— Стой, стой! — крикнул он, — Ты не уйдёшь, пока мы не поговорим. А ты, — обернулся он к хорошенькой кукле, так и сидевшей на полу, — иди оденься. Нечего при чужих людях шляться полуголой. Приведи себя в порядок и возвращайся. Кажется, у меня появились вопросы и к тебе.

Мельхиор не ожидал, что Ули с возрастом так изменился. Надо же! Казался таким лопоухим мальчишкой, которым каждый может крутить как захочет, и тут вдруг командный голос прорезался. Он не желал продолжения и с радостью утащил бы Виолу, но она вдруг передумала и стала упираться, не желая покидать поле боя. Не хватать же её на руки и не уносить, в самом деле!

А девушка, ещё минуту назад готовая покорно следовать за своим новым женихом, развернулась, подвинула себе ближайший стул и села, всем своим видом говоря, что так просто с ней не справиться. Появление гипотетической соперницы повлияло на её решимость гордо уйти. Раз Ули сказал, что она перестала отвечать на его письма и стал уверять, что она не писала ему про свою беременность, значит… Правильно! Кто-то воровал её послания прямо из почтового артефакта. И сдаётся ей, что делала это та самая красотка в кружевах. Её необходимо разоблачить. Пусть на Ули Виоле теперь по большому счёту плевать, но гадюка не должна пользоваться плодами своей подлости. К тому же они пока не узнали то, за чем пришли. Если удастся убедить паршивца, внушить ему, как он был неправ, то карта нужной местности, считай, у них в кармане.

Она и не подозревала, во что выльется её решимость расставить все знаки препинания по местам. Начала с того, что сама потребовала, чтобы Ульрих рассказал, как так получилось, что он перестал ей писать. Он попытался возразить, говоря, что это она забросила переписку, но Мельхиор презрительно хмыкнул:

— Это ты можешь говорить кому-нибудь другому. Виола тогда работала в моём доме и я был свидетелем, как бедная девочка ждала твоих записулек. Прямо расцветала вся, когда получала послание и бежала строчить ответ. Потом письма стали приходить всё реже и она на глазах теряла свою жизнерадостность. Ближе к началу зимы, да что я вру? В середине осени ты совсем перестал ей писать. Разве не так?

Ульрих вместо ответа низко наклонил голову, чтобы никто не мог видеть его глаз. Затем вскинул её, тряхнул волосами и посмотрел на Мельхиора с вызовом.

— Что, хотите сказать, что я перестал ей писать как только узнал о ребёнке? Враньё! Я понятия не имел! Она мне ни о чём не сообщила! А вы знали? Вы, который так её защищает?

Мельхиор вдруг зло сощурился.

— Я, в отличие от тебя, никакого отношения к её беременности не имел, потому она мне ничего не сообщала. А тайком разглядывать чужие ауры я считаю низостью, поэтому знал не больше твоего. Только видел, как она поначалу расцветала, вся лучилась счастьем, а потом стала худеть, бледнеть и вянуть. Мальчика я увидел и узнал о его существовании совсем недавно, когда Регина позвала меня в гости, — он хотел что-то добавит на эту тему, но сдержался, сказал только, — Если ты сомневаешься, чей это сын, не поленись, найди и посмотри на него. Он до отвращения похож на тебя, мерзавца.

Неизвестно, что бы ответил на это Ульрих, только дверь спальни снова открылась и оттуда выпорхнуло чудное виденье: ведьма при полном параде. Матильда и так была очень хорошенькой, а в желании унизить соперницу просто превзошла сама себя. Она вышла на середину комнаты, приняла изящную позу и капризным тоном протянула:

— Вот я и переоделась. Нравится?

Не дождавшись ответа от ошалевшего Ули, спросила томно:

— Ну, и что ты от меня хотел?

Она не дождалась реакции графа. Мельхиор повернулся к красотке и задал вопрос тоном человека, имеющего право спрашивать:

— Вы учитесь в этом университете, милая барышня?

— Да, — оторопело произнесла ведьмочка, — учусь на одном факультете с Ули.

— У вас сейчас должны быть занятия, вот и идите туда, не мешайте важному разговору.

