Проснувшись ближе к вечеру, она решила пообедать, но перед этим позвонить администраторам проекта, чтобы узнать, когда сможет забрать свой гонорар. Ее выслушали и переключили на бухгалтерию.

— Деньги уже переведены, — бесстрастно и немного раздраженно сообщил ей какой-то бестелесный голос.

Обрадованная Олеся побежала в ванную, долго приводила себя в порядок, а потом, выудив из чемодана платье, решила не ходить слишком далеко и поужинать в ресторане отеля. Выпросив у горничной утюг, Олеся погладила платье и, нарядившись, довольно подмигнула себе в зеркале, отражающего какую-то невероятную красоту.

— Русские не сдаются! — храбро сказала она.

В холле стоял банкомат, и перед тем как идти в ресторан, Олеся ткнула карточку в прорезь и запросила баланс. Железяка заурчала, плюнула карточкой, а затем и чеком. Посмотрев на сумму, Олеся нахмурилась.

Денег на счете прибавилось… Но как-то не очень.

Она снова сунула карточку в банкомат и запросила последние операции. Получив чек, Олеся долго всматривалась в длинную бумажку, отмела траты, сосредоточившись на поступлениях.

Переведенная из телекомпании сумма была мизерной. Покраснев от праведного гнева, Олеся вновь набрала номер администратора. Дождавшись, когда ей ответит невзрачный голос бухгалтера, Олеся ядовито поинтересовалась:

— Насколько мне известно, ежедневное пребывание на острове равняется двумстам долларам. Я провела там десять дней. Почему тогда на моем счете всего лишь триста долларов?

— Ну, милая моя, чего вы от нас хотите? — снисходительно фыркнул голос. — Надо внимательнее читать контракт.

— При чем тут контракт? — взъярилась Олеся. — Десять дней, это две тысячи, тут не надо быть великим математиком, чтобы…

— При том, — жестко оборвал голос. — Существуют еще штрафные санкции, они, кстати, в контракте указаны. К таковым относится срыв съемок, отказ от участия в проекте и, милочка, ваш случай — аморальное поведение, приправленное ложью. Вы же не сообщили нам, что являетесь… гм… порнозвездой. Скажите спасибо, что мы вам хоть какие-то деньги заплатили. Теперь вам все понятно?

— Понятно, — беспомощно ответила Олеся.

— Ну, всего хорошего, и приятных вам выходных.

Хохотнув напоследок, голос отключился. Олеся равнодушно сунула телефон в сумку и, ссутулившись, как старуха, побрела в ресторан, уселась за столик и подозвала официанта. Пока ее заказ готовили, Олеся бездумно смотрела в окно.

Есть совершенно не хотелось. И зачем она столько заказала? От нервов, наверное. За соседним столиком сидел пузатый крепыш лет пятидесяти, косился на нее, а потом даже стал подмигивать. Олеся отвернулась. Какое ей дело до всяких пузанов?

Официант бесшумно возник перед ней, водрузив ведерко, из которого торчала бутылка шампанского.

— Я не заказывала, — тихо сказала Олеся.

— Это вам вон просили передать с того столика, — сообщил официант, склонившись в полупоклоне. Олеся скосила глаза. Пузан выпятил вперед губы, причмокнул и поднял бокал вверх — приветствовал. Олеся закатила глаза. Дождавшись, когда официант отойдет подальше, пузан встал из-за стола и небрежно подкатился поближе, выпятив живот.

— Приве-е-ет, — оскалился он. — А я тебя сразу узнал. Ты же эта… как ее… Олеся, да? Можно мне присесть?

— Нельзя, — отрезала она. Толстяк ухмыльнулся, отодвинул стул и уселся напротив.

— А чего сердитая такая? Такая прелесть по определению не может быть сердитой.

— Прелесть может быть какой угодно, — фыркнула Олеся, но все-таки, оценив его костюм и сверкающий бриллиант на пальце, позволила чуть улыбнуться краешком губ. Толстяк сразу почувствовал перемену в ее настроении и, откинувшись на спинку стула, довольно улыбнулся.

— Ну, красота, к сожалению, не вечна. Ты же не будешь со мной спорить? Пока ты молода и, не побоюсь этого слова, прекрасна, но это, увы, не навсегда. И что это значит? Надо брать от жизни все. Меня, кстати Андреем зовут. Свиридов Андрей Борисович, не слыхала?

— Нет.

— Ну как же? Сильвер Хорс Холдинг. Вспомнила?

