Адресата для этих вопросов рядом с ним не было, да и Михаил не представлял, кто мог бы быть таким адресатом. Поэтому и ответов ждать не стоило. Он подумал о том, что сказать пассажирке с 1С в этот момент, но по громкой связи раздался голос.
– Дамы и господа, говорит … хм… капитан корабля… К нам прибыл запасной космолет с истребителями. В ближайшее время мы проведем стыковку и попросим вас перейти на его борт для завершения полета. Благодарим за выбор нашей авиакомпании, – протараторил он последнее предложение.
Корнеев посмотрел на людей. Они стали другими за эти часы, как будто кровь в их сосудах сменил тихий ужас, смешанный со счастьем быть живым и болью о погибших. Еще недавно веселые и говорливые, они молчали и верили, что смогут вернуться на маршрут, с которого почему-то сошли.
Михаил на корточках подошел к заплаканной вдове. Она подняла на него глаза и еще сильнее разревелась, когда он прижал ее к своей груди.
– Ваш муж – герой, вы можете гордиться им, – никакие слова, кажется, ничего не значили сейчас, но они были нужнее, чем когда-либо.
– За что они его убили? Что он такого сделал? – она надрывалась в попытках найти какой-то смысл в веренице случайностей. Он не знал, что сказать.
– Уверен, их найдут, они не смогут далеко уйти. Все космолеты отслеживаются, и вряд ли получится его дозаправить, чтобы вылететь за астероиды, – Корнеев пытался придать своему голосу уверенность, хотя и знал, что трекеры можно перенастроить, а для такой продуманной операции должен существовать план отхода.
– Это ведь тот человек выключил все брэйннеты, да?
– Скорее всего, – Михаил вспомнил, что террорист ходил в туалет, когда произошла «солнечная буря». Возможно, там была припрятана «глушилка».
В этот момент они ощутили легкий толчок. Корабль состыковался с космолетом. Дверь в трюм открылась, и он услышал голоса. «Поднимайтесь на борт». «Где пострадавшие?». Через секунду к ним подбежали несколько медиков. Возле его головы водили сканерами, смотрели в зрачок, что-то прилепляли. Двое разговаривали с пассажиркой с 1С. Кто-то буднично констатировал факт смерти. Его куда-то вели, он видел вооруженных людей, которые проверяли всех поднимающихся на борт.
Через полчаса они уже летели к Луне. Брэйннет заработал, постепенно в салоне началось гудение сотен одновременно говорящих людей. Ему позвонила Джэй, которая была менее спокойна, чем обычно.
– Привет, я в порядке.
– Фух, я волновалась, – через пару секунд пришел ее ответ. – Тут все новости – про ваш рейс.
– Джэй, я приеду – поговорим, – тяжело было общаться в этом нестройном хоре желающих высказаться.
– Э, хорошо, – она замялась. – Береги себя.
– Буду, – он на мгновение подумал. – И ты.
Девушка слегка улыбнулась и внутренний экран погас. Он закрыл глаза и еще раз прокрутил последние события. «Надо найти этих Блашиховски. Понятно, что они полетят за астероиды, чтобы скрыться на одном из спутников газовых гигантов. Но зачем им пассажирский, даже не военный космолет? Если они террористы, то зачем оставили столько людей в живых? И почему ничего не слышно ни о требованиях, ни о политических заявлениях? Впрочем, сейчас это не так важно, как…»
Страдалец/21.09.2095
«Я умер? Странный вопрос для никогда до конца не жившего. Хотя я все еще как-то мыслю, значит, где-то существую. Или просто проговариваю мысли того, кто существует.
Было ли страшно? Секунда стягивающего мышцы ужаса. А потом свобода. Ничего физического больше, кроме антигравитации. Ощущаю только близость небес, к которым вознесусь. Скоро они придут.
Я вышел. Вижу свое тело на зеленой траве, людей, которые бегают и машут руками. Глупые, я прощаю вас. Вы просто не понимали, кто рядом с вами. Вы были молекулярны и не видели, что за этим миром стоит еще один, к которому я принадлежу.
Какая-то трещина сомнения пробегает по краю моего сознания. Свободен ли я или просто галлюцинация все еще живого мозга? Нет, я же вижу всех этих людей и бывшего себя. Но почему я все еще здесь, почему не в ином мире? Я согласен на ад – всё лучше, чем быть плодом воображения умирающего куска биоматерии.
