Книжная Джен Эйр накануне катастрофы тоже мучилась кошмарами, видя в них мертвых младенцев, а потом проснулась от запаха гари, когда сумасшедшая жена аристократа подожгла замок. Наташа ее очень хорошо понимала. Ей казалось, что она чувствует эту удушливую вонь каждую минуту.

Она проснулась рано утром и, путаясь в одеяле, бросилась на кухню, спотыкаясь о разбросанные вещи, но не добежала, извергнув сгустки рвоты прямо на дощатый пол, а потом сидела, вытирая невольные слезы. В горле еще оставался неприятный сладковатый привкус. Медленно, неуклюже, словно старуха, она поднялась с колен, взяла таз с грязной водой и стала собирать в него остатки вчерашнего ужина.

Миша объявился, когда у Наташи кончились продукты и деньги, и даже баланс телефонного счета был полностью на нуле, не хватало даже на смс. Подъев на завтрак остатки картошки, Наташа прислушивалась к собственным ощущениям: не полезет ли завтрак назад? Долго ждать не пришлось. Желудок взбунтовался через пару минут, и она едва добежала до помойного ведра. Устало отрыгивая густой жижей, Наташа заплакала, подумав, что долго так не выдержит. Собственное состояние не было для нее загадкой. Она подозревала, что забеременела, и решила при первом удобном случае купить в аптеке тест и проверить свои догадки.

Хотя какие там догадки? Стойкая, каменная уверенность.

Уже несколько дней она чувствовала запахи, словно собака и могла бы пойти работать в полицию, искать наркотики. Два дня ее не оставлял кажущийся омерзительным аромат копченой колбасы. Наташа перерыла весь дом, обследовала холодильник и веранду, но колбасы не было. Она дошла до того, что копчения в самых разных видах стали сниться по ночам.

Утром она, водя носом из стороны в сторону, пошла на запах и обнаружила высохший кусочек колбасы на книжной полочке, трогательно завернутым в жирную салфетку. Наташа брезгливо взяла находку двумя пальцами и, зажав нос, выбросила на улицу, а потом долго мыла руки, и все принюхивалась: не пахнут ли?

Умывшись, она выпила спитого чаю, набросав в стакан несколько высохших пакетиков, и решила ехать в Москву. Денег на билет не было, ну и что? Можно зайцем прокатиться, невелика премудрость. Даже если не удастся сбежать от контролеров, так не расстреляют же. Высадят на полустанке, а там еще электричка подойдет.

До станции надо было идти по заметенной первым снегом дорожке, и это обстоятельство Наташу не радовало. Ее дешевые демисезонные ботиночки проверки непогодой не выдержали и лопнули как раз по ширине всей подошвы. Теперь, стоило пройтись по сырому снегу или грязи, ноги промокали, а Наташа всегда простужалась очень быстро. Но делать было нечего.

«Попрошу денег у Миши, — подумала она и решительно взялась за куртку. — В конце концов, я на площади выступила. Мне должно с этого что-то причитаться. Я не нанималась революционировать за здорово живешь!»

Богатое слово «революционировать» подняло ей настроение, хотя нутром она чувствовала в нем нечто неправильное и несуразное. Наташа даже рассмеялась. Сунув руки в рукава, она застегнула куртку и, бросив взгляд на кухню, не оставила ли чего включенным, подошла к дверям и распахнула их.

— Ой!

Миша стоял в коридоре и потирал ушибленный лоб.

— Я тебя ударила, да? — испугалась Наташа. — Дай посмотрю.

— Да нормально все.

— Ничего не нормально. Может, у тебя шишка будет?

— Не будет у меня никакой шишки, — проворчал Миша, входя в дом. — Ты чего в куртке?

Он внимательно оглядел ее с головы до ног, одетую, с дешевеньким рюкзачком, в который она складывала свое барахлишко.

— Я в Москву собиралась поехать, — призналась Наташа.

— Зачем?

— К тебе.

— Молодец какая, — фыркнул Миша. — И где бы ты меня по Москве искала? Я четыре дня дома не живу. Позвонить не могла что ли?

— Не могла. Деньги на телефоне кончились. Отправляла тебе «попрошайки» на сотовый, да ты не отвечал. И на продукты тоже не осталось. Хотела добраться или до тебя, или до Шершня.

— Шершень тоже в подполье.

