Дневник Роальда Ругге (выдержки)

7 октября 1993

По-прежнему третий слой. Завтра спуск на 4.

Вернера мы потеряли. Ночью он напал на Пратта, и тот спросонья ткнул его в живот ножом.

Вольф распорядился провести вскрытие. Дрейк что-то такое при этом нашёл, что до сих пор внятно рассказать не в состоянии. Да и вообще, вскрывать друга… Вольфа я, конечно, понимаю. Надо выяснить, в чём опасность. Ну так пошёл бы и сам вскрыл! Тоже медик как-никак.

Апрель 2008

Адам, задрав голову, стоял перед постаментом и глупо улыбался.

Сверху на него сочувствующим, снисходительным и добрым, но при этом оценивающим взглядом смотрел отец.

Идри. Совсем как в детстве, на улицах города. Только маленький Адам тогда не знал, как его зовут. Но уже тогда понимал, чувствовал доверчивым детским сердечком: эта жуткая, ни на что не похожая мешанина щупалец и глаз — его самый лучший друг. Жаль, что маме о нём не расскажешь. Ей бы он наверняка тоже понравился…

И сейчас Адам улыбался, чувствуя, как по всему телу растекается щекочущее тепло, как будто утреннее солнышко пригревает макушку мальчика, который опять забыл надеть кепку, хоть мама и напомнила дважды перед выходом на прогулку. И отец ласково укоряет: «Ну что же ты, теперь напечёт голову, потом опять будешь спать полдня и много интересного пропустишь!».

— Рад тебя видеть, — сказал Адам. Молча, мысленно. Но Идри услышал.

«Я тоже, сынок», — чужая мысль коснулась разума мягко, как кисточка из беличьей шерсти. «Покажи лицо, пожалуйста. Хочу увидеть, каким ты стал. Да и вообще — здесь ваши фильтры не нужны. Они не защищают от страха, ты ведь уже понял, верно?»

— Да, понял, но не знаю, как объяснить остальным.

«Просто скажи. Они поймут. Они ведь не чужие здесь».

А дальше случилось то, что происходило с ним уже не раз — и всегда оставляло двойственное чувство: его собственное сознание словно отправляли отдохнуть, заботливо желая приятных сновидений; но как в его отсутствие пользовались его телом и разумом — он помнил весьма смутно. Или не помнил вовсе. Это пугало, заставляло относиться к самому себе с недоверием и опаской — и искренне переживать за спутников.

Адам хотел доверять Идри. Отчаянно хотел верить, что для него сын — не просто плод эксперимента, возможно, один из сотен подобных ему, более или менее удачных. Но как можно на это надеяться, если ты понятия не имеешь о том, есть ли у этих существ эмоции, хоть сколько-то подобные человеческим?

Что-то привело его в чувство, какая-то короткая фраза. Приказ? Кто его отдал? И какая часть его существа послушалась этого приказа? Адам не знал. Он просто подчинился и бросился бежать подальше от святилища вслед за командиром.

Потом они долго шли молча. Адам чувствовал насторожённость Айви, а сам он был слишком подавлен, чтобы пытаться как-то развеять обстановку. Он думал о том, как же всё-таки ему воспринимать себя. Как сумасшедшего? Или как человека, которому наконец-то приоткрывается истина — хотя бы самый её краешек?..

Адам невольно усмехнулся. Да, наверно, именно так рассуждает каждый сумасшедший, когда только начинает соскальзывать в пропасть безумия. Когда балансирует на краю и думает, что скрип и скрежет под ногами ему просто мерещатся.

Плохо, плохо…

***

— Что ещё он тебе сказал? — спросила Айви. Адам думал, что разговор закончен — командир уже минут пять сидела неподвижно, молча, и невидящим взглядом смотрела в пол.

— Ну, например, что сюда не пускают случайных людей, — сказал Адам. — Что все, кто сюда попадает, так или иначе связаны с экспериментами с кровью Незримых. С тобой понятно, со мной тоже. А Пауль?

