– И подумал, что маленький и безобидный лепрекон лучше, чем тролль-людоед в канализации Лондона, – сказал Томас. – Но Финнеган загнал в свой горшок по меньшей мере десять человек.

– Как загнал? – захлопал глазами юноша.

– Обыкновенно, заклятие на горшок наложено. Кто его берет, кроме владельца, обращается в золотую монету. Которую лепрекон присоединяет к своему кладу.

Юноша побледнел.

– Повезло тебе, парень, – сказал Лермонт. – Ладно, давай дальше, что там в твоем расследовании.

Юноща взял читалку, лист ее потемнел, как сажа, впитывая солнечные лучи, нажал на уголок, высвечивая текст.

Она просыпается от грубого толчка. Открывает глаза. Серый свет сочится сквозь забитые досками окна.

– Твоя очередь, белобрысая!

Йоханна. Как всегда, полна доброжелательности.

– Дай поспать…

Дженни пытается завернуться в одеяло, но Йоханна стаскивает его и холод обрушивается на Дженни. Девушка сразу просыпается, садится. Она спала в свитере и джинсах, но в комнате все равно слишком холодно.

Она накидывает куртку, сонно нашаривает ботинки. Втискивается в них, идет, еле перебирая ногами. Йоханна, стоя у стены, зло глядит на нее. Руки скрещены на груди, фиолетовая челка дрожит над глазами. Если она на морозе задубеет, можно повредить глаза, вяло язвит про себя Дженни. Вслух она такого никогда не скажет – кулаки у Йоханны как у парня. Да она вся квадратная, как тумбочка.

Йоханна сует ей в руки мешок и ледоруб.

– Двигай давай. Как жрать, так первая, а как работать…

Это неправда. Дженни мало ест, иногда даже недоедает, хотя порции в приюте сейчас не потрясают воображение. Но спорить с Йоханной – себе дороже.

Она накидывает мешок на плечи, пристегивает ледоруб к поясу, берет короткие самодельные лыжи, которые сама соорудила из пластикового ящика – они офигенно скользят.

Надевает рукавицы, опускает лыжные очки, берет палки.

– Сегодня мелких нет, летунов тоже, – подбадривает Йоханна. – Не рейд, а прогулка. Главное, держись рядом и не попадись троллям, сопливая. И раздобудь жратвы, наконец, а то за два последних рейда ты одну мерзлую морковку принесла.

Ага. Принесешь тут что-нибудь. Они выгребли все в радиусе пятнадцати миль.

Дженни распахивает дверь, и жмурится на мгновение – ледяной воздух бьет в лицо мерзлой рукавицей. А это только тамбур, страшно подумать, что на улице творится. Йоханна толкает ее в спину:

– Кончай морозить!

Дженни пролетает два метра до входной двери, хватается за ручку, поросшую синеватым инеем. Холод пробивает даже сквозь перчатки. Дверь обросла толстым слоем снега, будто белым мхом, Дженни не замечает его красоты. Слишком хочется есть.

Она наматывает шарф – как маску, надвигает лыжные очки, и, задержав дыхание, открывает входную дверь.

Солнце слепит даже сквозь темные стекла очков. Бесконечно синее небо, перечеркнутое лазурной стеной ледника, придавившего горы. Остальное – снег. Всюду, куда падает взгляд и куда он никогда не упадет, везде снег и снег. А под ним – гранит и лед.

Она толкается палками и легко скользит по плотному снегу. Быстрее, еще быстрее. Останавливаться нельзя, хотя Йоханна и сказала, что сегодня нет летунов.

Двигайся, или умрешь. Этот урок Дженни заучила накрепко. Слишком много девочек погибло, потому что были глупыми курицами, которые никак не могли понять, что все поменялось, и больше никто о них не будет заботиться. После того, как погибли взрослые…

Возле темной горы смерзшегося щебня, выступающей из снега, она замедлила шаг.

Постояла с минуту. Там, под двумя метрами снега, лежали Арвет и Бьорн.

Два дурака, который пошли за ней. Остались бы в Люсетботне, были бы живы до сих пор. Хотя наверняка Люсеботн тоже уже замерз. Все замерзло, вся Норвегия покрылась льдом.