— Ну, к Володе бы съездила, — потупилась Наташа и неохотно спросила: — Миш, а ты не мог бы мне дать денежек немного? У меня башмаки совсем прохудились. Я ведь тоже для акции кое-что сделала, выступала и… все такое. Нам же это мероприятие оплачивали, правда? Мы же не только ради идейных соображений?

— С чего ты взяла? — быстро спросил Миша, подозрительно разглядывая ее лицо. Наташа пожала плечами.

— Видела, как тот активист с Шершнем рассчитывался за сценой.

— Что ты хрень какую-то несешь?

— Ну, а что? Не долги же он ему отдавал, да еще в таких объемах?

— У меня нет денег сейчас, — нехотя сказал Миша. — Но думаю, что экипировку мы тебе подберем. Кстати, раз уж ты готова, пошли на станцию. Я, собственно, за тобой и приехал. Звоню, звоню, а ты все вне зоны. Думал, может, случилось чего, а потом вспомнил, что тут такое бывает. Опять глушилки что ли сработали?

Он махнул рукой в сторону воинской части.

— Там учения какие-то, — сказала Наташа. — Сегодня громыхало с самого утра, и связи не было.

— Бывает. Ладно, пошли. У нас еще две девочки нашлись, так что считай, группа собрана. Сейчас самое время выступить.

Пока он запирал дверь, Наташа топталась рядом, не решаясь задать мучивший ее вопрос. Но потом, когда они двинулись в сторону станции, она робко спросила:

— Миш?..

— А?

— Ты приехал, потому что я нужна для группы или тебе?

Миша, подкуривавший сразу две сигареты, прищурился, а потом вдруг улыбнулся прежней счастливой улыбкой, от которой у Наташи сразу потеплело на душе.

— Конечно, потому что ты мне нужна. Ты вообще всем нужна, но мне — больше всего. На, покури.

— А почему ты так долго не приезжал?

— Дела были, — туманно пояснил Миша. — Я же говорю: время настало заявить о себе и своей позиции. А это требует длительной подготовки. Мы же не мультиками занимаемся, Натах, мы — серьезные люди. Вся оппозиция держится на таких, как мы.

— Так позвонил бы, — тихо сказала она. — Я же тут совсем одна, а от тебя двое суток ничего. Знаешь, как мне было страшно?

— Ну, прости, малыш, — сказал он с нежностью ипоцеловал в висок.

Ее обострившееся обоняние заставило отдернуть голову. Наташу моментально затошнило от запаха знакомой туалетной воды, к которому примешивались чужие, слишком сладкие нотки.

— Натах, ну не дуйся.

Они стояли на платформе минут десять. Прижавшись к его груди спиной, Наташа перебирала замерзшими ногами и думала о невеселом. Издалека, со стороны воинской части эхо несло звонкое пулеметное: «та-та-та»! А в воздухе — Наташа могла бы дать голову на отсечение — пахло порохом, хотя казалось, что высокие дубы и старые ели надежно отсекают поселок и станцию.

Гул приближающегося поезда она услышала раньше, чем увидела его. Пассажиры, околачивающиеся у магазина, приободрились и полезли на платформу.

В электричке было тепло, и ее моментально разморило. Положив голову Мише на плечо, Наташа думала, что так и не купила тест на беременность. Но это была не самая сложная из давивших проблем. Ей хотелось, чтобы отцом ребенка был Миша, но обманывать себя она не могла. Отцом мог оказаться и Шершень, и что делать в этой ситуации, она не представляла. Миша наверняка бы женился на ней, если бы узнал, что Наташа носит под сердцем его ребенка, а она была бы рада влиться в благополучную семью Лобовых. Но что делать, если отцом окажется Шершень? Скрыть правду не получится.

Сделать аборт? А если ребенок Мишин? Если он никогда ее не простит?

В набитом вагоне витали самые разные ароматы, большинство которых казались Наташе слишком сильными и неприятными, и она как могла отгораживалась от них, уткнувшись носом в воротник. Она сидела, чувствуя, как припекает расположенная под деревянным сидением печка, и не хотела отодвигаться в сторону, сберегая тепло для грядущей беготни по Москве, и фантазировала, представляя свою будущую жизнь. В ней не осталось места для оппозиционных настроений и революционных стачек. Даже мечта стать известной певицей отодвинулась прочь. Наташа почувствовала себя Золушкой, нашедшей своего принца. В ее легкомысленной голове не мелькнуло даже тени сомнения, что у принца могут быть свои планы на жизнь.