Утром не осталось и следа от жарких дней, обманчиво казалось, что лето прошло. Было немного грустно и не хотелось вставать, тлилась надежда, что получится переспать эту серость. Пробудившись, Герц мельком взглянул на радиобудильник, на фоне бледного дня отчетливо фосфорицировали зеленые цифры, показывая математическое соотношение, девять к сорока двум.
После тридцати у Герца зародилось ощущение страха перед быстротечностью времени. Горькое осознание в его бесценности, из года в год лишь прибавлявшее темп и невозможности хоть как-то сбавить ритм безжалостного метронома. С каждым годом это чувство крепло, порою зашкаливая до фобий. Боязнь от мысли не успеть дописать нечто важное, и тем самым, не сказать о том, что его так сильно беспокоит.
Позже, приходит второе беспокойство: как будет писаться сегодня. В будние дни, когда мысли погружены в работу, этот страх не так отчетлив и сам собою отступает. У Герца ни раз возникала шальная мысль сменить профессию, найти другое место, где не требуется такого умственного и психологического напряжения, и посветить себя прозе. Работа не всегда позволяла сконцентрироваться на романе, подбрасывая временами неожиданные коллизии. Но бросить и уйти целиком в писательство роскошь не позволительная, и в любом случае означало бы финансовый кризис. И как следствие, не потянув ипотеку, квартиру пришлось бы продать. А другого жилья, ни здесь, ни на большой земле, у него попросту не имелось.
Не хотелось включать телевизор, в постели приятнее нежиться в тишине, слушать дождь, мерно отстукивающий по отливу окна; слушать ритмичное тиканье настенных часов, добавляющее безмятежности и уюта. Страх времени уже преодолен, беспокойство будет ли сегодня писаться, еще не наступило. Приграничное состояние, уже проснулся, но еще удается дремать.
Робкий звонок в дверь, затем продолжительный, осмелевший. Герц не спеша поднялся и прошел к окну, убрал подпирающий словарь, перевел ручку вертикально вверх, и оставил створку под косым углом. Поеживаясь, шлепая босыми ногами по холодному линолеуму, прошел на кухню и закрыл балконную дверь – тянул время, надеясь, что утренний гость не дождется и уйдет. Ничего подобного, звонки стали по-хамски требовательны, с короткими паузами – ранний визитер на слух воспроизводил какой-то бравурный марш.
Не посмотрев в глазок и не заботясь, что он в трусах Герц отпер входную дверь и онемел от неожиданности. На пороге стояла Ангелина, в коротком розовом халате и в домашних тапочках. Длинные каштановые волосы переливались, словно она только что вышла из ванны и наспех успела их просушить, тонкие губы кривились в усмешке. Подмышками она сжимала коробку шоколада, в другой руке полупрозрачный пакет «маечка», с просматривающимися яркими упаковками внутри.
– Привет, – сказала она.
Герц конфужено таращился на раннюю гостью.
– Может, все-таки пригласишь? – спросила она, с нескрываемым недовольством в голосе, что столько прождала. Во взгляде непривычная надменность, возможно, первое, ошибочное впечатление.
– Прошу прощения, я только проснулся, – выговорил Герц, преодолевая оцепенение. – Проходи.
Оставив дверь открытой, Герц понеся в комнату. Наспех влез в измятую футболку и натянул трико, попрятал разбросанные вещи и задвинул занавески ниши. Ангелина, не заглядывая в комнату, примыкавшую к тесной прихожей, прошла на кухню. Слышно, как она набрала воду, и включила электрочайник. Открыла настенный шкаф, погремев посудой, что-то достала оттуда и сполоснула в раковине.
Собравшись с духом, Герц вышел на кухню. Ангелина сидела на стуле между столом и электроплитой, нескромно закинув ногу на ногу, раскачивала тапок повисшей на пальцах ног. Миндалевидными ногтями левой руки она отбивала дробь на коробке шоколада, лежавшей на столе. Тут же выложенные из пакета банка кофе с неизвестным логотипом и припухлая шайбаобразная упаковка с яркими иероглифами. Ангелина поднялась навстречу Герцу, положила руки на его плечи и подалась вперед для поцелуя в губы, но резко изменив траекторию, чмокнула в щеку. Герц растерялся, хотел было отстраниться, но Ангелина его придержала. В этом, по крайней мере, она не изменилась – заметив смущение, пока не поиздевается, не отпустит. Пристально взглянула в глаза, наблюдая, как наливается краской его лицо. Ухмыльнувшись краешками губ – смилостивилась, отпустила его и вернулась на свой стул.
