— Вне всякого сомнения, — ответила герцогиня, крайне удивленная таким странным вопросом, — святая церковь призывает под свое лоно всех своих верных сынов, и простой крестьянин, если будет достоин, может достигнуть высоких рангов, даже быть избранным святейшим папой, но для этого прежде всего необходимо много и долго учиться.

— Синьора, — сказал живо пастушок, — я сам выучился грамоте без помощи учителя и мне бы очень хотелось образовать себя.

Герцогиня с удивлением смотрела на честного юношу, черты лица которого были выразительны и энергичны.

— Ты, значит, хочешь стать священником?

— Это мое самое пламенное желание!

— Хорошо. Отправляйся завтра к настоятелю монастыря святого Франциска в Лорето; он получит от меня приказание на этот счет. Но, пожалуйста, не забудь, если тебе понадобится что-нибудь в жизни, обращайся прямо лично к герцогине Пармской Юлии и верь, дитя мое, твоя просьба будет исполнена. Граф, прикажите трогать, — прибавила она, обращаясь к старому синьору Бальтасару, и, любезно кивнув головой пастушку, скрылась внутри экипажа.

Когда кортеж исчез из глаз, и бубенцы замолкли, Феличе Перетти опомнился и тихо прошептал: «Итак, я благодаря этой прелестной синьоре вступаю на новое поприще. Что же меня ожидает впереди, скромная сутана простого монаха или пурпурная мантия кардинала? Про то ведает один Господь Бог».

На другой день Феличе Перетти отправился в Лорето. Одет он был в самое лучшее платье, которое нашлось в его гардеробе. В кармане коротеньких брюк лежала серебряная монета — его единственное богатство. Небо было сумрачно, в воздухе парило, все предвещало грозу. Взглянув на небо, покрытое тучами, юноша подумал, что было бы гораздо удобнее оставаться в своей хижине. Эта мысль вызвала улыбку на его губах, и он прошептал: «Я оставляю мое скромное ремесло, для того чтобы броситься в водоворот страстей, управляющих миром. Быть может, и мне суждено быть уничтоженным в нем. Но лучше пасть от небесной стрелы, чем сгнить подобно павшему с дерева листу!»

Между тем гроза приближалась, уже слышались раскаты грома. Феличе с беспокойством смотрел кругом; на расстоянии нескольких миль не было видно никакого жилья. Среди поля стоял лишь один старый ветвистый дуб; пастушок, видя приближение тучи, направил шаги к дубу. В прежнее время также, как и теперь, в деревнях не знали, что высокие деревья служат проводником скопившегося электричества. Подойдя к дубу, юноша увидел странную фигуру, это была старуха, сидевшая, прислонившись к стволу дерева. То была известная Беттина, считавшаяся всеми колдуньей. Перетти узнал ее и невольно попятился назад. Он хоть был и очень умный мальчик, не верящий в сверхъестественное, но в те мрачные времена, когда святая коллегия и сам папа верили в колдовство, было весьма обычным для простого деревенского необразованного мальчика разделять общее мнение на этот предмет. Юноша со страхом смотрел на старуху.

— Ты, Феличе, также боишься колдуньи! — вскричала Беттина. — А ведь ты один из самых разумных юношей округи. Жаль, очень жаль, что гордый сокол превратился в трусливого голубя. Неужели рассудок тебе не говорит, что вся эта вера в дьявольщину, есть прямое доказательство невежества? Подойди ко мне ближе, добрый мальчик, и сядь тут.

Феличе стало совестно, он подошел к старухе и сел под дерево по ее указанию.

— Вот так-то лучше, — продолжала Беттина, — здесь ты сидишь, хотя и рядом с ведьмой, но тебя по крайней мере не мочит дождь; а эта христианская купель не всегда бывает приятна. Не правда ли? — спросила она, разразившись сатанинским хохотом.

В это время блеснула молния, загремел гром и застучали крупные капли дождя. Старуха и юноша, защищенные развесистыми ветвями дуба, сидели, точно под крышей, дождь их почти не касался. Колдунья пристально смотрела на Феличе. Наконец это ему надоело, и он воскликнул:

— Что ты на меня так уставилась, затеваешь какую-нибудь дьявольщину? Смотри, старуха, я уложу тебя этой дубинкой, прежде чем явится к тебе на выручку черт!

Старуха не обратила внимания на эту угрозу и прошептала:

— Шестьдесят лет я занимаюсь изучением физиономий людей, и в жизни моей никогда не видала таких ясных указаний будущей судьбы человека, — и, обращаясь к Перетти, громко сказала: — Ты знаешь, что я умею предсказывать будущее? Недаром ты меня тоже принимаешь за колдунью.

