— Добытчица ты моя, — ядовито сказала Лариса и в два глотка выпила содержимое. У Миши дважды дернулся кадык, и он даже губы облизнул. Наташе было его жаль, но больше делиться было нечем.
— Между прочим, сам Черский угостил, — похвасталась Наташа, видя, какие злобные взгляды бросает на Мишу Лариса. — Обед, наверное, уже заканчивается, так что скоро начнется прослушивание.
Двери, действительно, открыли через четверть часа. Первыми в зал прошли члены жюри, возглавляемые высоченным Теодором Алмазовым, сверкающим расшитым стразами костюмом, за ними просочилась съемочная группа, дожевывая на ходу. Охранники выждали, пока знаменитости рассядутся за столом, и только потом пустили в вожделенную прохладу зрительного зала конкурсантов. Администраторы тут же утащили всех за кулисы и, выстроив в порядке очереди, приготовили к публичной порке.
— Ты минусовку не забыла? — прошипела Лариса.
— Я под гитару буду петь, — ответила Наташа. — Кстати, ты чего на Мишку так косилась, будто он тебе денег должен?
— А ты чего липнешь ко всем подряд?
— Ничего я не липну.
— Липнешь.
— Чего ты начинаешь? Мне он вообще никуда не упирался.
— Можно потише там? — рявкнула администратор. Наталья замолчала. Лариса переминалась рядом с ноги на ногу, а потом, не выдержав, добавила:
— Ты, между прочим, в моем доме живешь. Могла бы проявить немного уважения.
— Да что я сделала? — довольно громко возмутилась Наташа.
Две недели в обществе Ларисы довольно быстро превратились из приятного приключения в пытку. Нет, поначалу она довольно охотно уступала ее опытным ласкам и спустя пару дней научилась отвечать сама, доставляя подруге истинное наслаждение, но настойчивое внимание Лары стало довольно утомительным. Спустя неделю Наташа намекнула, что вполне удовлетворила свое любопытство по части лесбийской любви, и вовсе не собирается продолжать в том же духе. В ответ Лара сперва разразилась слезами, потом гневным спитчем, что за то, что она кормит и одевает Наташу, та могла быть полюбезнее, а потом, под рюмочку бэйлиса, расплакалась и долго причитала на тему, как трудно в Москве найти неиспорченную девушку.
Наталья мужественно протерпела еще неделю, позволяя делать с собой все. Обрадованная Лара тут же взялась одевать подругу в свои вещи, а соседки по квартире, работающие в салоне, даже привели в божеский вид непослушные Наташкины волосы, которые даже сразу после мытья не спешили укладываться в мало-мальское подобие прически. В Ларисиных вещах, которые, правда, были слегка тесноваты, Наташа вдруг обнаружила у себя грудь, а ноги, затянутые в тонкие бриджи, оказались весьма недурны.
Все бы ничего, если бы не бесконечные требования в покорности и верности! Из советчицы Лариса превратилась в доминирующую самку, и Наташа иной раз думала, что когда-нибудь, после очередного соития Лара откусит ей голову, как самка богомола.
— Что я сделала? Что? — гневно повторила Наташа.
— Эй, заткнитесь там! — грозно рыкнула администраторша. — Сейчас прослушивание начнется. Подходим согласно номерам, потому прошу никуда не расходиться и не шуметь. Фонограммы отдаем мне на дисках или флэшках.
— Дай твоему Мише волю, он тут же залезет к тебе в штаны, — сказала Лариса.
— Что ты чушь несешь? Почему это он вдруг стал моим? Я с Мишкой ровно минуту поговорила.
— Потому что, ты не слышала, что он мне говорил.
— Лар, давай потом, а? — взмолилась Наташа. — Хотя бы после того, как отсюда выйдем…
Прогремевшие под потолком фанфары почти заглушили ее слова. Лариса нехотя кивнула и стала смотреть на сцену, моментально позабыв про распри. Шоу начиналось, и выяснять отношения сейчас действительно было глупо. Наташа, стиснув гитару, тоже смотрела вперед, туда, где стояла одинокая стойка микрофона. Внизу, у другой кулисы, за треногой камеры стоял оператор, а рядышком прямо на колонке сидел Черский, свесив ноги, и смотрел на трясущихся от ужаса конкурсантов, выглядящих на фоне гигантского баннера с логотипом шоу довольно жалкими. Наташа помахала Егору рукой, но он, то ли не заметил, то ли сделал вид.