— Насчёт Пауля я могу только предполагать, — медленно сказала Айви, глядя куда-то в багровую темноту коридора. — Не буду пока ничего говорить, но… Подозреваю, что ты прав: мы все трое — братья и сестра по крови. Именно по этой тёмной крови, — она взглядом указала на рукоять эордианского меча. — Видел же — у эорда кровь фиолетовая, и у тех, кто там, на поверхности, мутировал, она тоже со временем темнела.

— Но мне же с самого детства постоянно делали анализы, — возразил Адам, — и кровь была самая обычная…

— В том и дело. Похоже, что те, кого мы ловили и убивали наверху — плоды неудавшихся экспериментов. А мы…

Адам проглотил следующий вопрос, как горсть сухого песка.

Дневник Роальда Ругге (выдержки)

8 октября 1993

С самого утра у Лестер началось сильное кровотечение. Говорил я — не надо брать женщину!

Опять застряли. Занялся разбором и каталогизацией образцов.

9 октября 1993

Лестер в норме, теперь проблемы с Вольфом. Его всё утро тошнило, причём отравиться он не мог — все едим одно и то же. В промежутках между спазмами пытался что-то сказать, но речь затруднена. Дрейк хотел поставить транк., но Лестер отговорила — может быть асфиксия рвотными массами.

Взял у меня тетрадь и написал, что ему сильно воняет. Даже если дышит ртом. Никто из нас никаких запахов не ощущает.

Часа через два прошло, но идти он не в состоянии. Опять застряли.

Апрель 2008

Что-то мешало, причиняло неудобство, настойчиво возвращало к реальности из серого марева спасительного забытья. Пауль попытался пошевелиться и хрипло выругался, неловко повалившись на бок. Оказывается, он уже чёрт знает сколько времени сидит на полу, подогнув под себя одну ногу, и она затекла до полной потери чувствительности. А сейчас её кололо тысячами иголок. Боль была почти нестерпимой, и Пауль, шипя и непечатно ругаясь, вытянул ногу и принялся её растирать, получив в результате ещё более «приятные» ощущения.

Сколько он так просидел? Он с трудом вспомнил, что вроде бы плакал… Или просто выл, кусая губы и молотя кулаком по каменной кладке стены. Он поднял руку к лицу — костяшки были покрыты запекшейся кровью, смешанной с рыжей пылью. Чертыхнувшись, он достал конденсер и кусок бинта и принялся смывать грязь.

Обработав ссадины и посмеявшись сам над собой — уже почти подох, но заражения крови всё ещё боится! — Пауль выпил оставшуюся в конденсере воду и сложил вещи в рюкзак. Надо идти. Куда? А какая, в сущности, разница? Не сидеть же на одном месте и не ждать смерти, как какая-нибудь пыльная каменная статуя недоделанного эордианца.

Шагая по коридору, Пауль несколько раз ловил себя на том, что бросает быстрые взгляды вправо-влево, ища спутников, за которыми надо присматривать, чтобы вовремя заметить признаки галлюцинаций. Как же здесь пусто… Его вдруг захлестнуло нестерпимое чувство одиночества, потерянности в недрах планеты. Ощущение километровой толщи камня над головой навалилось и придавило, будто на плечи легла настоящая мраморная плита. Пауль пошатнулся, сгорбился, но упрямо продолжил шагать. Губы противно защекотало, он раздражённо провёл рукой под носом и ошалело уставился на алую полосу на тыльной стороне ладони.

Магнитное поле? Инфразвук? Он торопливо скинул рюкзак и сел на пол. Запрокинул голову, сжав переносицу. Кровь лилась ручьём, стекала в носоглотку, и это было настолько противно, что Пауля чуть не стошнило. Он сильнее сжал переносицу и попытался усилием воли замедлить подскочивший пульс.

В висках бухало, как будто неподалёку забивали сваи под высотный дом. Во рту было горько и отдавало железом. Пауль медленно и ровно дышал, стараясь ни о чём не думать, и считал вдохи и выдохи. На тридцатом вдохе тиски, сжимающие голову, начали ослабевать.

Кровотечение прекратилось. Пауль полез в рюкзак за водой и выругался: в конденсере плескалось от силы миллилитров пятьдесят. На умывание это тратить не стоит… Он осторожно поднялся на ноги, прислушиваясь к ощущениям. Вроде бы прошло… Ничего не давит. Можно идти дальше.