Дальше все пошло по накатанной колее.

— Погляди мне в глаза, женщина! — и так далее.

Находясь под гипнотическим воздействием, Авдотья доложила, что Капа с Елисеем любовь крутят напропалую и ведут себя вызывающе, ничего особенно не боясь. К детям боярыня совсем не подходит, отроки постоянно у Лазаря толкутся. За вранье бабе обещаны пять серебряных монет и два поношенные платья с плеча боярыни. Другие теремные девки на лжесвидетельство ни в какую не согласились.

Недостойную и продажную врунью отдали Нездиничам.

Случай был ясный. Митрополит встал, чтобы объявить решение церковного суда.

И вдруг всей кучей заорали Нездиничи.

— Не верим девкам!

— Не хотим церковного суда!

— Божий Суд пусть решает!

Митрополит опять сел и начал негромко совещаться с Мономахом. В это время в дискуссию вступили остальные боярские рода, приглашенные лишь как наблюдатели. Такого, чтобы целый род был за Нездиничей или за Вельяминовых, почти не встречалось. Припомнились старые боярские обиды и счеты, кое-где закипели горячие схватки с ударами посохами и вырыванием ухоженных бород. Крик стоял несусветный. Да, этих бы хватило и по одному, подумалось мне, желательно в смирительных рубашках да с кляпами во рту!

Главный священнослужитель опять встал.

— Если вы так сильно желаете Божьего Суда, то он может и быть.

— Желаем! Сильно желаем! Только его хотим! — отозвалась толпа нестройными голосами.

Митрополит поднял руку, призывая бояр к тишине.

— Дело это нешуточное, бойцы могут ранить друг друга, а то и убить. Поэтому ответчику, когда его вина полностью доказана, дается право выбрать из разных решений.

Боярыня Капитолина может отказаться от Божьего Суда, получить развод и разумное денежное содержание. Дети до 15 лет остаются при ней, на них тоже будут выплачиваться немалые средства.

Или ее выбором будет Суд. Если победит боец от Нездиничей, она как была замужней, так и будет, и все ее права останутся за ней.

Победит человек от Вельяминовых, Капитолину постригут в монахини, всех прав она разом лишится, дети останутся при муже.

— Я не согласен! — заорал один из Нездиничей. — Мы бояре, с нами так нельзя!

— Кто против, может сам подменить своего бойца. Заропщете еще, отлучу от церкви — я тут пока митрополит, имею право, — жестко обозначил свою позицию Ефрем.

Нездиничи примолкли.

— Капитолина! Тебе решать! — зарычал святой отец.

Капа завертелась на месте. Вариант с соглашением без Суда был приятен и нету никакого риска, а перспектива оказаться в монастыре ее отнюдь не манила. Но боярское чванство, наглость и личная жадность взяли верх, и нахалка процедила сквозь зубы:

— Пусть бьются! Бог за меня!

— Все слышали? — продолжил митрополит.

— Да… да…, — отозвались тихим шелестом бояре.

— Никто не желает объявить боярыню Капитолину одержимой бесом или сумасшедшей? Говорите сейчас, потом ваши доводы рассматриваться не будут!

Все безмолствовали.

— Все, принято! Начинаем Божий Суд. Бойцы, подойдите.

Боевые умельцы подошли. Оба чуть выше среднего роста, поджарые, двигаются ловко — вроде перетекают с места на место, как леопарды.

— Представьтесь.

— Матвей.

— Кузьма Двурукий.

Богуслав охнул и вцепился в рукав моего кафтана.

— Вот это мы вляпались! — напряженным голосом произнес он.

Я удивленно покосился на него. Все мы с двумя руками, ничего исключительного в этом нет. Вот если бы против ушкуйника вышел однорукий, это было бы удивительно.

А действие разворачивалось далее.

— Сейчас небольшой перерыв, можете посоветоваться между собой, ненадолго отойти. Боец может отказаться от схватки, тогда ему будет засчитано поражение. Кольчуги придется снять — мастерство кузнецов не должно влиять на исход Божьего Суда.

Все женщины куда-то рванулись — видимо от напряжения ослабли мочевые пузыри

Матвей подошел быстро и вразвалку, походкой хорошо и долго тренировавшегося бойца.

— Биться не будем! — ухватил теперь его за плечо Богуслав.

