Ухватив пару куропаток на поздний вечер, ломоть хлеба, изрядный кувшинчик слабенького винца и чашу к нему, отправился восвояси. Княжеские слуги не зароптали.

Дружинники боярина опознали меня мгновенно, запустили. Я откинулся на кровать, вытянул ноги и почувствовал колоссальное облегчение. Так иногда хочется побыть одному и в тишине! А то все последнее время куда-то бегу. Покоя не было со времени моего прибытия сюда, в прошлое.

Да, князь был прав — пора обживаться и обустраиваться. Чуть появятся значительные деньги — строить свой собственный дом. А то прыгаю по Новгороду, как заяц, с места на место… Никому не могу даже объяснить, где меня завтра искать. Любой может выкинуть или выжить из своего дома. Основательность нужна. Мой дом — моя крепость, как гласит известная в моей прежней жизни английская юридическая мудрость.

Когда навалялся и изрядно отдохнул, пришли новые мысли. По сути, постройка и пуск в работу лесопилки, наем рабочей силы отданы мне. Сбыт взял на себя Акинфий. Если я все это буду делать один, долгое время ничем другим толком заниматься не смогу. Петь и зарабатывать этим деньги, учиться ведунству, и бог даст вести самостоятельный прием пациентов будет просто некогда.

Нужен человек, на которого можно положиться. Он должен мне чем-то быть обязан — иначе напакостит, или предаст, или вовсе продаст кому половчей секрет постройки пилорамы. У него не должно быть в руках востребованной профессии — иначе нет смысла учиться новому. Жить ему должно быть негде — надо будет переезжать на лесопилку. Не должен опасаться новых пространств — есть люди знают свою улицу и место работы и все на этом. Должен уметь осваивать новое и не должен этого бояться. Нужно уметь командовать людьми — один бревна и доски не потаскаешь на распиловку. Как не обдумывал, нужная кандидатура так и не отыскивалась.

Фрол глуповат, пока научишь чему-то новому, семь потов сойдет. Никем и никогда в жизни не командовал. Да и не отпустит его Катерина и сама не поедет куда-то за город жить. А она его, похоже, крепко держит в мягких лапках — коготки уже выпущены.

Про мой ансамбль речь просто не идет. Полгода до меня нищенствовали и голодали. Был голос того же уровня, неплохой поэт-песенник, море музыки вокруг — бери, клепай песни и пой, — ну ничего же не делали! Ходили и мрачно дудели. Что с ними, что без них — разницы никакой. Решу я их сейчас бросить, заработаю те же деньги. А вот они обноются и пойдут другой дорогой. Либо примкнут к другим скоморохам, если их каким-то чудом возьмут. Меня и до роскошного голоса звали, не успел по рынку набродиться. Их за шесть месяцев — ни разу. Сколько мы вместе, ни одного толкового совета по улучшению общего дела, ни одной здравой выдумки, что мы еще можем сделать. Фокусник умеет только то, что я показал и все на этом. А ведь Дэвид Копперфильд или Гарри Гудини не получили свои фокусы от кого-то. И на каждом шагу: мастер, старший, а что, а как…

Совсем чужого брать, неведомого? Слишком велик риск.

Тут мне в голову пришла неожиданная мысль: а ушкуйник? Он ведь подходит по всем статьям: смел, толков, дома пока своего нет, умеет командовать людьми и делает это хорошо, мне обязан и до сих пор тратит свое время на обучение абсолютного профана, не боится переезда и нет другой профессии в руках. В кожевенники, гончары, сапожники, кузнецы и другие специальности переходить будет уже сложно — там своих полно. Вот и осталось, кроме привычного дела — убивать, только ходить в лавку к отцу. Где тому и одному-то, наверняка, делать нечего. Под эти мысли я доел куропаток. Будь еще Матвей женат на девушке из своих семей, вопросов бы не было. Той было бы привычно. Ушел в поход, ну и счастливо: и батя всю жизнь ходил, и братья, и у всех подруг мужья. Она с этим выросла, привыкла, другого и не представляет.

А вот дочке купца это должно казаться диким. Любимого могут в любом походе убить! Как же жить с такой опасностью? И ведь это на всю жизнь… А вот папочка каждый день живой с работы приходит, риска никакого. Нет речи о долгих расставаниях с любимым. И у всех вокруг ведь так!

