— Друг мой, в таком случае почему же ты не хочешь прибегнуть к моей защите, моя жизнь и шпага принадлежат тебе!

— Спасибо, милый Карл! — воскликнул Зильбер. — Я могу пригласить друга разделить со мной удовольствия, но ни в каком случае не позволил бы себе вести его в тюрьму или на виселицу.

— Ты ошибаешься, Зильбер, — отвечал серьезно француз, — я с большим удовольствием разделю с тобой опасности, нежели развлечения. Ты мне должен сказать, что задумал, и мы вместе, рука об руку, пойдем к намеченной цели.

— А если бы я тебе в этом отказал?

— Не скрою, это мне было бы очень, очень неприятно.

— Хорошо, я обо всем расскажу и предоставлю тебе самому судить, насколько для тебя удобно принять участие в деле, которое я задумал. Прежде всего, скажи, ты любишь Сикста?

— Какого Сикста, папу? — спросил удивленный молодой человек.

— Ну конечно, папу, этого страшного льва, наследовавшего кроткой козочке.

— Я не могу любить человека, который не ставит ни во что жизнь своих подданных, и в его правление палач гораздо более работает в течение нескольких месяцев, чем работал в продолжение двадцати предшествующих лет. Такой правитель не в моем вкусе.

— Вот именно ему-то мы и объявили войну.

— Войну папе! — сказал, понижая голос, Гербольт. — Да еще такому папе, как Сикст V, любимцу римского плебса! Вы все сумасшедшие. Подумай только об одном: папа имеет войско, да, кроме того, весь римский народ за него. При первом восстании народ разорвет в клочки всякого, кто пойдет против Сикста. Извини меня, но, по-моему, это просто сумасшествие.

— Если ты находишь это сумасшествием, в таком случае не будем говорить, — холодно сказал Зильбер.

— Напротив, будем говорить, обсудим хладнокровно все! — отвечал, воодушевляясь, Карл. — Вы восстаете против человека, к ногам которого склоняются все сильные мира: короли, императоры, а потому стоит обсудить ваше предприятие.

— Зачем, если оно тебе кажется авантюрным?

— Таким языком не говорят с друзьями, — возмутился Карл. — Прежде всего ты мне должен сказать, кто у вас стоит во главе заговора?

— Женщина.

— Женщина?! — переспросил Гербольт, расхохотавшись. — Ну, это сила, против которой ничто не устоит! Для того чтобы воевать с попом, нужна женщина. Ну, скажи же мне, эта синьора молода, красива? И, если не секрет, было бы интересно знать, кто она такая?

— Нет, не секрет, — отвечал серьезно Зильбер. — Это моя мать.

— Твоя мать? Извини, я не знал… — смутился Гербольт.

— Да, моя мать, герцогиня Юлия Фарнезе. У нас план уже готов. Лишь только подадут знак к восстанию, все тюрьмы будут открыты, бандиты и гугеноты получат свободу, пристанут к нашим соучастникам, и будет провозглашена республика.

— Все это прекрасно, но вы забываете одну маленькую деталь.

— А именно?

— Черт возьми! Сикст будет защищаться и не отдастся вам в руки, повторяю, в его распоряжении войско, швейцарцы и все плебеи Рима.

— Сигнал будет подан большим колоколом Капитолия, — сказал холодно Зильбер.

— Тем самым колоколом, который извещает о смерти папы?

Зильбер кивнул в знак согласия.

— Значит, вы предполагаете, что его святейшество в назначенный день должен отправиться к праотцам?

— Да, предполагаем.

— Но помните, для этого важного предприятия необходимо иметь много сильных, а главное, преданных людей.

— Успокойся, Гербольт, мы их имеем.

— Но, кроме людей, надо еще иметь много денег.

— У моей матери они есть. Что бы ты сказал, — продолжал Зильбер, — если бы я движением ноги вызвал из-под земли весьма сильных моих помощников?

— Я бы сказал, что ты, мой друг, с ума сошел.

— В таком случае, смотри, — отвечал Зильбер, топнув несколько раз. Вскоре после этого близ Колизея из развалин показалась фигура.

— К вашим услугам, синьор кавалер, что прикажете?

Гербольт не мог прийти в себя от изумления.

— Кто этот господин, точно выросший из земли?

— Ламберто Малатеста, — отвечал Зильбер.

