Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Что-то их многовато получается, один явно лишний. Ефрем тоже это заметил и послал служку разбираться.

Как бедноватый и мелкий субъект не орал о своих преимущественных правах поучаствовать в церковном разбирательстве перед всеми Нездиничами, его проводили быстро.

Тут то я и оценил ум Переславского митрополита, установившего для всех одну присутственную квоту, а то вдруг этих склочников человек десять завалится? Все нервы вымотают и в деле до весны не разберешься. А так — трое разумных бояр, какая-то из теремных девок в роли свидетельницы и один молчаливый боец.

Немного смущала таинственная бабушка — не было б от нее какого-нибудь подвоха, но что есть, то есть. Не умом, так свидетельницами возьмем. Впрочем, ум двоих присоединившихся к нам Вельяминовых мне оценивать пока рановато. Поживем — увидим.

Подошли по двое-трое от трех лучших боярских родов. Эти-то будут стоять тихо — наше разбирательство этих родов не касается, их дело сторона. Вот теперь все — кворум есть.

Вначале заслушали Богуслава. Все было сформулировано кратко и по существу. Его ограбил тиун на пару с изменившей боярину женой.

— Других обвинений нет? — спросил митрополит. — Может быть очень плохо ведется домашнее хозяйство, жена не исполняет супружеский долг, отказывается рожать наследников, все дети от нее сильно нездоровы, в ее роду гнездится страшная наследственная болезнь или еще что-нибудь?

— Этого ничего нет. Но ограбила меня Капитолина с тиуном очень грубо!

— Вот тиуна и лови, сын мой. То, что жена взяла у мужа деньги, никак не наказуемо. Это как твоя левая рука переложила из одного твоего кошеля монеты в другой твой же кошель. У вас все общее. А с тиуна или возьми крупную виру после княжеского суда, или, если у вора не окажется денег, продай его в рабство. Убивать и пытать нельзя! В «Русской Правде» нет таких наказаний.

Осталось только установить степень вины боярыни в прелюбодеянии. Вот это дело наказуемое! Если оно будет подтверждено признанием самой обвиняемой, или показаниями свидетелей, не имеющих от этого корыстной выгоды, — церковный суд вынесет объективное решение. Слушаем обвиняемую.

Капа решительно вышла вперед. Ее немаленькая грудь вздымалась от негодования. Начала она дерзко и решительно:

— Все это злой навет, святой отец! Нет за мной никаких провинностей! Мужу всегда была верна! Свидетельницы, если они есть, подкуплены супругом или его другом — боярином Мишиничем, — вон он стоит! А я безвинна…

Они сколотили ватагу из подобных себе и идут в какой-то поход якобы по государственному делу, а на самом деле пьянствуют и насильничают девок по всем городам и весям, оставляя по Руси за собой недобрую память. Все они волхвы и разбойники, проповедуют против учения Христа. Особенно плохо относятся к священникам, приехавшим из Византии и скопцам!

А у меня деток двое, их еще растить и растить… Прошу тебя, прими меры!

Сильно! Разведка Нездиничей поработала на славу! Правда осталась неохваченной тема измены Родине, изнасилования малолетних обоих полов, поджоги церквей в пройденных городах и селах. Хотя против недобрых чувств к Константинополю и евнухам, все это может быть и мелочь с точки зрения митрополита Переславского.

Против нас стоят редкие умельцы своего дела. Нажми сейчас на свидетельниц, и польются истории, что денег нет, а тут десять рублей обещали и должность хорошую со значительным повышением оклада. И вылетим мы с этого объективного суда, опережая собственный визг, как поросенок у О. Генри!

А Ефрем, дед, похоже, въедливый и внимательный, всех расспросит, в каждую мелкую дрянь вникнет! Да, дела наши провальные и тухлые…

— Свидетельница Марья! — объявил служка.

Маша вышла, поджав губки и стала часто оглядываться на меня. Трусит, как есть трусит! Очень хочет получить ясные указания, что именно нужно говорить. А то сейчас: ты, боярин Владимир одно сказал, а боярыня Капитолина другое. Кто из вас главнее, непонятно пока простой русской девице.

Сейчас надавит митрополит при поддержке Нездиничей, и польются бессвязные и вредные речи о ненужном.

— Дочь моя, что ты знаешь об этой истории? — начал митрополит.

— Ась? — прозвучал достойный ответ.

— Говори, что знаешь!

