Самое смешное, что… В конечном итоге всё закончилось тем, что я снова нарастил этот панцирь, и он стал ещё толще, ещё грязнее, ещё уродливее. Тебе нравится? И теперь я боюсь, что уже никто не сможет проломить его и добраться до того, кем я на самом деле являюсь. Даже я сам.

И что если внутри уже не осталось того, что нужно защищать?

Я так думал до последнего времени. Но потом… Морри. Точнее, даже не она, а её отец. Человеческие глаза на морде страшного чудовища. Он стал чудовищем для всех, убийцей, за которым тянулась река крови… Но остался отцом для своего ребёнка.

И снова мы возвращаемся к этому. Отец… Мы хотим верить, слышишь? И я, и Адам, и Айви… Анна, мы все хотим верить в то, что мы не просто биоматериал для вас. Слышишь? Ответь!.. Папа…

Под взглядом отца Морри скорлупа треснула, и девчушка пролезла в эту трещину. Я часто вспоминаю о ней — почему? Даже чаще, чем о Китти. Они похожи… Нет, не внешне. Они обе внутри полны жизни. Они хотели жить. И одну я спас. Надеюсь, что с ней всё хорошо. Потому что я обязан второй… Которая, может, звала меня перед смертью. Она меня любила…

А я не помог… А мог ли я помочь? Вот он, наш персональный ад — вечно думать об этом… Что я мог сделать? Да что угодно. Проверить печь. Сам её затопить. Забыть закрыть окно. Остаться ночевать и… Умереть вместе с ними? Что угодно. Что угодно. Чтобы не чувствовать себя подлым предателем и убийцей.

Что-то совсем незначительное… Одно слово, жест, поворот головы — и мир сворачивает на развилке на другой путь. И всю жизнь мы выбираем путь на миллионах развилок… И ладно бы только для себя. Мы и судьбами других распоряжаемся… А что если нас ведут? Что если выбора-то у нас нет — и не было никогда? Кто ведёт? Вы? Ты?

Я даже думать об этом не хочу.

А вот знаешь… Думать о том, что всё, что я в жизни натворил, я натворил по собственному выбору, нисколько не приятнее, однако. И поэтому у человека, который вдруг осознал это, особенно за миг до смерти… Я ведь сейчас умру? Меня загрыз какой-то зверь, я умираю, и это моё предсмертное озарение, да?.. У человека за миг до смерти только один выход — сойти с ума.

Страшно умирать… Но знаешь, мне здесь, в Катакомбах, ни разу не было так страшно, как бывало наверху. Самое страшное — смотреть на знакомых тебе людей и пытаться угадать: они ещё люди или уже монстры? Ты смотришь на соседа, который сегодня, как и вчера, с улыбкой здоровается с тобой. Но сегодня он как-то странно смотрит поверх твоего плеча… Что он видит? Примеривается, как вцепиться тебе в горло? Или на соседнем доме примостился Идри? Или там просто ветер треплет вывешенное на просушку бельё и вот-вот сорвёт с верёвки?

Ты здороваешься с соседями, с товарищами по отряду. И постоянно, каждый день вглядываешься в их лица, пытаешься понять: это ещё они — или уже нет? И видишь, что они точно так же вглядываются в тебя…

А потом ты приходишь домой, смотришь в зеркало в ванной и думаешь то же самое. Я ли пришёл сегодня с патрулирования? Или уже не я? Каждый день задаёшь себе этот вопрос. И каждый день подозреваешь, что врёшь себе, отвечая на него…

Я никогда не боялся ни смерти, ни ранений, ни каких-то ещё физических мучений — я боялся навредить другим. Я хотел умереть раньше, чем стану монстром. Об этом я молился, хотя и не верил ни в кого из тех, кому принято молиться.

Кем мы стали? Почему вместо того чтобы объединиться — беда-то у людей на всех одна — мы принялись истреблять друг друга, помогать чуме уничтожить человечество? С эорда произошло то же самое? А вот я не верю. Мне кажется, что только люди изначально являются чудовищами. Только мы сами себе и друг другу — самые жуткие монстры.

