Голова у неекружится и она останавливается.

Пожрать бы.

Сейчас она бы съела что угодно. Шкурку от колбасы, обертку от шоколадки, прошлогоднюю карамель, что угодно. Живот крутит, она вынимает нож, высекает комок плотного снега. Запихивает в рот и сосет комок, сглатывая понемногу холодную воду.

Вот и крыша.

Дженни спрыгивает вниз, кошки глухо бьются о дно. Звук странный. Девушка поднимает голову. Метров десять будет.

Последние слои тогда они долбили в спешке, снег был грязным, перемешанным с камнями, слежавшимся до плотности льда, а потом пришли тролли. Времени не было.

Она опускается на колени, вынимает лопатку, вонзает в снег. Лезвие со звоном ударяется во что-то. Это звук…

Дженни принимается долбить снег и отбрасывать за спину, освобождая пространство перед собой. Наконец лезвие скребет по поверхности, Дженни склоняется, чтобы понять, в чем же дело и вскакивает.

Это стекло! Стеклянная крыша. И она трещит! Она упирается в стенки, но в этот момент стекло раскалывается у нее под ногами.

Дженни летит в холодную темноту, обгоняя снежинки, и падает на пол. Лодыжку пробивает острая боль, она орет и крутится на полу, откатывается в сторону. В тот же миг на это место падает снежная глыба.

Дженни, шипя от боли, стискивает лодыжку. Это же надо – так вляпаться! В полной темноте она опирается на что-то твердое, кажется, стенку, и принимается баюкать ногу.

Через некоторое время боль утихает, а глаза привыкают к темноте. Она, наконец, может разглядеть, куда же попала.

Света из пробитого колодца хватает, чтобы понять – это рай.

Торговый центр. Нетронутый. Огромный. Запечатанный под снежной толщей. И как лавина не проломила стеклянный потолок?

Дженни решает, что подумает об этом за обедом. Она осторожно встает и легонько опирается на ногу. Идти можно, если не торопиться. Вынимает из кармана фонарик, рассекает лучом полумрак. Эй, ей повезло, она упала на пол верхнего, третьего уровня. А могла бы провалиться до первого этажа, вот туда, в павильон с какими-то тряпками.

Она идет вдоль стеклянных стен бутиков.

Луч фонаря скользит по стеклам, проникает в пыльные глубины магазинов. Двери открыты – люди покидали центр в спешке. Дженни заходит в магазин, проводит рукой по сверкающему желтому шелку. Летняя коллекция. Сейчас ведь уже май? Должен быть май, если бы не эта вечная зима.

Она отпускает платье, то с шорохом качается на вешалке. Отличный цвет, раньше бы она оторвала его вместе с вешалкой.

Подгоняемая голодом, она бредет вдоль стеклянных стен, невольно заглядывая туда и каждый раз раздраженно отворачиваясь. Техника, часы, обувь, шмотки, очень много шмоток – зачем людям нужно было столько одежды?

Широкий зал за поворотом. Фудкорт! Дженни радостно бросается к вывеске «Макдональдса», но едва заглянув за прилавок, отшатывается от зловонного запаха гниющего мяса. Ну конечно, три месяца прошло, даже пластиковые гамбургеры испортились.

Стараясь не дышать носом, она заглядывает в холодильники. Находит пакет сырой картошки фри и принимается его грызть, как мороженое. Картошка сохранилась неплохо – хотя электричества давно нет, но весь город превратился в гигантский холодильник.

Хрустя и хромая, она спускается на второй этаж, и здесь поступает умнее – изучает сперва схему этажей. Продуктовый магазин располагался на первом. Конечно, бананов она там не отыщет, но консервы…

Дженни жмурится. Банка консервированного горошка и она самый счастливый человек на свете!

Картошка ее приободрила, даже боль в ноге почти утихает.

Продуктовый оправдывает все ее ожидания. Она начинает есть прямо у касс – садится на стул кассира, пожирает четыре шоколадных батончика и запивает их кока-колой. Минут пять Дженни излучает одно чистое беспримесное счастье, потом добивает банку колы и торжествующее ставит ее на ленту конвейера.