Брови ушкуйника удивленно вздернулись вверх.

— А что так? Решил Капитолину домой возвернуть, соскучился?

— Против тебя сам Кузьма Двурукий вышел!

— И что?

— Он тебя убьет!

— Сразу или повозится немного для вида? — откровенно забавлялся Матвей.

— Ты не понимаешь! У тебя левая рука действует как правая?

— Ну, послабей немножко.

— Напишешь левой так же хорошо и быстро, как и правой?

— Это, пожалуй, нет.

— Двурукий обеими руками все делает одинаково замечательно, а нужно и одной рукой любого осилит. Против него на Руси никто не выстоит. Я о нем много слышал, а вот увидал сегодня впервые. Он обычно в Киеве живет, что ему тут в Переславле надо, понятия не имею. И его наняли Нездиничи. Против Кузьмы у обычного бойца никакого шанса нету. Понимаешь теперь?

— Да понимаю…, у меня батя такой же. Сколько меня не учил, так ничего и не добился. Похуже у меня левая рука, и хоть ты тресни! Мы ее обучили чему можно, наловчился ей пользоваться тоже неплохо, но до мастерской правой ей еще ох как далеко.

Но насчет того, что против меня будет биться Двурукий, ты не горюй. На ушкуе приходишь куда-то, просто идешь биться, не задумываясь, кто против тебя — двурукий, трехрукий или пятирукий — какой подсунулся, такого и лупи. Да и частенько я один с несколькими врагами бился, навалятся сам-пять, сам-шесть, — обычное дело на чужих берегах, там сабельки со всех сторон кучей летят — пересчитывать некогда.

У нас с этим мужиком верх возьмет не количество рук, а умение. Кузьма более умелый, он и одолеет, мне Бог больше дал — наша возьмет. Заранее духом не падай! Сам что ли более многочисленного врага никогда не одолевал?

— Да бывало, — усмехнулся Богуслав.

— Вот и меня не оговаривай, плохая примета. Кузя двумя саблями, а я саблей да акинаком. Ему рубить ловчей, а мне и рубить, и колоть. Господь выдал мне сегодня нужное оружие, а я уж постараюсь, как смогу. Не выйдет сегодня одолеть, уж не взыщи — Божий Суд, Божья воля! — и Матвей начал стягивать кольчугу.

Вскоре продолжили. Русские гладиаторы вышли в центр достаточно вместительного зала, где прошел Церковный суд и обнажили оружие.

При виде акинака на лице Кузьмы заиграла презрительная усмешка — против сабли кинжал выглядел слабовато.

— Начали! — объявил служитель.

И понеслось! Темп был взят невероятно напряженный — скорость реакции ратников сильно превосходила общую. Рубил, в основном, Двурукий — две не одна, перевес был в наличии. Матвей уворачивался, всячески изгибался, отпрыгивал то вбок, то назад. Иногда, когда не было другого выхода, принимал сабли противника на свою, или отмахивался акинаком.

Еще во время обучения ушкуйник объяснил мне, что наши исторические фильмы сняты людьми, далекими от реалий настоящей схватки, даже если они и спортсмены-фехтовальщики — слишком сильно отличается оружие 11 века от шпаг, рапир и сабель 20–21 веков.

Никто и никогда, будучи в здравом уме, не подставит свой меч или саблю острием под рубящий удар чужого оружия. Во-первых, сабля может просто сломаться — изгибаться, как в будущем, она не станет. Как она выкована, каким кузнецом, из какой по качеству стали — неведомо.

Во-вторых, после такой обороны на отточенной кромке твоего лезвия обязательно останутся вмятины и щербины, которые крайне трудно и дорого будет потом выровнять.

В-третьих, после такого твоего финта слишком много времени уходит на замах для ответного удара. Пока размахиваешься, порубят, как капусту. В общем, кругом незадача.

Немножко погодя ушкуйник начал в ответ на рубящие удары наносить акинаком свои — колющие. Чем короче и легче оружие, тем проще им именно колоть.

Теперь Кузьме пришлось уворачиваться и отпрыгивать.

— Долго бьются, — оценил схватку Слава, — обычно раз-два и кого-нибудь уже порубали, или укололи.

Да я и сам знал, что бои на мечах и саблях обычно длятся недолго, самое большее до минуты, а тут бойцы вертелись уже минуты три.