– Особая гостья, – уголок рта приподнялся и тут же опустился, словно Игидар сдержал дерзкую усмешку.

– Так вы, князь, ко все особым гостям приходите в горницы, когда солнце скатывается с небосклона?

– Только к самым особым, – он кинул быстрый взгляд на часть незажжённых свеч и с намеком произнес, придвигаясь поближе: – А ты подготовилась, моя строптивица…

«Значит, правду Галка сказала», – мелькнула мысль у Весты, для которой срамная подоплека вопроса осталась тайной.

– Какая я строптивица, – отозвалась она грустно и вжалась в спинку лавки: – Вот не гоню даже…

«Поганой метлой», – произнести не рискнула.

– Не гонишь. А смотришь, что бежать хочется, – проговорил князь, буравя тяжелым взглядом: – А имя, небось, запомнить не можешь. Сложное оно у меня! – ядовито закончил он.

– Чего сложного-то? Игидар – я уж давно запомнила, – простодушно отозвалась Веста.

Князь коварно улыбнулся, вновь придвинулся и шепнул на ухо:

– Так почему не используешь? – вдоволь полюбовался ошалелым лицом и усмехнулся, кладя руку ей на бедро: – То-то же.

Веста замерла испуганным зябликом. В темном углу комнаты привиделась мать с сурово поджатыми губами. Она смотрела до того строго, что Веста преодолела оцепенение и уперлась руками князю в грудь. Она мотала головой, хотя так и не сумела выдавить ни звука.

– Веста. Весточка, – он зажал пальцами фитилек одной свечи, и та с шипением погасла: – Ты не бойся. Мы потом все как надо сделаем. Когда срок положенный пройдет. Рано еще. Слишком быстро. Да ты и сама знаешь.

– А сколько у вас срок? – пискнула она, лихорадочно соображая.

Медоедам достаточно и полшкуры, чтобы о суженной объявить. И не все это срок с честью выжидают. Уж сколько обрядов было в просторных нарядах, чтобы скрыть надутое пузо. Мать, правда, ругалась всегда, но отец лишь посмеивался: «Дело молодое!», – любил говаривать он. Но то медоеды, а уж у ящеров-то все по-другому.

– Полшкуры, – отозвался Игидар и пальцами коснулся следующей свечи. Последнюю трогать не стал.

«Даже три много», – огорчилась Веста, не замечая осторожно ползущего вверх подола. На наряды князь не скупился и охотно оплачивал даже самые дорогие. Может потому и считал, что вправе снимать, раз уж сам оплатил?!

Руку он замаскировал так ловко, что если не прислушиваться к ощущениям, то и не заметишь, как та змейкой пробирается по ноге. Мысли же Весты были далеко. О руке думать просто некогда. Зелье, подаренное Святошей, кляксой красовалось в углу купальни. Конечно, на хуторе нравы проще. Но то хутор, а то княжий чертог. Негоже суженной самого князя пузом щеголять. Но и сознаваться в содеянном стыдно.

Разволновавшаяся медоедка покорно позволила стянуть поневу, а после и рубаху. Все мысли крутились вокруг утраченного зелья. На хуторе такое пользовали редко: шибко дорого. Но князю по средствам эти траты. Веста припомнила хуторских кумушек. Ежели подумать, брюхатыми они ходили не так уж и часто. Может и ей повезет?

Лишь добравшись до успокоительной мысли Веста очнулась и наконец заметила потерю одежды. Она попробовала отодвинуться, но в ответ заработала такой взгляд от Игидара, что сразу поняла: сопротивляться уже поздно. Коли выгонит его сейчас – вновь отправится в темный лес. «Осталось даже меньше половины шкуры», – напомнила себе и закрыла глаза. Князь довольно улыбнулся и подхватил ее на руки, перенося на кровать.

Чего не ожидала Веста так того, что после Игидар бесстыдно уйдет. Она смотрела, как он небрежно одевается и изо всех сил старалась не зареветь. Нос предательски хлюпнул. Князь поднял взгляд и уселся на кровать, поглаживая по лоскутному одеялу, в которое она закуталась до подбородка.

– Веста, – произнес он с укоризной. – Нельзя мне оставаться до утра. Ты же не хочешь, чтоб все прознали? Полшкуры. Ты помнишь? Даже меньше. А после объявления, тянуть с обрядом не станем.

