– Какой ты стал здоровый, – говорит она, смеясь и плача. Пытается поднять его, но лишь подносит к лицу – фосс приподнимается на задних лапах и стоически терпит, когда она его целует. – Лас, зверюга моя, где тебя носило? Как ты меня нашел?!

Фосс выворачивается из рук, смотрит на нее взглядом умных янтарных глаз, отходит на два шага. Издает глубокий горловой звук, похожий на тот, каким кошки подзывают котят, явно привлекая ее внимание.

– Да куда ты? – слабо спрашивает Дженни. – Или сюда, хочешь есть? Сейчас сходим за кормом, тут его полно.

Фосс отскакивает, снова повторяет свой призыв. Поднимает голову.

Дженни, следуя его взгляду, тоже смотрит вверх.

– Я совсем забыла, какой ты умный, – говорит она. – Лас, ты меня опять спасаешь.

Он привел ее к передвижной лестнице. Здоровенная платформа на колесиках, ее использовали уборщики, чтобы мыть стекла крыши – Дженни разглядела забытое на верхней площадке ведро. Если подкатить ее к пролому, то она сможет выбраться.

Без долгих раздумий она хватается за лестницу. Конструкция вздрагивает и катится вперед. Лас вскакивает, хватает в зубы фонарик и бежит впереди.

– Откуда ты взялся? – с усталым изумлением спрашивает вновь Дженни. – Ласик, дружок, как ты переплыл море?

Теперь она не замечает ни холода, ни больной ноги, она толкает лестницу и не обращает внимания на то, что грохот разносится по всему центру. Лас ее нашел! Значит, и дедушка может найти? И тогда все это кончится, она уедет отсюда и забудет про эту чудовищную зиму и монстров, которые ее населяют.

…Дженни подводит лестницу под провал, фиксирует ее стопорами – чтобы не укатилась. С большим сожалением выгружает половину рюкзака в тележку. Глядит вверх и торопливо лезет по ступенькам. Солнце почти село!

– За мной, Лас, – командует она, забираясь на площадку. – Ну же, быстрее!

Фосс внизу помахивает хвостом. Словно хочет ей что-то сказать, в голове у Дженни стучит кровь и этот стук странно складывается в слова. Неужели он с ней когда-то говорил? Когда-то, когда она умела колдовать?

– Лас, ну прости, я тебя не понимаю. Если мы не уйдем, будет поздно.

Шорох. Льдинки падают ей на волосы, одна падает за шиворот, обжигает кожу.

Дженни поднимает глаза.

Чудовищный мутно-желтый глаз с щелевидным зрачком смотрит на нее, он занимает половину проема, а под ним дергается серый кожистый мешок нижнего века. Девушка замирает.

Глаз исчезает и в лаз влезает громадный палец – морщинистый, серо-зеленый, поросший мхом и увенчанный мутно-белым, точно опаловым когтем. Он ворочается в тоннеле, разламывая и раздвигая его стенки, продвигается все ближе…

Дженни слетает вниз и бежит, а позади рушатся глыбы снега и льда.

Она не оглядывается, оборачивается лишь один раз – когда под весом снежного холма падает лестница.

В мутном свете фонаря видно, как растет снежный холм на переходе третьего этажа, и сверху долетают глухие звуки ударов и рев – о, она помнит этот рев, он всегда приходит вместе с бурей.

«Если тролль почуял жертву, он не уйдет»

– думает она, спускаясь ниже, в темноту замерзшего центра. Где ей укрыться – в этих широких коридорах и стеклянных бутиках?

Магазин!

Лас мчится рыжей кометой, мягко прыгает по ступенькам. Дженни, задыхаясь, врывается в продуктовый, который ограбила совсем недавно. Добегает до конца, мечется в темноте – банки, бутылки, упаковки с готовыми завтраками летят на пол, потом в дрожащем пятне света мелькает служебная дверь и она кидается туда. Ей кажется, или она слышит тяжелые шаги тролля?

Узкий коридор, маленькие комнатки – никогда она так не радовалась тесноте, как сейчас. Сюда ему даже палец не засунуть. Она минует черный провал склада, из распахнутых дверей которого сочится могильный холод и, наконец, находит убежище – крохотную комнатку в глухом тупике, возле ледяной трубы отопления. Распахнула дверь, огляделась – пойдет!