Я прав? Ведь прав, я знаю…

А вот сейчас я вспомнил: я задавал себе вопрос — кто я? Тот ли я, кем я себя считаю? — ещё до того, как началась эпидемия. И задавал я его себе всегда. Всю свою жизнь. И сейчас я понимаю: да, я не зря сомневался. Я не тот… Я не знаю, кто я… Айви… Я хочу, чтобы ты пришла. Ты одна умеешь прогонять кошмары, так уж вышло. Даже если тебе самой страшно, от нас ты страх как-то отводила. Ты так нужна мне сейчас. Я хочу умереть без страха…»

_________________________

* Поймём ли мы когда-нибудь, что есть жизнь?

Можете ли вы сказать мне, что такое жизнь?

Быть может, всё, что знакомо и дорого вам,

Судьба однажды сметёт своей собственной рукой.

Мы братья по крови,

Мы братья по крови…

Iron Maiden — Blood Brothers

***

Это смертный сон?

Над ним склоняется лицо той, кого он только что звал в бреду, даже не думая, что кто-то его услышит.

Красно-серый туман. В глазах и в ушах. Шумит, перекатывается волнами прибоя.

— Пауль? Пауль… — руки прикасаются к плечам, к лицу… Приподнимают веко. Режущий свет. Но как-то не больно режущий. Как будто и он лишь мерещится угасающему сознанию.

Тот самый свет в конце тоннеля?

Пауль всем существом тянется к нему, но не может пошевелиться, и свет отдаляется, отдаляется… Гаснет.

Не уходи…

Дневник Роальда Ругге (выдержки)

11 октября 1993

Сегодня почти весь день сидели на одном месте. Утром Дрейка скрутило — судороги, пена изо рта, похоже на эпилепсию. Вольф поставил транк., но, похоже, он не подействовал. Отпустило минут через пятнадцать. До сих пор сам идти не может. Ещё и голову о камень рассёк, пока бился в приступе.

Вольф решил выслать вперёд разведотряд. Я вызвался идти с Праттом и Лестер. Прошли полтора километра, нашли спуск на пятый слой. На обратном пути Лестер начала орать и размахивать руками. Вдвоём не без труда зафиксировали её. Успокоилась минут через десять. Плакала и повторяла «Реджи, Реджи».

Пратт ничего не видел, я — тоже. Договорились, что если кто-то видит что-то странное, немедленно называет вслух то, что видит. Может, так удастся отличать галлюцинации от реальных врагов.

К слову, на нас до сих пор никто не нападал. Кроме своих же товарищей. Это начинает пугать.

12 октября 1993

Напросился, называется. Выдвинулись к спуску на 5 и наткнулись на засаду. С потолка прямо на голову Пратту свалилось нечто вроде кучи перегноя, но с множеством конечностей. Я внимательно осматривал свод! Там ничего не было! Они так хорошо мимикрируют?

Пратт мёртв. Я даже подходить к телу побоялся.

Вольф застрелил монстра, но у Пратта уже была оторвана голова.

Меня тошнит. Дрейка тоже тошнит. Пратта вскрывает Вольф, ему ассистирует Лестер. Я её недооценивал.

Апрель 2008

В сознание привела резкая боль. Вначале Пауль осознал, что лежит на животе, уткнувшись лицом в кучу острых черепков, и один из них впивается в кончик носа. Потом, при попытке приподнять голову, пришла и боль из остальных частей тела — от пальцев рук и ног устремилась к центру, как огонь по сухой траве, и захлестнула всё его существо, выдавив из лёгких воздух вместе с хриплым криком.

Кричать тоже было больно. И глубоко дышать. И просто лежать, ощущая израненным телом каждую неровность пола. Тем не менее Пауль попытался расслабиться, насколько возможно. Надо чуть передохнуть и как-то попытаться перевернуться, что ли…

Об этом даже думать было страшно. Последним, что помнил лучевик, было видение устремляющейся к его лицу влажной фиолетовой пасти с тремя рядами острых зубов. Судя по всему, чудовище изодрало его в клочья. И почему он всё ещё жив, и где та тварь, и кто её прогнал — это вопросы пока тоже больно было обдумывать. Первоочередная задача всё-таки — понять, сможет ли он передвигаться.