— Это уже тебе решать, верить или нет, но я говорю правду, — спокойно произнес он. — Как думаешь, кто с кем воевал в отеле? Меня и моих людей пыталась взять организация. Стас осуществлял план по поимке меня — он создал небольшую группу, которая делала вид, что разворачивает кампанию против маниан. В центре у меня есть, точнее, уже был шпион, организация про это узнала, но предпочла до поры его не трогать. Стас же внедрил тебя в центр в надежде, что я в поиске союзников захочу присоединиться к его группе. Мой шпион вышел с тобой на связь, передал записку, мы встретились. Я и сам только в последний момент понял, что это может быть подстава, и отправил вместо себя двойника, — он развел руками. — Вот такая история.

— Вы или специально врете мне, или это какой-то бред! — меня охватило желание наброситься на Иваныча, впиться ногтями в его лицо, рвать на нем волосы.

— Стас, наверное, рассказал тебе, что ему чудом удалось уцелеть при взрыве в Москве, — Иваныч усмехнулся. — Это не так. Он был там. После взрыва у него не осталось рук, ноги, девяносто процентов тела было покрыто ожогами, он ослеп и оглох. Пришельцы восстановили его почти с нуля, и он стал им верен от мозга до костей. Стас позволил инопланетянам наставить в свой мозг с десяток, если не больше, разнообразных прошивок. Маниане хотели получить идеального агента — Стас удачно подвернулся под руку. Он может быть кем угодно — прошивки активируются в зависимости от ситуации. Он может быть другом, может любить, может сопереживать, может быть дипломатом, безжалостным убийцей, добрым семьянином — кем угодно, если того потребует задание. Но в душе он до конца останется предан пришельцам. Такова его сущность, это то, во что его превратили маниане.

От его слов меня словно в кипяток окунуло. Что же ты такое говоришь, хрыч старый! Зачем ты мне это говоришь? Хочешь вывести из равновесия? Так ты это получишь, сволочь!

— Сейчас мой человек пытается прочитать его мозг, мне очень жаль, но это все правда, — добавил Иваныч.

Я вскочила с кровати как ошпаренная, а старый деревянный пол, словно хихикнув, скрипнул под моими ногами. Я не верила. Ни единому слову. В этом всем был какой-то замысел, но на него мне было плевать. Пальцы до боли вжались в кулаки, босая нога сделала шаг вперед по холодному полу. Мир вокруг словно погрузился в хаос, где нет добра, нет зла, а вместо черного и белого лишь серое во всех возможных оттенках. Но этот человек, сидящий передо мной, явно не хотел мне помогать. Он желал использовать, использовать и еще раз использовать.

Шаг, еще шаг.

И время замедлилось. Свист ветра за окном усилился, превратился в дикий монотонный вой. С каждой секундой он все глубже проникал в мои уши, заставляя глаза вылезать из орбит, а виски ныть от адской боли.

Мир поплыл, завертелся, пол ушел из-под ног, на миг я оказалась в воздухе, а потом с болью грохнулась на пол. Иваныч все еще сидел передо мной, и мне показалось, что из-под его лица проглядывает насмешливая дьявольская усмешка.

Я попыталась дотянуться до него рукой, но он отдалялся, словно комната резко увеличилась в размерах.

— Зачем вы врете? — кричала я, срывая голос. — Зачем вам это нужно?

— И не думал врать, — голос Иваныча отбился от стен и гулким эхом вошел в мои уши, а потом растворился в нарастающем с каждой секундой завывании.

— Но я люблю его! Люблю Стаса!

— Он специально прошил тебе мозг так, чтобы ты его полюбила. Любовь — еще один рычажок для манипуляции. Этот звукокод снимет твою прошивку, — он поднял руку, продемонстрировал сжатый в ней телефон, положил его на столик и поднялся.

Я кричала, тянулась то ли к Иванычу, то ли к его телефону, но казалось, что чем дальше дотягивается моя рука, тем больше разрастается комната. Свист в ушах сменился звоном, а потом неистовым писком.

Мои руки ухватились за уши, но писк и не думал прекращаться. Он только нарастал. Комната вокруг показалась мне пастью какого-то исполинского животного, которая была готова в любой момент захлопнуться. Кровать, зловеще нависший потолок, кресло-качалка — они становились то огромными, то миниатюрными. Было впечатление, что я утопаю, медленно погружаясь в деревянный пол, как в зыбучий песок. Я попыталась ухватиться, но пол моментально окреп, стал осклизлым, и мои пальцы только скользнули по нему.

А шум все нарастал, заслоняя собой все. Звуки, запахи, зрение. Все осталось где-то в глубине, остался только дикий визг, разрывающий мою голову изнутри.

Неправда! То, что он говорил, не может быть правдой! Стас не мог! Ведь мы любим друг друга!

Меня кинуло в холод, потом в жару, потом снова в холод.

Вселенная. Как же она прекрасна. Миниатюрные холодные колючие звезды разрастаются передо мной, представая во всей своей красе, и я нежусь в тепле каждой из них, а потом сквозь бесконечное космическое пространство несусь к следующей. Красная звезда, синяя звезда, желтая…

Солнце.

Оно проплывает перед моими глазами, кажется, я могу потянуться к нему, зачерпнуть горсть протуберанцев и разбросать их по вселенной. Оно другое. Оно не такое, как остальные звезды. Оно мягкое, теплое, родное.

Мне кажется, что оно всматривается в меня, пытается что-то сказать.

И бездна. Чернейшее пятно появляется прямо посреди желтизны гигантского светила. Луч тьмы на фоне света. Оно растет, расползается, тянется вверх, вниз, в стороны. Темнейшая клякса множится, порождает себе подобных, пожирает…

Я кричу, но здесь нет никого, кто мог бы меня услышать. Черные нити тянутся ко мне, охватывают за руки, проникают в каждую пору моей кожи. Я пытаюсь выбраться, но не могу, с каждым мигом погружаясь все глубже во тьму.

Мой разум светлеет.

На секунду в моей голове проносится то, что всегда было рядом, что даст понять принципы действия всепоглощающей тьмы, узнать её, погрузиться в бездну. Я мыслю, но мыслю не как человек. Что-то другое. Не из этого мира. Тысячи мыслей, понятных, как белый день, и в то же время непостижимых, промелькнет в моем сознании.

Я становлюсь частью тьмы, а она становится частью меня. Все по-другому, все иначе. Я могу мыслить как тьма, действовать как тьма, общаться с тьмой.

На секунду я поняла все, но все тут же уходит из моей головы.

Все начинает растворяться. Мысли исчезают из головы, прячутся в чертогах разума, разлетаются на куски. Нет ни тьмы, ни света. Нет ничего. Абсолютная пустота.

Слабость.

Мучительная слабость пронзила меня с головы до пят. Голова казалась отлитой из чугуна, руки еле шевелились, даже веки не хотели подниматься.

Что произошло?

Я там же? Кажется, да. На той же кровати. Смотрю в тот же серый потолок, но он больше не предстает исполненной злобы серой тучей, нависшей над головой. Вполне обычный потолок. Окно и шум ветра за ним, шкаф, древний пол, сделанный явно еще в прошлом столетии.

Стас!

Что со мной было? Почему я намертво уцепилась за него? Почему…

А кто я? Как теперь меня зовут? Как работает мой мозг? Какова моя личность?

Внезапно для самой себя меня одолело пьянящее чувство свободы. Я глубоко вдохнула воздух, чувствуя, что я — это снова я. Ирина Петрова, а не Габриэлла Ульрихт. Словно с моей спины сняли тяжелую ношу.

Ощущения были другими, мысли в голове — тоже. Все вокруг казалось иным — предметы, цвета, оттенки. Но это было приятно, словно я после долгих скитаний вернулась домой и снова посмотрела на мир глазами себя прежней. Глазами птицы, выпущенной из клетки.

Как я могла быть кем-то другим? А главное — почему мне хотелось остаться кем-то другим? Я помнила все, что произошло за последний день. Откуда во мне брались эти желания, которых вообще не должно было существовать? Влюбиться в человека за пару дней? Хоть я его знала довольно давно, но знать — это одно, а любить — совершенно другое. Что со мной было? Эти мои движения, жесты…

Вспомнила последний взгляд Стаса. Даже не вспомнила, скорее переосмыслила. Его пронзительный взгляд сквозь меня, он тогда выглядел иначе. Словно это был кто-то другой, похожий на него, но не он. Блеск чего-то в его руке и его последнее слово. «Извини».