* * * На улице, тихой и влажной От двухчасового дождя, Я ангела встретил однажды, Пустынной тропой проходя. Хотя одному только небу И ведомо, кто ему свой… Но если он ангелом не был, То клеткою был стволовой — Невидной, неслышной, начальной, Эфирной на вечных весах. И космос мерцал инфернальный В его родниковых глазах, Как словотворящая бездна За краткой строкою Басё: Ещё ничего не известно, Уже предначертано всё. И тучкой смятенье парило Над детской его головой: В незнаемый край уходил он Неверной дорогой земной, С надеждою хрупкой на милость Своей отдаваясь судьбе… И светом нездешним светилась Жемчужинка в нижней губе. Старый трамвай
Глаза пустынные стеклянные, Зубовный скрежет, звон и лязг — Каких судеб обетованное, Каких любовей, войн и дрязг? Какую жизнь (смешную? горькую?), Как тень рябая по лицу, Своими пробежал задворками Он по железному кольцу? Куда домчать ему мерещилось, Что этот выбрал он маршрут? Зачем он в сны не верил вещие О том, что рельсы уберут? Как тело бренное трамвайное Из зноя вынес и дождя И неужели – знанье тайное Хранит, из круга выходя? Половник Г. Г. Маркесу посвящается Никто Половнику не пишет И не заходит просто так. А для залётных пары мышек Не друг Половник и не враг. А что хозяйка? Что хозяйка… Она хозяйка, да не здесь. А где хозяин? Угадай-ка: Всё колобродит где невесть. А где девчонка? Счастья ищет Который год в чужой стране. А где мальчонка? В поле свищет, Не дозовёшься по весне. А где старушка? А старушки Как увезли – с тех пор и нет. А жучка с муркой? А подружки За бабкой следом – и привет. Никто Половнику не пишет. Он думу думает свою: Пойду-ка, думает, для мышек Водицы в блюдечко налью… Ремейк …Волшебна ли, обыкновенна Или ни два, ни полтора — Она по сути неизменна, Как кошки с мышкою игра. Из вдохов, выдохов и вздохов Она что в этот миг, что в тот, Что в отзвучавшую эпоху, Где с марта начинался год Строкой-другой мартиролога, Апрель цедил то прель, то сок, Май в синей майке у порога Качался с пятки на носок, Июнь вьюнковый, тополиный, Спешил одеться от-кутюр, Юлил в листве июль шмелиный, Был август густ, как конфитюр. Сентябрь сентенциями сыпал, Октябрь октавами бренчал, Ноябрь брёл на пару с гриппом, Декабрь капризы привечал — И шёл, не враг и не товарищ, На коду кругооборот, Где каши с январём не сваришь И не моргнув февраль соврёт. Ворон Слева облачка свеченье, Справа листики «шу-шу» — Я бежал из заключенья, Я на лавочке сижу. Мне не спится, не поётся, Я сегодня сам не свой, Оттого, видать, и вьётся Чёрный ворон надо мной: Взор грознее пистолета (Чистый опер из угро), Отливает фиолетом Воронёное перо — На воздушном океане Без руля и без ветрил Где он только не цыганил, С кем знакомства не водил, Над отверстою могилой Nevermore не пел кому… И зачем, скажи на милость, Тихий лавочник ему? Я невиден и приватен, На двери моей – засов. Не ищу на солнце пятен, Не вздымаю парусов. Что в природе происходит — Всё давно предрешено. Что ни день светило всходит, Что ни ночь темным-темно, Все при деле: орки воют, Шелкопряды тянут нить, Туча мглою небо кроет — Верно, нечем больше крыть, Коноплю растит ботаник, Детский сад ушёл в загул, Из болота всплыл «Титаник», В речке «Боинг» затонул, На базаре пошукали — Безголового нашли, Пока голову искали, Ноги встали и ушли; Вот и я пойду, пожалуй, С толстой сумкой на ремне. Променяю гнев на жалость: Много жалости во мне. Мурку жалко, жучку жалко, Жалко трезвых и хмельных, И училку-бормоталку, И здоровых, и больных, Жалко ближних, жалко дальних, Жалко свет и полусвет, Жалко бабочек вокзальных, А себя – уже и нет. Не увенчан, не увинчен — Человек как человек. У меня на ужин нынче Чудо-юдо рыба хек. Выйдет месяц из тумана, Глянет в окна к рыбаку, Даль старинного романа Перемелется в муку, А с утра поспеет тесто Для руки и для огня… Это время с этим местом Не сойдутся без меня. Ты не вейся, птица ворон, Над моею головой, Не надейся, птица хоррор: Я не свой – но я не твой. |