Олеся улыбнулась и пожала плечами. Название не мелькало даже на подкорке сознания, но бриллиант на пальце впечатлял, черт побери!

— Честно говоря, нет. Простите.

— Ну и ладно, — отмахнулся Свиридов. — Собственно, я просто представиться, так сказать, для удобства и коммуникабельности. Давай дерябнем, Олесечка, за знакомство. Кстати, что наша прелесть делает сегодня вечером?

Олеся откинула голову назад и рассмеялась тщательно отрепетированным смехом, украденным у голливудской дивы Мишель Пфайфер. У той ловко получалось откидывать назад волосы и смеяться с невероятной искренностью. Свиридову это явно понравилось, и он расплылся в благодушной улыбке.

— Ой, да у меня вообще нет никаких планов. Я так устала от шоу, что, наверное, буду отсыпаться. Честно говоря, у меня не было сил даже куда-то поехать ужинать, потому я сижу тут… Можно, конечно, было бы поехать в клуб или закатиться на вечеринку, но я, честное слово, тут как Золушка на балу, инкогнито…

На последнем слове Олеся запнулась и обругала себя, что еле выговорила это мудреное «инкогнито», но Свиридов, кажется, ничего не заметил. Вместо этого он накрыл ее руку своей, и вкрадчиво, как сытый кот, произнес:

— Может, тогда мы придумаем что-то поинтереснее, чем пошлая вечеринка?

Она дернула брови вверх, изобразив интерес.

— Например?

Свиридов ухмыльнулся, а потом начал ритмично оттопыривать языком щеку изнутри, одновременно поглаживая Олесину руку своей горяченной ручищей, увенчанной сверкающим бриллиантом.

— Вы что? Вы с ума сошли, да?

Она вспыхнула и выдернула руку, шипя рассерженной кошкой. Свиридов, не прекращая улыбаться, лениво сказал:

— А что? Никогда не трахал порнозвезд. По-моему, это прикольно. Видел я тебя в деле — очень даже впечатляет, особенно тот фильмец, где ты типа кукла, я бы тоже так хотел.

— Могу адресок подсказать, — зло сказала она. — Нарядят в рюшечки и трахнут. Всего вам наилучшего, дорогуша.

— Да ты не кочевряжься! — поморщился он. — Я — дядька щедрый, не обижу. Ты главное, Андрюше угоди, а уж Андрюша тебе хорошо сделает… Уж тебе понравится, ой как понравится…

С этими словами Свиридов погладил себя рукой по внушительному пузу. Глаза его подернулись масляной пленкой.

Ей даже показалось, что изо рта вот-вот побежит слюна. Скривившись от отвращения, Олеся встала.

— А не пойти бы тебе, дядя, на хрен, а?

Свиридов вздохнул и полез в карман. Вынув толстый бумажник, он извлек из него пачку стодолларовых купюр и жестом опытного каталы, раскинул их по столу неровным веером.

— Ну, и чего мы ломаемся? — с брезгливой гримасой спросил он. — Я же сказал, что не обижу.

Вспыхнув, она ринулась к выходу. Официант бросился было ей наперерез, но Свиридов махнул ему рукой и тот успокоился. Красная от ярости Олеся вылетела в вестибюль и бегом бросилась к лифтам.

Кабинка захлопнула двери прямо у нее перед носом и умчалась вверх. Олеся нетерпеливо давила на кнопку, сжимала губы, стараясь не расплакаться. Москва вдруг стала настоящим врагом, гончей, загнавшей в глубокую нору и уже прорывавшуюся следом, оскалив клыки. Олеся почувствовала, что задыхается в этой враждебной обстановке, в полном одиночестве, без поддержки, друзей, денег и какого-то смысла. Навалившаяся тоска и отчаяние буквально пригнули ее к земле, и чтобы вырваться из этого липкого, глухого помешательства, Олеся схватила телефон и нажала на кнопку вызова.

Гудок. Гудок. Гудок.

— Алло?

Голос звучал так привычно, так знакомо, и немного тревожно, что она не сразу смогла ответить, сглатывая подступивший к горлу комок.

— Алло? Кто это? Вас не слышно…

— Мама, это я, — тихо сказала Олеся.

Мать, видимо, потеряла дар речи, а потом неуверенно произнесла:

— Олеся? Доча?

— Мама…

Она хотела сказать что-то еще, но рыдания подкатили к горлу, и Олеся, задохнувшись, замолчала. Сновавшие мимо люди не обращали на нее никакого внимания, но она, все же, отошла от лифтов подальше, укрывшись за искусственной пальмой с бодрой пластиковой зеленью.