Елена, конечно, будет сражаться с этим ушкуйством в семье до последнего. Сейчас ее влияние на Матвея в высшей точке своего апогея — не пошел же он в этот раз со своей ватагой. Думаю, праздновать медовый месяц в среде ушкуйников мало кто остается на весь срок — мнением коллектива здесь наверняка пренебрегать не принято, особенно атаману. Враз, как в народной песне о Степане Разине, пойдут ропот и насмешки — нас на бабу променял. И давай, гони, топи любимую в близлежайшем водоеме, бросай за борт в набежавшую волну! Да гляди, не забудь хорошенько красавицу по русой головушке веслом пристукнуть, не с персидской безропотной княжной дело-то имеешь, а с новгородской неистовой и упорной купеческой дочкой — враз рыбкой куда надо доплывет и на берег раньше тебя вылезет, вскарабкавшись дикой кошкой по отвесному обрыву. Русские женщины практически неистребимы — и в огне не горят, и в воде не тонут!

А атаман не побоялся, не пошел в поход со своими бойцами, остался. Одно слово — Смелый!

Только ведь и мне ждать некогда. Я обещал себе через женщин не действовать. Что ж Матвей, — как повезет, так и повезет. От судьбы не уйдешь.

Утром встал свежим и инициативным. Хорошо быть молодым! Побежал к лесу. Ушкуйник уже разминался по холодку: было пасмурно, временами моросил мелкий дождик. Ни ему, ни мне это не мешало. Начали с рукопашного боя. Противник был хорош, как всегда. Я тоже старался. Так и провозились первый час. Оба не торопились — срочных дел не было ни у того, ни у другого. Сели передохнуть. Спросил, как у него дела дома. Дела были не веселы. Дом не строился — ушкуйники в походе, они с отцом все дни в лавке. У старика бьет в спину при попытке поднять бревно. Лена успела уже поругаться со свекровью — чего-то на кухне не поделили. И девушка тоскует по отцу с матерью, по подругам. А у тебя? Рассказал про вдруг проявившийся голос.

— Спой.

Исполнил кое-что.

— Здорово!

Изложил идею с пилорамой. Сказал, что деньги на постройку уже найдены.

— Очень интересно. А кто будет пилить, не ты же с таким голосом?

— Хотелось бы тебя взять.

— Меня?

— Именно.

— Я ушкуйник, меня товарищи ждут!

— А как Елена относится к твоей профессии?

Тут то он и поник.

— Плохо относится. Целыми днями долбит, какое это опасное дело. Боится меня потерять.

— А представь себе, как в поход уходить, а она будет беременна? Женщине в положении то одно будет нужно, то другое. Многие желания просто странные. А тут приперло что-то, а ты в походе. Родственники твои лишний раз не побегут. И что девчонке делать? А охота этой ерунды жутко… Но сообщать ей об этой возможности изменить вашу жизнь, я бы не рекомендовал — горя выше крыши хлебнешь!

Матвей окончательно опечалился. Но моим советом решил пренебречь.

— Разговоры с ней меня не пугают! Как я решу — так и будет! У меня воля железная!

Ну-ну, ваше дело молодое… Второй час решили помахать саблями. Взяли в руки палки и началось. И, всего за час, ушкуйник дважды пропустил удары от неумелого меня! И не то, что невиданно выросла моя выучка. Горькие думы мешали ему сосредоточиться. Подучившись и опечалившись, мы пошлепали в город. Купаться в дождь и без солнца не люблю.

Там я пошел на базар. Ребятишки мои не голосили и не дудели. Поняли, что, нечего зря силу тратить, вечером все равно возьмем больше. Погнал по рядам. Кузнецы с удивлением слушали про длинное лезвие с небольшими зубчиками с одной стороны из самого лучшего металла. Один даже бросил шутку: может тебе его из дамасской стали выковать? На что получил мой ответ: конечно! Делать брались — дорого, но не запредельно. Выбрал одного, заказал, дал задаток. Он предупредил, что это будет не быстро. Я велел не торопиться и пошел дальше по рынку. Плотники, узнав о колесе, которое полдня будет в воде, решили делать его из дуба — он в воде только крепнет. Плюс нужно сделать два колеса поменьше и соединение между ними. Узнав, сколько нужно будет платить за доставку, решил, что дешевле купить лошадку и телегу. В основном, все было решаемо. Лесопилка приобретала зримые очертания.