— Я две молитвы хорошо знаю — «Отче наш» и «Господи Иисусе, помилуй мя»! Каждый день перед иконой на ночь молюсь, — горячо взялась рассказывать девица. — И в церковь я два раза в неделю хожу. И посты никогда не нарушаю!

Издевается она над нами что ли? Рядом молча бесился Богуслав. И тут до меня дошло! Девка видит священника, и считает, что того интересуют только церковные дела!

Ну что ж, вряд ли митрополит слышит так же хорошо, как в юности, вдобавок девица стоит ко мне поближе, чем к нему. Действуем! Я повернул Матвея грудью к себе, прикрылся им от Нездиничей и начал громко кашлять. Мария отвлеклась от беседы с Ефремом и поглядела на меня. Я мгновенно сложил ладони трубочкой и прошипел:

— Машка! Про боярыню!

— А-а-а! — поняла толковая наша. — Боярыня наша Капитолина, видать, занялась любовью с тиуном Елисеем!

— Дочь моя, в этом ее супруг и обвиняет. Что ты именно видела?

— Да забежала я кое-что по хозяйству спросить, а они лежали вместе голые, и обнимались! — тут ревностная прихожанка перекрестилась, — Христом Богом клянусь!

Хорошо идет, толково и по существу!

— Что-то еще об этом знаешь?

— Да что еще… Тискались вечно, когда думали, что я не гляжу!

Просто отлично! Митрополит понял, что больше ничего нужного из свидетельницы не выжмешь и завершил беседу в таком ключе. А вот начало следующего этапа выглядело как-то тревожно.

— Погляди мне в глаза, женщина! В глаза! Только в глаза!

Мария вдруг начала покачиваться. Двое служек подлетели и крепко взяли девушку под руки. Да ведь это гипноз! Пусть это и выглядит непривычно, но внушение чистой воды!

— Скажи мне, не таясь: как это все было на самом деле? Правду…, только правду…

— Я догадалась, что они не заперли дверь — маленькая щелка осталась, — медленно начала говорить сонным голосом заторможенная девица. — Давно поджидала такого мига. Спрашивать боярыню мне было не о чем, поэтому я просто еще приоткрыла дверь и заглянула. И глядела, глядела…

Они меня не заметили, очень увлеклись объятьями и ощупыванием разных мест друг у друга перед главным делом. Потом я прикрыла дверь и тихо-тихо ушла. Если бы боярыня прознала, что я этакое видела, давно бы уж меня выгнала. Рассказывала об этом только Варьке, Евсею да родной тетке на Посаде.

— Ничего больше не видала?

— Нет.

— Она все врет! — внезапно заорала абсолютно негипнабельная старуха у Нездиничей, — ей серебра отсыпали!

— Скажи, Мария, тебе предлагали или давали денег, чтобы ты мне все это сейчас рассказала?

— Да. Боярин Мишинич обещал десять сребреников, если расскажу.

Приготовились визжать по-поросячьи!

— За вранье?

— Нет. Чтобы я боярыни не боялась.

Вот и славно! Визг отменяется.

— Иди, тебя проводят.

Служки девушку отвели к нам.

— Свидетельница Варвара!

Тут все прошло гораздо успешней. На опыте подруги Варя поняла, что от нее требуется, и без лишних отступлений о том, в какую церковь она именно ходит, как говеет и прочих животрепещущих для митрополита тем, доложила, как устроила наблюдательный пункт в кустарнике возле купальни боярыни и какие эротические воспоминания оттуда вынесла.

Во время сеанса гипноза оказалось, что Варька давно предполагала такой исход событий и поэтому как именно подсмотреть, обдумала заранее. Обещанные мной будущие финансовые вливания, как и в прошлый раз, не гляделись чем-то предосудительным.

Довели назад и нашу бесцветную худышку.

— Свидетельница Авдотья!

В бой вступили люди Нездиничей. Выступившая вперед сорокалетняя баба из простых бойко затараторила:

— Я из теремных девушек боярыни Капитолины, знаю ее всю жизнь. Боярыня всегда отличалась кротким и богобоязненным нравом, никогда у нее тяги к чужим мужчинам не было. На прелюбодеяния она неспособна. Очень любит деточек и все свободное время проводит с ними. Все, что говорили перед этим отъявленные потаскухи Машка да Варька, — злые наветы!

235
{"b":"646933","o":1}