Тильда захлопала глазами, прикидывая, что для неё будет выгоднее и безопаснее, и опрометчиво решила, что Ули сейчас покидать опасно: вдруг он наконец дознается от этого нахального мага, где и как она его обошла. Эх, знала бы она Мельхиора раньше, догадалась бы, что лучше ей уйти и не мешать.

Потому что он как раз и завёл разговор о том, куда и как пропадали письма Виолы. Не стал ничего втирать Ули, а заговорил об этом с ней, прямо обвинив в воровстве и подлоге. Да ещё так ловко! Заставил отвечать на прямые вопросы вроде таких: вы познакомились с Ульрихом Эгоном около четырёх лет назад прямо здесь, в университете? Вы тогда же начали с ним встречаться как с любовником? Предложили ему свою близость как способ восстановить повреждённый магический резерв, я прав? Когда вы заключили с ним временный союз? Примерно на зимнее солнце стояние, верно?

А как смотрел! Матильда совершенно не могла ему сопротивляться и на все вопросы отвечала да! Даже когда он стал спрашивать о том, чего знать не мог, у неё всё равно не получилось соврать. Проклятый маг наложил на неё заклятие правды, а она и не заметила! В результате всё выболтала, даже то, что придумала это не сама. Правда, наставницу не выдала. Злой магистр не знал её имени, а заклятие правды — это не эликсир. На прямой вопрос, содержащий в себе ответ, соврать не получается, но вот если допрашивающий хочет услышать что-то большее, чем да и нет, заклятие ему не поможет, тут нужен эликсир, а его имеют право применять только служители закона. Но и на заклятие требуется разрешение, например, близкого родственника или в её случае мужа.

Ули, предатель, мог бы запретить магу такие штучки. Но нет, он даже не попытался её защитить, только смотрел во все глаза и слушал, как она признаётся в том, что выкладывала из почтового ящичка письма Виолы. Хорошо, что эта сволочь не догадалась спросить, кому она передавала содержание писем. Ой нет, спросил. Наставницу не назвал, но про госпожу Гедвигу тоже лучше было бы смолчать.

Ульрих услышал всё, что ему было надо и понял, как с ним поступила дорогая родственница. Наставил на Тильду свой длинный, аристократический палец и объявил:

— Ты меня обманула и ты мне больше никто! И не надо ссылаться на наш договор. Там ясно прописаны условия и ни одно из них ты не выполнила. Мало того, что ты мою жизнь сломала! Толку от тебя ноль, за четыре года никаких изменений так и не наступило. Забирай свои вещички и выкатывайся, да поскорее. Сегодня же отсюда съеду в нормальную общагу. Хватит выбрасывать деньги на твои закидоны и позориться перед товарищами! Ну, что стоишь и на меня пялишься? Живо выметайся!

Ведьмочка заметалась по комнате, приговаривая, что здесь её вещи: картина, посуда коврик. Ули голосом, котоый можно было использовать для изготовления больших партий мороженого, заявил, что она может забрать свои вещи потом, ближе к вечеру, когда он сдаст эти апартаменты: никто их не тронет. А пока не пойти ли ей, действительно, на занятия?

Тихо молчавшая на своём стуле Виола довольно улыбнулась. Не так ей нужен был юный граф, как радовало, что стерва получила по заслугам и все её хитрости раскрыты.

Матильда наконец сообразила, что в присутствии вредного магистра ей делать нечего, решила переждать разразившуюся над её головой грозу в безопасном месте и действительно ушла, прихватив с собой сумку с тетрадями и учебниками. Она надеялась, что враждебные гости уйдут, не будут же они тут сидеть до ночи, а там она Ули снова обработает. Как она ошибалась!

Стоило Тильде уйти, как Ульрих обратился к Вильке:

— Ты меня когда-нибудь простишь?

Она вздохнула. Неужели дурачок не понимает, что этот вопрос не ко времени! Да, она удовлетворена унижением ведьмы, но это дело десятое. Она сюда шла за другим. Поэтому Виола спокойно, как ей казалось, произнесла:

— Я тебя простила, Ули, не переживай. Всё в прошлом и я не держу на тебя зла. Даже на эту ведьму больше не сержусь. Только нарисуй нам карту! Я уверена, что Гедвига собирается прятать моего Эди там, где когда-то успешно прятала тебя.