— Знаете новость? — сказал он, входя в комнату.

— А именно?

— Папа Григорий XIII умер.

— Быть не может! — вскричал Малатеста. — Представьте себе, я его недавно видел и мне казалось, что он поправился.

— Да, умер, Провидению было так угодно, — холодно отвечал кардинал.

— Покоримся воле Провидения, — сказал Ламберто, — я слушаю приказания вашей эминенции.

— Мы, кажется, друзья, Малатеста, не правда ли? — спросил кардинал.

Кондотьер молча поклонился и сказал:

— Друзья, если возможна дружба между отверженным бандитом и именитым кардиналом. Я скорее считаю себя покорнейшим слугой вашей эминенции.

— Не будем играть словами, — возразил нетерпеливо кардинал, — в настоящее время я нуждаюсь в вас, Малатеста.

Малатеста снова поклонился.

— Через десять дней откроется конклав[90], — продолжал кардинал, — и мне хотелось, чтобы он окончился сообразно моим целям.

— Вашей эминенции по всей вероятности угодно быть избранным в папы? — спросить бандит.

— Совсем нет! — вскричал кардинал. — Ты знаешь, у меня другие виды. Но дело в том, слухи есть, будто хотят выбрать Фарнезе, а это будет, естественно, вредно Тоскане; подумай сам, тогда Модена, Парма, Ломбардия составят одно целое под управлением племянника кардинала Фарнезе; Тоскана неизбежно должна будет пасть. Ты знаешь, милый Ламберто, как богат и силен Александр Фарнезе. С падением Тосканы окончится и владычество дома Медичи. Ты один можешь спасти нас.

— Каким образом?

— Фарнезе сумел добиться популярности в Риме, необходимо и нам в свою очередь иметь народ на своей стороне. Четыре-пять тысяч граждан, которые бы окружили дворец и протестовали, могли бы оказать большое влияние на конклав.

— Это без всякого сомнения!

— Скажи, Малатеста, — спросил вдруг кардинал, — ты аккуратно получаешь субсидию от моего брата?

— Аккуратно.

— Ты, кажется, всегда имел верный кров в Тоскане?

— Понятно.

— В чем же дело? Следовательно, в твоих же собственных интересах помочь нам.

— Я готов, ваша эминенция, но меня одно удерживает. Конклав иногда бывает оригинален, и идет прямо вопреки желанию черни. Что если тем способом, который вы рекомендуете, мы не поможем, а, напротив, повредим делу?

— Я должен сказать, что избрание кого угодно, кроме Фарнезе, для нас было бы желательно, — сказал кардинал.

Ламберто задумался.

— Значит, вопрос лишь в том, чтобы помешать избранию Фарнезе? — спросил он.

— Только это, и ничего более.

— А если вновь избранный папа не потерпит господства свободной банды близ Рима и в моем лагере устроит пытку и виселицу?

— Об этом не беспокойся, Ламберто, владения флорентийского герцога слишком обширны, в царствование моего брата Франциска папа не достанет тебя, а если Богу будет угодно призвать брата к себе, и я наследую флорентийский престол, то даю тебе честное слово не духовного лица, нет, ты духовному лицу не поверишь, — а дворянина, что твоя свобода будет гарантирована полностью.

— Благодарю вас, господин кардинал, — отвечал, кланяясь, Малатеста, — вы сами знаете причины, побудившие меня стать отщепенцем общества; я не вор и не разбойник, я служу правому делу, защищаю невинных от произвола беззаконников.

— Знаю, Малатеста, — отвечал кардинал. — И еще раз подтверждаю тебе мое обещание.

— А я еще раз благодарю вас и заверяю словом Мала-тесты, что Александр Фарнезе не будет избран в папы.

— Значит, я могу на тебя надеяться? — спросил повеселевший кардинал.

— Вполне. Ни Фарнезе, ни Сирлетти, который был бы также не удобен для нас, не станут папами, — отвечал Малатеста.

— Я не спрашиваю тебя, какие ты употребишь для этого меры, но повторяю: Тоскану ты можешь считать своим верным убежищем. Фердинанд Медичи никогда не забудет твоей услуги.

— Буду рассчитывать на покровительство вашей эминенции, — сказал Малатеста, провожая кардинала.