Врачи, носилки, крики…
Непонятно, где мои? Где все те, с кем я общался все эти годы? Все те, кто просил меня войти в эту дверь с надписью «Вовне». Они не могли бросить меня тут, на пороге, возле коврика «Дом, милый дом» в виде моего собственного тела.
Они просто задерживаются. Стою посреди ночного города, сквозь меня падают капли дождя и лучи света окон перепуганных людей. Не знаю, я не найду дорогу сам, я же просил, я…
Отворачиваюсь и иду. Сквозь людей, сквозь ревущую мать, сквозь зевак с камерами. Прыгаю и лечу. В никуда, где я появился из света, и на свет, из которого состою.
Поднимаю голову и вижу вспышку молнии, которая пронзает расстояние между тем миром и этим. Секунда – и страшная боль сотнями тупых гвоздей вбивается в мое тело.
«Разряд. Еще разряд».
Мою биоткань везут в больницу.
Никто не пришел. Небеса решили не возносить меня. Ад отказался волочить мою душу в свой котлован. Я стучусь, но дверь закрыта. Никого».
Из аэропорта Армстронга Михаил полетел на лунную станцию «Эпсилон», где уже должна была начаться процессия. Сегодня хоронят его боевого товарища Владимира Михеева. Он плохо понимал, как устроены временные пояса на Луне и почему соседние станции были синхронизированы с разными земными городами. На «Эпсилоне» сейчас 12 часов дня, хотя на соседней «Дзете» почти полночь.
На крыше самолета был открыт панорамный вид, как будто специально, чтобы люди продолжали страдать от космической депрессии, распространявшейся по обитаемым планетам и спутникам, несмотря на все усилия медиков. Тех, кто летел впервые, эта бесконечность впечатляла, но чем опытнее был путешественник, тем чаще он сравнивал ее с простым числом, которым являлся сам.
Над станцией, расположенной в Море Москвы на обратной стороне Луны, не было Земли, а значит, не было и напоминания, что мир хотя бы визуально богаче, чем серый разной яркости. Поэтому тут так любили окрашивать стены зданий, и у гостей «Эпсилона» создавалось впечатление, что они попали во вселенную детских кубиков.
Корнеев спешно вошел в торжественный зал со стенами из темно-фиолетового бархата, когда церемония уже началась. Три десятка гостей по очереди подходили к гробу и прощались с майором. Михаилу кто-то пожал руку. Кажется, он слишком торопился, отчего внутренне не очень соответствовал печальному духу мероприятия. Увидел в толпе еще одного бывшего сослуживца, подполковника Зобнина, кивком головы поздоровался с ним.
Пришел его черед, он посмотрел в закрытые глаза друга, и только сейчас до него дошло, что в этом мире они больше никогда не встретятся. Что-то невероятное было в этой мысли – вот же Володя, тут. Но нет, он, может, и тут, но какая-то важная часть его уже стерта с жесткого диска. Корнеева придавили грусть и теплые воспоминания. Он выдохнул, положил в гроб лунную гвоздику и побрел в зал.
Гостей попросили присесть, зазвучал орган, но вопреки ожиданиям это оказалось началом песни, под звуки которой гроб медленно покатился вглубь сцены, где открылись створки молекулярной печи. Михаил вслушался в слова, оказалось, что песня была про бесконечную жизнь.
«Как иронично Вова идет от космической пыли¹ к космической пыли². Как будто даже кремация – повод для веселья. Жаль, что его нет с нами, а то он бы глупо пошутил, что не ждал, что его смерть так тепло примет».
В это время включился большой экран, стоявший в углу зала. На нем был созданный нейросетью клип с яркими событиями из жизни Владимира. Яркими они были по мнению искусственного интеллекта, потому что сам усопший был бы против кадров с его второй свадьбы.
Через несколько минут видео замерло. С экрана на гостей смотрел веселый добряк майор Михеев. В этот момент под громкие барабаны и хор, поющий про то, что кто-то хочет жить вечно, из печи выполз небольшой ящик с пеплом покойного, который распорядитель похорон в белоснежных перчатках бережно передал сыну майора.