Сунув телефон в карман джинсов, Миша уселся за стол и, брезгливо поковырявшись в своей порции лапши, отодвинул ее в сторону.

— Мы куда-то едем? — робко спросила Наташа. — Или ты едешь один?

— Едем, — ответил Миша. — Сегодня митинг на Манежной. Надо поддержать товарищей. Завтракай, и поедем. Только быстрее, нас уже ждут.

Наташа, не снимая одеяла, торопливо сбегала в туалет, ежась от холода. За ночь температура упала ниже нуля. Трава, подернутая белесым инеем, под ногами хрустела и ломалась.

Вернувшись в кухню, Наташа без особого удовольствия умылась холодной водой, нашла на полочке початый тюбик зубной пасты и мокрую зубную щетку, которой только что пользовался Миша. Нерешительно повертев ее в руке, Наташа решила, что это придаст их отношениям еще большую интимность, как у супругов со стажем, которые не стесняются сидеть на унитазе, в то время как второй бреется или красит глаза.

Убедившись, что он не смотрит, Наташа понюхала щетку. Она пахла зубной пастой и немного Мишей, а, может, ей это только показалось?

В электричке, полупустой и немного сонной, они сидели, прижавшись друг к другу, словно воробьи и почти не разговаривали. Наташа считала станции, мелькавшие в окнах, загибая пальцы: Пушкино, Мытищи, Лосино-Островская… Сколько еще до Москвы? По вагону шастали пассажиры, продавцы всякой бесполезной хрени и попрошайки, поголовно отставшие от поездов, спалившие дома и нуждающиеся в срочной операции на сердце, почки и голову. Каждый раз, когда они подходили, Наташа делала вид, что дремлет.

После электрички они нырнули в метро, и снова долго ехали. Наташа уже пожалела, что не осталась на даче, так ей надоели эти хаотичные перемещения. К тому же коротенькая курточка грела слабо. Она мерзла и все теснее прижималась к Мише, засовывала руки в его карманы, вроде как погреться.

Сперва они поехали к нему домой. Оставив ее во дворе, Миша поднялся к себе, проверить, приехали родители или нет, захватить денег и переодеться. Наташе не очень понравилось, что он не пригласил ее подняться. Надувшись, она залезла в детский домик, спрятавшись там от пронизывающего ветра, сунула руки в карманы и уткнулась подбородком в воротник и уставилась на дверь подъезда. Миши не было минут двадцать. Наташа успела окончательно закоченеть.

На короткий момент ей вдруг показалось, что во дворе появилась ее одноклассница Карина, так ни разу и не позвонившая. Во всяком случае, девушка с рыжими волосами, торопливо забежавшая в подъезд, была очень на нее похожа, но расстояние не позволило разглядеть ее отчетливо.

Миша выскочил из дома и завертел головой, разыскивая ее. Наташа помахала рукой и неуклюже вылезла из низеньких дверок домика.

— Приехали родители?

— Что? А, нет еще.

— А чего тогда ты мне не позвонил? Я бы поднялась, погрелась бы хоть немного, — обиженно сказала она.

Миша пожал плечами и поежился от ветра, растрепавшего его длинные волосы.

— Честно говоря, не подумал. Начал хватать все, а тут звонки один за другим. Шершень рвет и мечет, говорит, чтобы мы торопились. Кстати, ты не боишься толпы? Можно выступить прямо там, перед тысячами людей…

Мысль, выступать перед многотысячной аудиторией, как настоящие звезды, показалась Наташе захватывающе волнительной. От неожиданного предложения она проблеяла что-то маловразумительное, а потом еще минут десять, пока они ждали маршрутку, крутила перспективу в голове, пока не почувствовала требовательное урчание в животе.

— Я есть хочу, — жалобно сказала Наташа. — Давай зайдем куда-нибудь?

— Давай, — равнодушно ответил Миша, который явно замерз, и даже нос у него покраснел. — Я бы тоже перехватил горяченького. Там неизвестно сколько стоять придется. Это обычно долго продолжается.

— Давай не пойдем? — осторожно предложила она. — Может, ну ее в пень эту площадь с митингами и всем прочим?

— Надо, — веско сказал Миша. — Я Шершню обещал. Да и не в нем дело. Там серьезные люди будут, между прочим, с большими деньгами. Им надо показаться, понравиться.

— Зачем? — глупо спросила Наташа.

— Затем, — ответил он и потащил ее к Макдональдсу.