Стоило ли такая жизнь того, чтобы жить?

Дженни бьет палками, поднимая фонтанчики снежной пыли и летит вниз по склону, как стрела.

Она не хочет, но вспоминает то, что случилось три месяца назад. Бьорн, в которого вселилась мерзкая тварь и Арвет, который пытался его остановить. Бьорн убил его, а она похоронила Бьорна, обрушила на него скалы. Как она это сделала? Тогда она умела делать непонятные вещи.

Потом…тут мысли у Дженни путаются. Что же случилось потом? Кажется, она отчего-то отказалась. От чего-то очень важного и очень тяжелого.

Тогда мир и изменился. В ту ночь небо пылало, но не обычным северным сиянием, нет, через весь небосвод протянулась огромная призрачная радуга. И пришли льды.

Сначала они думали, что это обычная снежная буря. Придется посидеть взаперти дня два, пока непогода не уляжется, а потом из города приедут бульдозеры, расчистят дорогу.

Буря не стихала двенадцать дней. На третий день оборвались провода, и воспитатели завели генератор. Вот тогда-то кто-то из них и заметил, что снаружи кто-то есть. Темные силуэты, едва различимые в ревущем белом мареве. Они еще тогда не знали, кто это, думали, кто-то сбился с пути. Хильда пошла к ним с фонарем, обвязавшись веревкой. И исчезла.

Они вытянули обрывок веревки. Измочаленный, в крови.

Тогда они испугались, очень испугались, но никто и не мог предположить, что их теперь ждет… А потом тролль проломил окно и утащил Ольгу на глазах у всех. Тогда они испугались по-настоящему.

Дженни спускается в долину. Там еще должна была остаться еда, лавина накрыла город, превратила его в большую консервную банку. Три экспедиции назад Йоханна устроила большую вылазку, они копали весь день, и дорылись до крыши магазина.

Дура Йоханна от жадности совсем ум потеряла. Тем вечером с гор спустились тролли, и они бежали все пятнадцать километров до приюта, не оборачиваясь.

А когда добежали, обернулись и поняли, почему их тролли не догнали. Аннет не успела убежать.

Меньше всего Дженни хотелось возвращаться туда, но в ближних сеттерах они уже все выбрали. Еще немного и начнут голодать.

Толчок. Еще один толчок. Ветер режет онемевшую кожу, искры летят следом – наверное, красиво. Она летит вниз, набирая скорость, и от красоты полета внутри Дженни начинает просыпаться то, что она давно забыла. Чувство каната, который дрожит под ногами. Шум зала. Чувство, когда ты можешь то, чего не может никто.

Когда-то она что-то умела. В прошлой жизни, до того, как небо закрыла радуга.

Воспоминания нечетки, они наслаиваются друг на друга – что было на самом деле, а что она придумала. Когда взрослые погибли, она посмотрела свое личное дело – но все, что там было написано, было неправдой. Она выросла в цирке, ее родители погибли, у нее был дедушка, который о ней заботился и были враги, от которых она бежала. Но почему, отчего, и чем же таким она обладала, никак не могла вспомнить. После той ночи все поменялось.

Ей почудилось движение справа, не сбавляя ход, она поворачивает голову. Кажется, там, на дальних скалах? Нет, показалось.

Дженни вновь бьет палками, наст разлетается брызгами, она идет зигзагом, гася скорость, и плавно подкатывает к узкому провалу.

Быстро оглядывает небо. Троллей до вечера не будет, а вот летунов она опасается. Никто не знает, как они выглядят – черные точки в небе, слишком большие для птиц. И очень быстрые. Сигурд уверяет, что это драконы. Дженни не спорила. Может, и драконы. Какая разница? Для выживания достаточно знать, что когда они появляются в небе, надо бежать со всех ног и прятаться. Иначе…

Дженни снимает лыжи, вешает их и палки за спину. Надевает на ноги кошки, и, упираясь руками в узкие стены тоннеля, лезет вниз. Йоханна знала, кого посылать, мрачно думает она. Ее задница сюда бы не пролезла, а Дженни спускается легко. Это просто…