Миша стоял впереди, и на сцене оказался раньше, сунув флэшку с минусовкой администратору. Наташа приготовилась слушать, заранее настроившись, что его голос окажется таким же богатым, как внешность.
Из динамиков рыкнули гитары.
Голос у Михаила был так себе, это Наташа поняла сразу, да и песня довольно дикой. Что-то плохо срифмованное, призывающее к истине, освобождению от оков и свободной любви. Ему даже не дали допеть. Алмазов протестующе замахал руками и буркнув недовольно:
— Спасибо, вы нам не подходите. Всего доброго.
Миша, казалось, совсем не расстроился, спрыгнул со сцены, подошел к Черскому и стал что-то возбужденно говорить в микрофон. Вид у Егора был несколько очумелый, но он быстро взял себя в руки, растекаясь в холодноватой улыбке. Лариса хмыкнула за спиной.
— Я сразу поняла, что этот твой Миша — придурок.
Наташа открыла рот, чтобы достойно ответить, но тут вызвали очередного участника, и она обратилась в слух. Лариса, навалившись на плечо, сопела в ухо. Ожидание было почти невыносимым. Наташа и без того устала, а тяжесть Ларисиного тела пригибала ее к земле, вызывая желание стряхнуть с себя потное тело и уйти, чтобы больше никогда ее не видеть, не знать, не чувствовать этих прикосновений.
— Наталья Толокушина, — позвала администратор. Наташа застыла, но Лариса мощным тычком в спину вытолкнула ее вперед. На подгибающихся ногах, Наташа подошла к микрофону, надела ремень гитары на шею и на мгновение зажмурилась от яркого света прожекторов. Проморгавшись, она отвела глаза в сторону, натолкнулась на взгляд Егора, и тот вежливо кивнул.
— Здравствуйте, — прогремел от столика жюри мощный рык Алмазова. — Представьтесь.
— Наталья Толокушина. Екатеринбург, — пропищала Наталья, злясь, что искаженный микрофоном ее голос звучит, как у взбесившейся летучей мыши.
— Что вы нам исполните?
— Песню, — ответила Наталья, а Алмазов отчетливо хохотнул.
— Какая неожиданность. Про что песня-то, милая?
От этого издевательского тона Наталья мгновенно разозлилась и пришла в себя. Благоразумное желание спеть какой-нибудь популярный хит улетучилось. Она стиснула гриф гитары и дерзко заявила:
— Я спою вам песню, которую сочинила сама.
— Ну, давайте, — вальяжно согласился Алмазов. Откашлявшись, Наташа ударила пальцами по струнам и запела.
Запланирую смерть в воскресенье,
Мне удача моя и везенье,
Лет тринадцать уже не писали,
Что ж, видать, долго жить приказали…
Ей казалось, что голос взмывает вверх к небесам, звеня и вибрируя. Раньше ей никогда не приходилось петь в настоящий профессиональный микрофон, и оттого за спиной словно выросли крылья. Зажмурившись от счастья, она продолжила.
Запланирую смерть в воскресенье,
В январе, и на свой День Рожденья,
Я подарок оставлю огромный
В виде атомно-фибренной бомбы…
Когда Наташа открыла глаза, то увидела, что жюри смотрит на нее, словно породистые коты на своего дворового собрата: снисходительно, презрительно и безжалостно.
— Ну, спасибо вам, Наталья, за песню, — равнодушно сказал Алмазов. — Но мы с коллегами посовещались и решили: вы не подходите.
Четверть часа назад Наташа бы ушла, пробормотав безжизненное «спасибо», но сейчас она дерзко вздернула подбородок и спросила:
— Почему?
— Видите ли, вы не вписываетесь в наш проект. Мы бесконечно уважаем вас за ваше… хм… творчество, но… Голос у вас слабый, песни неформатные, публика их не поймет, выглядите вы тоже ниже среднего… Словом, Наталья, до нашего шоу вы просто не доросли.
— Это вы не доросли до моих песен, — гневно сказала Наташа, сжав кулаки. Алмазов фыркнул, а она, зло прищурив глаза, добавила:
