Расположение комнат в доме я осмотрела еще вчера и даже вспомнила, что за семь лет здесь так ничего и не изменилось. Спальня, в которой стояли две кровати – моя и бабушкина, выходила окнами в небольшой палисадник. В ней располагались два окна, моя кровать стояла рядом с одним из них. На окне висела коротенькая тюль, скрывая ровно половину окна, солнце в окно почти не проступало, так как за окном раскинула свои ветви яблоня. Я сразу вспомнила как семь лет назад, я, только открыв глаза, вылезала в окно и, сорвав яблоко, вновь заваливалась на постель. Яблоки были сочными, нередко их соком я пачкала постельное белье, за что и получала нагоняй от мамы.

Закинув голову, осмотрела железную витую спинку кровати, тотчас подумав, что кровать мне нравится – мягкая перина так и манила поваляться на ней подольше. Даже не смотря на то, что эта кровать была старше меня на несколько десятков лет, она сохранила упругость пружин, которые, к слову, не скрипели, как ожидалось.

Решив, что я уже выспалась, я поднялась с кровати и, не переодевая пижаму, направилась в кухню, из которой так маняще доносился запах блинчиков. Блинчики с утра это вам не тосты, жаль, что мама меня такими завтраками не баловала. Хотя я не жалуюсь, понимая, что мама работает для того, чтобы ее чадо ни в чем не нуждалось. Наверное, даже правильно, что меня сослали на месяц в деревню, глядишь вырасту не избалованной. Три ха-ха, поздно пить боржоми как говорится! Ну а что, я и не отрицаю, что я избалованный ребенок, но пока я ребенок ведь можно? Можно!

Наша с бабулей спальня выходила в зал, в котором я обнаружила еще спящих родителей. Быстрым взглядом оглядела комнату и наткнулась на настенные часы, которые совершенно четко утверждали, что сейчас еще только половина шестого. Это, наверное, первый раз в жизни, когда я выспалась в шесть утра! Надо записать!

– Привет, бабуль, – поздоровалась я, с бабушкой заходя в кухню и уже пожирая глазами блинчики на столе.

– Варенька, золотце мое, а ты чего же так рано проснулась? У меня и не готово еще ничего, – бабушка расстроено всплеснула руками.

– Да ничего, я с утра обычно только чай пью, – успокоила я бабушку. – Я в баню схожу, – предупреждаю бабушку и выхожу из дома, мысленно пообещав блинчикам, что скоро вернусь.

Быстренько умывшись и вычистив зубы, я вновь направилась в дом, где бабушка уже дожидалась меня. Только я зашла на кухню как увидела, что на столе уже стоит кружка с чаем, а в тарелке рядом дымятся еще горячие блинчики.

– Не успела яички-то еще завернуть в блины, – говорит бабушка, ловко переворачивая очередной блин на сковородке.

– Да и не надо, – улыбаюсь бабушке и сажусь за стол. – О, сметанка! Бабуль, я так, со сметаной.

Пододвинув небольшую пиалу со сметаной ближе, макаю в нее скрученный в трубочку блин и откусываю. По языку тут же растекается вкус чуть подсоленной сметаны. Вкуснотища!

Позавтракав так, что едва встала со стула, я поблагодарила бабушку и направилась, наконец, переодеваться. Родители еще спали, бабушка заканчивала закручивать в блины начинку, а я начала вять со скуки, вспоминая, что связь с миром друзей потеряна еще вчера.

– Я прогуляюсь, – говорю бабушке, заглядывая на кухню.

Бабушка согласно кивает, и я выхожу из дома.

Обойдя всю деревушку, а если быть точной, то все три жилые улицы, что в ней имелись, мне взгрустнулось. Что я буду здесь делать целых три месяца? Этот вопрос меня волновал сильнее всего.

Несмотря на раннее утро, я заметила, что не спит почти никто, наверное, кроме моих родителей. В огородах частенько мелькали женщины и мужчины, во дворах и на улице бегала малышня и как только я проходила мимо, то ловила на себе заинтересованные взгляды.

Сразу поняла, что сильно от них отличаюсь: светло-голубые джинсовые шорты длиной до колена были творчески разодраны, на задних карманах были нашивки в виде пауков, на передних слегка затертая вышивка паутины, в некоторых местах уже совсем не творчески порвана от неаккуратности, но в целом смотрелось довольно гармонично. Наверх я надела черную футболку с широким воротом, за счет чего майка держалась только на одном плече, оголяя второе. На груди футболки ядовито-зеленым цветом была нарисована ящерица на размытом розово-оранжевом фоне. На шее болтались громоздкие наушники, из которых доносились сумасшедшие звуки музыки, которые сейчас почему-то меня вовсе не радовали, а были лишь привычным фоном прогулки. На ногах малиновые кеды с салатовыми шнурками, завязанными сбоку. На руках привычные браслеты и напульсники. Прическа у меня тоже была довольно своеобразная: волосы были обрезаны прядями разной длинны, слева стрижка была намного короче, чем с права и все это великолепие было ярко рыжего цвета, за исключением одной самой длинной черной пряди справа. Одним словом – светофор! Так ласково порой меня называла мама.

Не стесняясь, разглядывая окружающих сквозь зеркальные очки, я шла не торопясь вдоль улицы. Казалось, что вся дорога состояла только лишь из пыли. Порой вступая в нее, я замечала, что мягкая поверхность полностью скрывает подошву кед, а от соприкосновения поднимаются небольшие серые облачка. Тут же заметила, что обувь моя уже совсем не того цвета, которого была до выхода из дома.

– Пливет, – рядом со мной раздался тихий голосок.

Оборачиваюсь, опускаю глаза вниз, потому как чудо, поздоровавшееся со мной, своим ростиком едва достает мне до пояса.

– Привет, – говорю девчушке и снимаю очки, глядя уже напрямую, а не сквозь них.

– Я Малина, – произносит девчушка свое имя и, видимо стесняясь, начинает перебирать подол коротенького синего платьица.

– Марина? А меня зовут Варя, – улыбаюсь девчушке, на что в ответ она тоже растягивает губы в беззубой улыбке.

– Валя? А ты откуда? – девчушка бросает гордый детский взгляд в сторону и берет меня за руку.

Посмотрев в ту же сторону, замечаю кучку детей, которые топчутся возле одного из дворов и все их взгляды направлены на нас. Марина утягивает меня за руку вперед, гордо вышагивая по дороге.

– Ну да, Валя, – шепотом отвечаю скорей себе и усмехаюсь. – А я… издалека, – заканчиваю представление своего города, потому как вдруг начала сомневаться: вряд ли это чудо слышало о моем городе, маловата еще.

– А откуда? – настаивает ребенок.

– Ты все равно не знаешь, – улыбаюсь ей и тотчас перевожу тему. – Куда ты меня ведешь?

– На лечку. Там сичас никого нету. Сиводня день села в Ладнево и все туда убезали. Лодители тозе туда усли, сколо пойдут. Миня мама хотела взять, а я отказалась, сказала, буду за домом слидить, – девчонка взглянула искоса на меня, видимо ожидая восхищения. А я что? Я восхитилась, потому как мне шестнадцать, а меня дома одну не оставили. – А ты к бабе Томе плиехала, да? Я видела, как ты выходила из ее калитки.

– Э… да, к ней. Она моя бабушка, – зачем-то пояснила я девочке.

– Ну, я так и поняла. Ланьше я тибя здесь не видела.

– Ну, я давно не приезжала потому что. – «Наверное, когда я здесь была в последний раз, тебя еще и в проекте не было».

Ближе к речке улица уходила вниз, создавая пыльную горку и чуть поодаль от остальных домов, словно отшельник, стоял покошенный домик. Серые от времени бревна были не обшиты, крыша в нескольких местах прохудилась, что хорошо проглядывалось еще с верха горки. Избушка, а иначе это и не назовешь, была окружена сереньким хлипким заборчиком, в некоторых местах дырявым. Площадь забор занимал довольно большую и в том месте, где начинались ягодные кусты и яблони, он становился выше и был сплошным без единой щелки.

– А это чей дом? – спрашиваю у девчушки, которая продолжала вести меня на буксире к реке.

– Блошеный, – девчушка пожимает плечиками и, не останавливаясь, идет дальше. – Там ланьше ведьма зыла. Мама лассказывала. К ниму нильзя подходить, целей будешь. Тозе мама сказала.

– А, по-моему, там кто-то есть, – усмехаюсь я, заметив за забором движение.