Внутри было тепло и вкусно пахло. От головокружительных запахов, жирного чада и тепла, Наташу быстро разморило. Захотелось забраться на красный кожаный диванчик с ногами и заснуть, а еще лучше, как мыши забраться внутрь гамбургера, накрыться котлеткой и потом, отдохнув и выспавшись, проесть путь наружу.

— Что тебе взять? — спросил Миша.

— Гамбургер, фри и кофе. Нет, два гамбургера!

— Ладно, — рассмеялся он. — Иди столик займи.

Наташа сдернула курточку, размотала жиденький шарфик и уселась у окошка, лениво разглядывая зал и посетителей, жующих свой обед. Миша стоял в очереди, иногда оборачивался на нее, и вяло улыбался. Наконец, он подошел к стойке, и сделал заказ. Кассирша, замордованная десятком посетителей, вдруг неожиданно ему улыбнулась и вроде бы заинтересованно захлопала ресницами.

Глупая корова!

Наташа раздраженно отвернулась, чтобы не видеть этого телячьего взгляда и натолкнулась взглядом на нескладную девушку в клетчатой рубашке и красной кепке-козырьке, собиравшей по залу грязную посуду.

«Что-то у меня с голодухи глюки, — удивленно подумала она. — Уже двое знакомых померещились за последний час».

Девушка подошла ближе. К своему изумлению, Наташа поняла, что не ошиблась. Она даже привстала и подалась вперед, чтобы разглядеть знакомую получше. Уборщица обратила внимание на это движение и подняла глаза.

— Лариска? — удивленно произнесла Наташа.

После того, как подруга вылетела со второго тура конкурса, Наташа перестала интересоваться, чем там кончилось дело. Иногда, переключая каналы, она видела знакомых и незнакомых участников, тужившихся на сцене в попытке понравиться звездному жюри и публике, неуклюже отбивающихся от ядовитых реплик ведущего Егора Черского. Каждую неделю кто-то покидал проект в слезах, а кто-то получал индульгенции. Но Наташу эта возня теперь занимала мало. Она почти не вспоминала Ларису, а если вспоминала, то с чувством превосходства. И сейчас, увидев ее в кафе, осознание собственной значимости только возросло.

Лариса тоже узнала ее, покраснела, как рак и, суетливо сбросив пустые упаковки и стаканчики в пакет для мусора, сделала шаг назад, наткнулась на столик и, споткнувшись об его ножку, едва не рухнула на пол. Подобрав оброненный пакет, она стремительно бросилась прочь и исчезла на кухне, так и не подойдя к Наташе.

Это позорное бегство, признание собственной вины и никчемности, так развеселило Наташу, что она сразу забыла все прежние неудобства. Вальяжно развалившись на диванчике, она все ждала: выйдет случайная подруга и случайная любовница в зал или побоится?

Не вышла. Только разок высунулась из проема и снова спряталась кепка-клюв. Ах, как жаль, что это всего лишь Макдональдс, а не шикарный ресторан, а она, Наташа, не в дорогом платье, увешанная бриллиантами. В ресторанах чаевые положено давать. Как было бы забавно сунуть Лариске купюру и процедить сквозь зубы что-то вполне аристократическое, вроде: «Это вам, милочка, на пропитание».

Хотя, и так неплохо. Уборщица в Макдональдсе! Ниже упасть некуда.

— Чему ты улыбаешься? — спросил Миша, поставив на стол поднос.

— Да так, — усмехнулась Наташа. — Ты знал, что Земля — круглая?

— Ну, вообще, да. А что?

— Ничего. Так вот и бывает иногда: сделает тебе человек гадость, а потом ты его видишь в чмошном прикиде, вытирающего грязь, а то и вовсе нищим, как те побирушки, что сегодня ныли в метро.

Миша подозрительно оглядел зал, и, не увидев ничего интересного, спросил:

— Это ты к чему?

— За все надо платить, — пафосно произнесла Наташа и рассмеялась. — Жуй свой чизбургер, нам еще через всю Москву пилить.

Площадь бурлила, словно кастрюля с супом, вскипая флагами и транспарантами, колыхающимися сверху, как куски сырого мяса. Народа было так много, что они стояли плечом к плечу, бурно реагируя, когда с импровизированных трибун вещали народные избранники, призывающие свергнуть существующее правительство. Из-за того, что таких площадок было несколько, а народные трибуны выступали одновременно, усиленное колонками эхо превращало призывы в рваный неразборчивый лай.