– Меньше, – эхом повторила она. Слезы высохли, но лучше не стало. На душе было тревожно и муторно, словно перед грозой в чистом поле, где и укрыться негде.

– Верь мне, – шепнул он, наклоняясь, и легко, словно малыша, чмокая в нос.

Она кивнула, но побороть тонкий голосок, шепчущий гадости, не смогла. Князь ушел, озарив мягкой улыбкой на прощанье, а Веста высидев шерстинок сто, вскочила. Никогда она еще натягивала одежду с такой скоростью. Кое-как расправив самый неприметный наряд, выскользнула за дверь.

В коридорах царил полумрак. К ночи часть свечей в настенных рожках загасили, а оставшиеся давали слишком мало света. Она и сама не знала, что ищет и зачем. Скорее бездумно шла куда ноги несут. И почти не удивилась, обнаружив себя у горниц Игидара. Постояла, буравя взглядом и переминаясь с ноги на ногу. Спросить, точно ли назовет суженной – глупо как-то. Рассказать о страхах – вдруг засмеет. Она стояла чуть в стороне, укрывшись за резной колонной и никак не могла определиться: то ли к нему, то ли обратно.

Дверь в его горницы отворилась до того внезапно, что она вздрогнула. Напомаженная и разряженная Услада с довольной улыбкой выскользнула в коридор. В руках она держала томик и выглядела так, словно разгадала секрет Зверя. Она что-то говорила, но звук долетал до опешившей Весты, словно через груду тряпок. Вроде и слышно и слов не разобрать. Да и мрачный вид Игидара убедительным не показался. Уж выпихивал Усладу он, с точки зрения, медоедки, кошмарно не решительно. Разве ж так выгоняют, когда уже и суженная есть?

– Нет, Услада! – взбешенный князь, стукнул нахалку по красному сапожку, что мешал закрытию двери. – Не надо мне читать на ночь. И утром не надо тоже. Уходи!

Нахрапистая ящерка обольстительно улыбнулась и попыталась снова протиснуться в проем. Игидар ловко передвинулся, не давая той ужом просочиться в комнату.

– Я не прощаюсь, Иг-ги, – пропела та и поплыла назад, старательно вихляя задом. Князь устало посмотрел ей вслед и с грохотом захлопнул дверь.

Веста дождалась, когда Услада скроется вдали и вышла из укрытия. Томик в руках, погашенные две свечи – всю правда сказала Галка. Зря она ей не поверила. И как теперь воротить все назад?!

Услада неторопливо прогуливалась по коридорам терема. Миленькое личико то и дело искажала злобная гримаса. Губы перекашивало, отчего случайный встречный мог решить будто красавицу мучает припадок. Кулаки она сжимала до того сильно, что короткие ногти больно впивались в ладони. Вот только боли не замечала. До того ли, когда почти суженный увлекся какой-то пришлой пигалицей. Стоило тратить столько сладких речей, если эта немтырка околдовала его одним взглядом.

С главной красавицей терема медоедка перебросилась всего лишь парой. Она одинаково шарахалась и от тех, кто приветливо улыбался и от тех, кто кидал откровенно недоуменные взгляды. Да и князя, казалось, привечала ничуть не больше. Чего же он как пес цепной к заветной двери возвращается? Даже покои выбрал ей близ своих. А ведь в той части терема селят лишь его родственников да особо приближенных. Чем же девка успела отличиться?

Предполагать худшее Усладе не хотелось. Ну не назовется же он ту дикарку своей суженной, в самом деле! Или назовет? Женщина остановилась, резко развернулась и бросилась в ту часть терема, где обитала ее семья. Горницы они занимали весьма обширные, и мало чем уступавшие княжьим. Кабы не противоположный конец терема, в котором они находились – живи да радуйся. Чем и занималась золотистая ящерка до сих пор. Но внезапное возвышение чужачки из вражьего клана показало ничтожность собственного существования и поселило неуверенность. А ведь раньше Усладе не приходило в голову сомневаться в красоте.

Отца она нашла за столом. Он забросал его весь свитками, поставил рожок с шестью свечами сразу и углубился в сосредоточенные подсчеты. Волосы его уже полностью покрыла седина, отчего он выглядел блондином супротив черноты, присущей в молодые годы. Лицо ящера испещрили непогодам глубокие морщины, отчего он выглядел глубоким старцем. Конечно, по меркам ящеров он давно распрощался с молодостью, но выглядел так, словно и вовсе стоял на пороге дороги к Зверю.