«А может, не возвращаться? – думает она. – Здесь я одна проживу лет десять, не выходя на поверхность»

Она обдумывает эту мысль и с сожалением ее отвергает. Йоханна, безусловно, та еще стерва, но остальные девочки не заслужили голодной смерти. А вот вообще идея переезда Дженни нравится. Она идет по магазину, набивая рюкзак, и обдумывает ее.

Свинина, горошек, фасоль, лосось, свинина, сырокопченые колбасы, хлебцы, шоколадки, конфеты – все летит в горловину рюкзака и он тяжелеет с каждым шагом. Когда она понимает, что всерьез примеривается к громадному окороку хамона – с нее размером, Дженни решает, что с едой она закончила.

Поворачивает в отдел косметики, где выгребает все – шампуни, гели, лосьоны, прокладки, лаки, расчески, зубные щетки, пасты. И маленькую пилочку для ногтей. Она умрет, но без нее не уйдет.

– Надо переезжать, – решает она, попытавшись поднять рюкзак. Он не поднимается. Девушка подкатывает тележку, еле заваливает рюкзак туда и катит к выходу. Как она будет отсюда выбираться, и топать десять километров в гору по снегу, она еще не знает да и знать не хочет.

День уже на исходе – понимает Дженни, когда возвращается к провалу в крыше. Другого выхода из центра нет – все завалено тоннами снега.

Дженни глядит наверх. Пять метров до разбитой рамы. И еще десять метров по узкому колодцу до верха. Была бы веревка, она даже с поврежденной ногой смогла бы подняться.

Но так…

Дженни беспомощно оглядывается. Похоже, ее желание здесь остаться сбудется. Это ее дом и, в перспективе, могила.

В узком проеме наливается вечерней темнотой небо. Если бы она была наверху, то надо было торопиться, чтобы успеть. Тролли уже проснулись и они голодные.

Ей кажется, что она увидела движение в пустом коридоре. И звук, она слышит звук. Мертвая тишина, которую нарушают только ее шаги, грохот колес тележки, и дыхание, морозными клубами повисающее в воздухе. Но теперь она слышит еще что-то. Едва заметный шорох, словно кто-то ступает мягкими лапами по отполированным плитам. Дженни отпускает тележку, вытаскивает нож, перекладывает фонарик в левую руку.

Эти боятся холодного железа – это они выучили уже на кровавом опыте, но она знала это и раньше. Откуда, неважно – это не требовалось для выживания. А вот умение метать нож осталось при ней. Да, дедушка ее хорошо научил.

В сердце шевелится что-то слабое, нежное, но Дженни отсекает все лишнее, движется вперед скользящим хищным шагом, стараясь не напрягать больную ногу. Саперная лопатка висит на поясе, если она метнет нож, то сразу схватит ее, чтобы не остаться безоружной.

Фонарь подрагивает в ее руке, луч пляшет, выхватывая то сверкающие витрины, то пол, пока в световое пятно не попадает нечто, чего здесь быть не может никогда.

Дженни опускает руку с ножом.

– Ты? – изумляется она. – Лас, мальчик мой, это ты? Что ты тут делаешь?!

Фосс поворачивается и бежит в темноту.

– Стой, Лас, ты куда? Ты что, не узнал меня?

Она бежит за ним, шипя от боли и подволакивая ногу. Лас держится в отдалении, останавливаясь и ожидая ее, когда Дженни слишком отстает, и девушка понимает, что он ее куда-то ведет.

В голове у нее ни единой связной мысли, одни обрывки. Лас появился, и она вспомнила – так отчетливо, все, что случилось с ней – цирк, химеру, Калеба, Пола, сражение в особняке Альберта Фреймуса и пытки на его острове, свое путешествие в облике дельфина сквозь холодные воды моря и Арвета. Особенно Арвета.

Она не замечает, как начинает плакать, а Лас все бежит и бежит по галерее, и она словно шагает с ним в свое прошлое, отматывала кадры назад.

– Лас, подожди, Лас, это же я, – просит она, но зверь не останавливается, пока не приводит ее в самый дальний угол галереи. Здесь он садится.

Дженни подходит вплотную, садится, откладывает фонарь. Осторожно протягивает руку и гладит фосса. Тот чуть дергает ушами, но не отодвигается. Дженни бережно гладит его, потом притягивает к себе и крепко обнимает. В голове у нее словно шумят крылышками невидимые бабочки.