За шкирку втаскивает Ласа, который брезгливо морщит нос на пороге, захлопывает дверь и придвигает стол.

Выглядит смешно – но ей так спокойнее.

Огляделась еще раз.

Наверное, это каморка сторожей. Аскетичная раскладушка, график дежурств на стене – последняя отметка маркером – тот самый день, когда все случилось.

Групповая фотография – трое мужиков в униформе охранников, плечом к плечу. Улыбаются. Там им весело. Дженни выдвигает ящики стола – бесполезные бумаги, ручки, маркеры, пара эротических журналов – под увесистым томом об экономике, зарядка для мобильного.

Под столом она натыкается на небольшой сейф, дергает за ручку и он открывается.

Она вытаскивает пистолет в кобуре. Очень холодный и тяжелый. Дженни вытягивает оружие из кобуры – от него слабо пахло машинным маслом и порохом.

Дженни садится на раскладушку, сжимая в руках пистолет, целится в дверь.

Лас, устроившись рядом, неодобрительно смотрит на оружие.

– Я тоже думаю, что это его не остановит, – говорит Дженни. – Но ничего другого нет.

Фонарик, лежавший на столе, отчетливо тускнеет.

Сколько еще пройдет времени, прежде он полностью погаснет и она окажется в полной темноте? Дженни пыталась вспомнить, взяла ли она хотя бы одну упаковку батареек, когда сгребала все с витрин? Взяла или нет? Колбаса или батарейки, о чем она тогда думала?

Наверняка, о колбасе.

Дженни очень надеялась, что в рюкзаке найдется хотя бы одна упаковка, иначе ей придется возвращаться в магазин.

Она берет фонарик, выключает его и забирается на раскладушку. Подгребает Ласа под бок. Если бы не он, она сейчас тряслась от страха и смотрела, как медленно умирает фонарик. С ним не так страшно.

Далекий удар сотрясает стены.

Дженни закрывает глаза. Под боком у нее лежит теплый Лас. В руке – гладкая рукоять пистолета.

Ей не страшно. Не страшно.

Почти совсем.

Стены дрожат все чаще, наверное, тролль проломил крышу и теперь бродит по центру, вынюхивает ее. Стеклянные стены разлетаются под его лапами, брызги холодных осколков, как звезды, осыпают его каменную шкуру. Он блуждает в холодной тьме, втягивает воздух, и за ним тянется шлейф прекрасных шелковых платьев.

Тролль топчет своими ножищами лето и человеческую радость. Он хочет крови. Ее крови.

Дженни сжимается в комок, подтягивает Ласа к груди – тот не сопротивляется.

С рассветом тролль уйдет, успокаивает она себя, вернется в свои пещеры и почти засыпает, когда страшная догадка пронзает ее – здесь нет солнца, здесь он может бродить сколько угодно, все это место – одна огромная пещера и только дело времени, прежде чем он разрушит стены и доберется до нее.

Дженни плачет от холода, страха и отчаяния, горько, утыкаясь в Ласа, и тот все терпит.

Наконец, силы у нее кончаются. Внутри остается только пустота и ненависть.

– Если бы я только могла, – шепчет она в густую шерсть. – Если бы могла…Я бы их всех уничтожила. Всех, кто это устроил…Людей, троллей, всех…

С этой звенящей яростью она засыпает.

Пока юноша читал, Томас Лермонт весь извелся – подпирал голову руками, вздыхал, качал мыском ноги, полировал ногти кинжалом. Барду не терпелось вставить свои замечания.

– Нет, ну с этой главой ты явно загнул, – сказал он, едва журналист закончил. – Вся вторая половина с супермаркетом неправдоподобная. Как стеклянная крыша не рухнула под такой массой снега?

– А мне понравилось, – неожиданно вступила Марианна. – Особенно тот момент, когда тролль ее обнаружил. Только я не очень понимаю, разве это статья? Больше похоже на книгу.

– Понимаете, это не чистое журналистское расследование, а скорее реконструкция, – робко заметил юноща. – Может быть, вы знаете термин мокьюментари…