходил. Как-то на лестнице его поймала Регина и пристала: почему он не пытается ухаживать за Виолой? Раз уж он ей открылся, то что мешает сделать следующий шаг? Подкараулили бы её после того, как она уложит сына, и продолжил начатый уже давно разговор.

— Я не хочу навязываться, — ответил маг, — Пусть она сама решит, нужны ей мои чувства, или нет.

Гина за голову схватилась. Ну надо же! Два дурака! Эта красотка сидит взаперти, бумажки перебирает и мужик туда же! Разве может что-нибудь сладиться у двух таких зануд? Наезжать на Виолу она не решалась, себе дороже выйдет, а вот вправить мозги бестолковому магу ей никто не помешает!

— Мельхиор, дорогой мой, да что сейчас о чувствах говорить: нужны, не нужны. Поговорите с ней о том, что она любит: о фактах. Вилечка же сейчас явно о будущем думает. Так изложите ей свои планы: куда собираетесь ехать, чем заниматься. Может быть здесь останетесь, дом купите, приём станете вести или своими изделиями торговать, я же не знаю. Ну, и намекните, что в этих планах ей есть не последнее место.

— А если она снова ничего не ответит?

Гина махнула рукой:

— Не берите в голову. Не ответила сейчас — ответит потом. Ей всегда сперва подумать надо. А вы ей материал для размышлений подкиньте. Знаете, женщины — они разные. Одним надо чтобы ах! Пламенная страсть, люблю — не могу и всякое такое. А потом накал спадёт, разглядят они своего избранничка и начинают его пилить, чтобы привести в соответствие тому, что себе напридумывали. Виола не такая. Не холодная, нет. Просто ей важно, чтобы человек был хороший, да не просто хороший, а подходящий. Вы, на мой взгляд, ей подходите. Теперь нужно, чтобы она сама до этого дошла. Поэтому не надо навязываться, просто разговаривайте с ней почаще. Ясно?