Около палатки дожидались два вооруженных бандита, которые должны были проводить почетного гостя, и оседланная лошадь. Фердинанд вспрыгнул в седло с легкостью юноши и поскакал по дороге к Риму.

Возвратившись в палатку, Малатеста сказал вышедшему из-за драпировки Ледигиеру:

— Изволите ли видеть, монсеньор, я правду вам сказал, что у меня есть некоторые связи со святой коллегией.

— Вижу, вы человек сильный и ловкий, — отвечал герцог, — и если мой государь послушается меня, то вы в скором времени будете иметь важные известия.

— Кто, король Франции?

— Нет, не король Франции, он являет собой полное ничтожество, а король Наварры, глава моей религии. Если он захочет вступить с вами в союз, то мы в голландских и английских кораблях перевезем в Рим сильное войско и одним ударом уничтожим гнездо фанатиков. Прекратятся пытки и потухнут костры!

— Спешите, монсеньор, пользуйтесь моментом, если вы его пропустите, все будет потеряно. Через десять дней соберется конклав, изберут нового папу, и тогда наш план рухнет, — сказал Малатеста.

— Знаю и не говорю вам прощайте, а до свидания в Ватикане, — отвечал, уходя, герцог Ледигиер.

Таким образом, избранию главы католической церкви предшествовали: оргия благочестивых синьоров с куртизанками и совещание с бандитом.

По приглашению Диомиры, влюбленный австрийский принц явился к ней вечером в назначенный час. Андреа был типичный немец. Высокий блондин, с правильными чертами лица. Несмотря на то, что он еще не был окончательно рукоположен в чин кардинала, он был одет в пурпурную мантию, последнее он делал по приказанию отца. Андреа был плод любви эрцгерцога Фердинанда Австрийского и красавицы Филиппины Вельсер, которая впоследствии сделалась морганатической супругой Фердинанда. Этот курьезный закон в Австрии давал полную возможность князьям и эрцгерцогам удовлетворять их страсти, не нарушая интересов династии. Таким образом, Андреа по рождению не имел никаких прав, но, любимый отцом, он получил титул принца и кардинальскую мантию. От природы очень добрый и общительный, Андреа пользовался любовью кардиналов и всех, кто его знал. В данный момент австрийский принц-кардинал сидел у ног красавицы Диомиры и не спускал с нее влюбленных глаз. Всякий, видевший эту влюбленную парочку, сказал бы, что молодой кардинал и Диомира ни о чем не могут говорить, кроме любви, между тем разговор их касался животрепещущего вопроса предстоящего выбора папы.

— Итак, ваше высочество… — говорила куртизанка.

— Мое высочество, — отвечал Андреа, — находится в самом затруднительном положении. Рассуди сама, моя прелестная Диомира. Я прислан сюда моим дядей, императором Рудольфом, исполнять инструкции, данные мне в конклаве при выборе папы. В Риме я встретил кардиналов Медруччио, Десте, Альтана и других, все они прожужжали мне уши о предстоящем конклаве. Ужаснее всего то, что все это вырывает из моих объятий Диомиру, для которой я живу на этом скверном свете, и к довершению моих несчастий, она сама, Диомира, своими коралловыми губками лепечет мне о конклаве, о выборе папы по ее желанию. Вся эта истории кончится тем, что я брошусь в Тибр, — прибавил с комической важностью принц-кардинал.

— Бросаться в Тибр совершенно лишнее, — возразила, улыбаясь, Диомира, — а надо меня выслушать. Итак, австрийский принц Андреа, — сказала куртизанка, разглаживая своей белой рукой волосы кардинала, — приказываю вам быть внимательным.

Принц сделал гримасу.

— А если я уйду? — спросил он.

— Вы можете делать, что вам угодно, — серьезно отвечала Диомира, — но я предупреждаю вас, что после этого вы уже не переступите никогда порога моего дома.

Принц, было уже вставший, снова опустился, как покорный ребенок.

— Я вас слушаю, Диомира, — сказал он.

— Мой бедный лев заперт в клетку! — вскричала, смеясь, Диомира. — Но я успокою вас. Наш деловой разговор не будет продолжаться долго. Но вы обещаете следовать моим советам?