Герц протиснулся на угловой диван, теперь, когда между ними был стол, он почувствовал себя немного поувереннее. Он еще полностью не проснулся и отказывался верить в происходящее. Пошарил по карманам трико в поисках сигарет, вспомнил, что покурив перед сном, оставил их на балконе.
– Я с Питера тебе подарки привезла, – Ангелина пододвинула банку кофе и шайбу с иероглифами. Голос ее немного погрубел. – Пуэр, многолетний, какой ты любишь.
– Спасибо, мне очень приятно. Извини, но мне нужно покурить, если ты не возражаешь. Никак не могу в себя прийти.
Герц поднялся из-за стола, прижимаясь к электроплите, обошел гостью, наблюдавшая за ним удивленно-насмешливым взглядом, и выпорхнул на балкон, плотно прикрыв за собой дверь. На балконе прохладно и сыро, к тому же, в растерянности, он вышел в одной футболке, тонком трико и без тапочек. Придется возвращаться.
– Накину что-нибудь, прохладно, – сказал он, точно за что-то оправдывался.
– Кури на кухне, – не поднимаясь, Ангелина дотянулась и включила вытяжку над электроплитой. Выдвинула из-за стола стул, поставила рядом собой и приглашающе похлопала ладонью по дермонтиновой обшивки сидения: – Присаживайся.
– Я лучше в подъезде, – Герц снова произвел тот же фланговый маневр, прижимаясь к плите, обошел Ангелину.
– Я не кусаюсь, – ехидно заметила гостья.
– Я знаю, – глупо ответил Герц.
– Только не долго, я к тебе на несколько минут.
Выкурив две сигареты к ряду, Герц немного пришел в себя. Вернувшись, застал Ангелину у плиты, она варила кофе в турке.
– Садись, кофейком напою, – сказала она, не оборачиваясь. – Настоящее, бразильское. Зная твое пристрастие к кофеину, перед отъездом зашла в специализированный магазин.
Герц пробрался на диван. Стоя перед плитой, Ангелина оборачивалась и с каким-то странным интересом поглядывала на Герца. За четыре года она заметно повзрослела. Каштановые волосы отросли ниже лопаток, движения уверенные, грациозные, исчезла подростковая угловатость и незначительная сутулость. Повзрослев, она словно осознала свою привлекательность и научилась правильно ее подавать. Выражение острого лица стали утончённее, во взгляде появилась непривычная надменность и холодная ирония, на губах недобрая усмешка. Во всей ее внешности, а особенно в выражение лица, было что-то скрытное, настораживающее, что именно Герц пока понять не мог.
– Что же ты молчишь? – спросила Ангелина. Разлив кофе – себе в чашку, ему в кружку, – с показной грациозностью опустилась на табурет. – Скованный ты какой-то. Или не рад меня видеть?
– Не каждый день такие сюрпризы.
– Извини, что без звонка, действительно хотела сделать сюрприз. Почему ты мне не позвонил? Я уже два дня как приехала, а ты никак о себе не напоминаешь. И даже не удосужился узнать, как у меня дела.
– Я Крутикову звонил, интересовался, – соврал Герц.
– Ну, если так, тогда ладно. Как у вас с Соней? Мне Вадим по скайпу рассказывал, что вы встречаетесь.
– Расстались.
– Кто бы сомневался.
– Не язви, ты для этого пришла?
– Прости, не удержалась. Ты же знаешь мой склочный характер.
– Осталось все той же, пока не укусишь, не успокоишься, – Герцу удалось непринужденно улыбнуться.
– Я фотки принесла, – Ангелина пролезла между столом и диваном и села бок о бок с Герцем. Он отодвинулся и уперся правым боком в поперечную спинку углового дивана. Ангелина достала из кармана халата стопку фотографий.
Герц отложил кофе, и без энтузиазма пролистал достопримечательности Петербурга с Ангелиной на переднем плане. Гостья придвинулась ближе, ненароком положив руку на его бедро. Отодвигаться было уже некуда, он поспешил вернуть снимки.