— Мне очень приятно вас видеть, — сказал Гербольт бандиту, — я много слышал о вас.

— Вы здесь видите одного из наших предводителей, — продолжал Зильбер, — я полагаю, имя знаменитого Ламберто Малатеста может несколько гарантировать успех дела, не правда ли?

— Вне всякого сомнения, — отвечал Карл. — Синьор Ламберто один стоит целого войска, с таким героем, как он, я готов напасть на самого испанского короля в его эскуриальском дворце.

— Вы слишком добры, синьор, — отвечал, улыбаясь, Ламберто, — но вы скоро увидите человека, перед которым мы все ничто.

— Едва ли мне придется увидать кого-либо, кто бы сравнился с отвагой знаменитого Малатеста.

Бандит снова поклонился и, повернув голову к колонне, тихо сказал:

— Пожалуйте, монсеньор!

Из-за колонны вышел кто-то закутанный в плащ.

— Монсеньор Ледигиер, — обратился к нему Ламберто, — с вами хотят познакомиться.

Услыхав имя знаменитого защитника Реформации, героя Франции, заставившего трепетать римскую курию, Карл Гербольт буквально не смог выговорить ни слова от удивления. Между тем Зильбер, сняв шляпу, почтительно склонился перед Ледигиером и поцеловал его руку.

— Черт возьми, синьор кавалер, — вскричал, улыбаясь, знаменитый гугенот, — римские попы сделали из меня дьявола, а вы произвели меня в святые.

— Вы для нас более, чем святой, герцог, — отвечал Зильбер, — вы несокрушимая власть, восставшая против современного Вавилона.

— Но что же мы стоим? — сказал Ледигиер. — Садитесь, господа, на эти камушки, поговорим.

Все уселись.

— Мне известно, что в доме герцогини состоялось совещание, — начал Ледигиер, — не правда ли?

Малатеста и Зильбер утвердительно кивнули. Ледигиер продолжал:

— Кажется, был намечен и преемник Сикста V?

— Да, — отвечал Малатеста, — но это была идея герцогини Фарнезе, а не наша.

— Что касается меня, — сказал Зильбер, — то выбор папы не представляет для меня ни малейшего интереса.

— Почему же? Вы забываете, что римский первосвященник — глава католицизма.

— Я — гугенот.

— А Ламберто Малатеста также гугенот?

— Я — итальянец и очень люблю свою родину, — сказал бандит. — Лично мне бы хотелось, чтобы папы совсем не было.

— А вы, синьор Гербольт, — обратился французский генерал к своему новому знакомому, — кажется, не участвовали в совещании?

— Нет, монсеньор, не участвовал, — отвечал Гербольт. — Должен сознаться, что я не силен в политике и религии. Меня пригласил сюда мой хороший друг, кавалер Зильбер, и когда я собственными глазами убедился, кто принимает участие в затеянном предприятии, то и я считаю за великую честь для себя присоединиться к вам, благородные синьоры.

— Браво, молодой человек! — воскликнул гугенот. — Нам очень лестно иметь своим товарищем друга Зильбера.

— Итак, господа, — продолжал Ледигиер, — между нами, кажется, все решено, — мы уничтожим современный Вавилон. Первым делом мы, конечно, отворим темницы инквизиции, затем призовем всех еретиков Италии, гонимых благочестивыми католиками. Несомненно, на наш призыв откликнутся все гонимые в Испании и Голландии; в Риме, конечно, провозгласится республика. Какими силами вы располагаете? — обратился генерал к Зильберу.

— В моем распоряжении, — отвечал Зильбер, — около четырехсот человек, уволенных папским правительством, кроме того, я, как адъютант Александра Фарнезе, получил от папы позволение сформировать отряд для борьбы с протестантами Фландрии.

Ледигиер улыбнулся.

— Ну а вы, синьор? — спросил он Ламберто.

— Прежде всего, конечно, сила моя заключается в собственной шпаге, — отвечал, беспечно улыбаясь, Малатеста. — Потом в моем распоряжении более тысячи бандитов, рассыпанных по римским деревням. При первой надобности они явятся в Рим.

— Я, — сказал Гербольт, — не имею в своем распоряжении людей, все знакомые мне синьоры чересчур легкомысленны для того, чтобы я мог сообщить им о нашем заговоре, я только могу предложить мою шпагу и мой кошелек.