— В таком случае скажи, что меня ожидает?

— Дай мне твою руку и не забудь, Феличе, что бедная нищая не имеет другого хлеба, кроме милостыни.

Пастушок вынул из кармана свою единственную монету и подал ее старухе.

— Великодушен, как король! — прошептала старуха. — И странно, что такая великая душа облечена в тело пастуха. Дай мне твою руку.

Рассматривая его ладонь, ворожея говорила:

— Вот линия долгой жизни, а вот другая, которая прямо указывает, что ты, Феличе Перетти, достигнешь высоких рангов.

— Вот видишь, старуха, какую ты чушь несешь, — вскричал сконфуженный юноша. — Ну как я могу достигнуть высоких рангов — я, простой пастух?

— Я тебе говорю, — отвечала ворожея, — что ты будешь могущественнейший из всех могущественных, и никто — ни люди, ни даже ты сам — не в состоянии изменить судьбы, предначертанной тебе небом.

— Но доказательства! — нетерпеливо вскричал юноша.

— А, доказательства? Ты многого хочешь. Небо не…

Она не договорила, страшный удар грома раздался близ дуба.

— Боже, помилуй нас грешных! — прошептал с ужасом юноша.

— Ты требуешь доказательства, — торжественно продолжала старуха, — и вот тебе само небо шлет это доказательство в огненном письме. Говорю тебе, Феличе Перетти, ты достигнешь высоких рангов, ты будешь папой, и короли будут целовать твою туфлю!

— Молчи, несчастная, — вскричал Перетти, — ты меня с ума сводишь! — И, не дождавшись окончания дождя, он вскочил и торопливо зашагал по дороге в Лорето.

Монастырь францисканского ордена в Риме является одним из замечательных памятников, воздвигнутых католическими монахами в средние века. Ни один орден не имел такого влияния на католический мир, как орден, основанный святым Франциском. Аббат Джоакимо предсказал возникновение орденов доминиканского и францисканского. Существует легенда, будто папе, оплакивавшему упадок католической церкви, явилась пресвятая дева Мария и объявила, что для спасения католицизма вскоре Господь Бог пошлет две благодати. Эти две благодати действительно явились. Одну из них основал испанец Доминик[75], другую — Франциск Ассизский[76]. В этих двух орденах, начавших борьбу с еретиками, сосредоточился характер католической церкви. Гордый и высокомерный испанец Доминик не был христианином, но только католиком. Вопреки учению Христа Спасителя, он отличался крайней нетерпимостью и фанатизмом. Он основал инквизицию, повсюду проповедовал ужас и зажигал костры. Взятый в плен альбигойцами[77], на вопрос, какой смертью он желает умереть, безумный фанатик отвечал: «Самой мучительной, для того чтобы ваше преступление было еще ужаснее и чтобы вы претерпели вечные муки в аду кромешном». Безумцы испугались страшных слов монаха и отпустили его на волю. Таким образом, фанатик Доминик продолжал проповедовать пользу святой инквизиции, тиранившей несчастное человечество в продолжение шести веков. Франциск Ассизский избрал себе более невинное занятие. Он старался подражать Христу, собирая вокруг себя детей. Кроме того, он выкупал пленных и пускал на волю птиц из клеток. Доминик проповедовал смерть на кострах, разрушение, нетерпимость. Франциск подражал Христу. В эпоху, о которой идет речь, орден францисканцев имел шесть тысяч братий, распространенных в четырех странах света, и был подчинен: генералу, викарию и комиссару римской курии; кроме того, множеству разных мелких начальников, наблюдавших над ним под председательством кардинала. Францисканцы в это время уже не были добродетельны, как прежде. Разврат проник в их среду и шел, постепенно возрастая. Папой был основан орден меньших братий, который пользовался большой популярностью в народе. Вскоре иезуитский орден сделался господствующим над всеми орденами и забрал себе в руки не только королей Европы, но и самого папу. Но до появления последователей Лойолы, доминиканцы и францисканцы управляли всеми делами католической церкви. Кроме того, были еще бенедиктинцы[78], благородные монахи востока; богатые и все почти из знатных фамилий, они вели себя, как аристократы, не вступая в церковные интриги. Бенедиктинцы имели немалое значение в конклаве при избрании папы. Но, кроме всех этих орденов, имелось еще много так называемых местных конгрегаций; они не имели никакого значения в церковной иерархии и нередко впадали в ересь. Следовательно, францисканский орден был один из могущественнейших, и его генерал пользовался большим значением во всем католическом мире, а потому мы, проникнув в монастырь святого Франциска в Риме, с особенным почтением должны преклониться перед персоной, занимающей высокий пост в духовной иерархии; тем более что эта особа нам несколько знакома.