Действительно, Диокл нажил свое богатство, занимаясь торговлей, и достиг своего положения при дворе Муваталиса лишь благодаря познаниям, которые он приобрел, скитаясь по всему свету в стремлении насытить свою алчность. Стоит ли говорить о том, что он ничего не смыслил в военном ремесле?

– Твои слова лишь усугубят наше положение, копейщик, уймись наконец. Наш герой и хранитель города Медат лишился рассудка, теперь Диокл занимает его почетное место, так что прояви уважение, – выпалил благоразумный жрец.

Идил, узнав, что его благодетеля постигло несчастье, изменился в лице. Ведь если бы не решающее слово Медата на суде, сидел бы он за свои долги в какой-нибудь затхлой темнице вместе с дикарями, то и дело предающимися омерзительным оргиям в своих камерах, или висел в петле, испустив дух, с посиневшей головой на потеху толпе.

Его мимолетную скорбь прервал Диокл, который подал знак к началу действа. Хасили пустил стрелу, и та, очертив огненную дугу в небе, вонзилась в землю близ передних рядов врага. Наступило минутное молчание, которое осажденным показалось целой вечностью. Воины подняли свои щиты, предвидя худшее, а военачальники не сводили глаз с лагеря врага. Никакого ответа, все недоумевали, отчего же неприятель медлит.

– Почему они не атакуют? Чего они ждут, забери их Амон? – не в силах сдержаться от волнения, произнес Магнус.

– Быть может, этот враг прибыл издалека и несведущ в наших правилах ведения войны, – предположил Диокл.

– Да что угодно, лишь бы это не было какой-нибудь уловкой, – вздохнул жрец.

– Смотрите, – указал рукой Идил, – из рядов выезжает колесница и едет к нам.

– Да, они явно не из здешних краев, раз полагают, что мы так легко согласимся сдать город, – усмехнулся Диокл, и все подхватили его смех.

К воротам подъехала еле движущаяся колесница, в которую были впряжены измотанные и сильно вспотевшие лошади. Оба наездника были от головы до ног покрыты пылью, так что в ночной темноте нельзя было различить их лица.

– Кто вы такие, из какого вы племени и с какой целью развернули подле моего города свое войско, – решительно начал Диокл.

– Назовись сам и поведай мне, с каких пор этот город стал твоим, – произнес один из наездников, и многим его голос показался знакомым.

– Я Диокл, советник царя и временный хранитель и защитник Хаттусы. Твой черед!

– Я Муваталис Второй[9], царь хеттов и владыка этого города.

Все солдаты и начальники, узнав голос своего покровителя, разразись радостными восклицаниями, а горожане передавали из уст в уста весть о возвращении царя. Лишь Диокл и Магнус слегка побледнели от неожиданности. Хранитель печати и стражники стали открывать ворота.

– Простите, мой царь, – произнес смущенный грек, – я от волнения не узнал ваш голос, но отчего же вы не ответили на наш знак, пустив обратно огненную стрелу?

– У нас их не осталось. Но где же Медат, мой верный брат? Признаться, я, не увидев его на стенах, подумал было, что город захвачен и некуда нам возвращаться теперь.

– Вопрос этот очень неоднозначен, мой царь. Лучше будет, если ваше величество займется этим завтра, после того как даст своему телу и душе немного покоя, – с отеческой любовью и ласковой улыбкой на лице произнес Магнус.

– Но каков исход битвы, мой царь? – заговорил вновь Диокл. – Кадеш остался за нами?

– Магнус прав, – отвечал царь уставшим голосом, – мое тело измучено долгим переходом, а уста с тяжестью произносят слова. Путь был так тяжел, что многие из солдат побросали свое оружие в поле. Многие погибли в дороге, и та малочисленная горстка, которую вы видите перед собой, есть остатки нашего семнадцатитысячного войска, что отправилось на войну с фараоном. Нам всем сейчас нужен покой. Созовите назавтра Совет, там мы с вами в полной мере удовлетворим наше любопытство.

Зарю нового дня, пробудившись еще до восхода солнца, приветствовал с высокой башни царской резиденции Бююкале владыка хеттов Муваталис Второй. С широко распростертыми руками, на которых красовались золотые браслеты и несколько новых шрамов, он словно заключал родной город в свои крепкие объятия.

«О боги, как же отрадно вновь видеть свой дом», – с улыбкой на свежем лице думал царь.

Отсюда можно было разглядеть выделяющийся среди всех остальных построек своим размером и великолепием храм бога грозы Тешуба[10]. Именно этому божеству Муваталис поклонялся с особой истовостью, от него одного испытывал чувство непритворного духовного трепета. Храм был обнесен стенами и представлял собой своего рода небольшой город внутри города.

Солнечные лучи, озарив царскую крепость, стали опускаться к городу, который лежал подле цитадели. Знаменуя рождение нового дня, свет приводил в движение все на своем пути, постепенно покрывая роскошные веранды и богато убранные имения вельмож Верхнего города, а часом позже – соломенные крыши и скромные лачуги Нижнего города, где по большей части проживали бедняки.

Очень быстро Хаттуса как одна из самых величайших метрополий Ближнего Востока заполняется всякого рода торговцами безделушек, овощей, фруктов и домашней утвари. В город стекаются странствующие воины и шуты с их диковинными животными. На улицы высыпают множество горожан, и каждый из них занят своим делом. Везде открываются лавки и магазины, изобилующие всевозможной всячиной. Отовсюду до слуха долетают отзвуки десятка наречий, а по улицам клубится пыль, вздымаемая тысячами человеческих ног, копыт лошадей и колесниц. А ароматы дорогих душистых масел и благовоний, переплетаясь с дымом дешевого табака и запахом человеческого пота, разносятся по улицам. Эту эссенцию несочетаемых запахов в народе прозвали «духом рынка».

Успешные дельцы и зажиточные царедворцы, кто в богато убранных носилках, кто верхом на слоне, покрытом дорогими тканями, с надменным высокомерием разглядывают чернь и с особой жадностью торгуются с продавцами. Вот один из таких тучных богачей у площади, где выставили на продажу египтян, взятых в плен, обзаводится самыми миловидными из них для своего роскошного хозяйства.

Спустя еще час Верхний город оглашается стуком инструментов кузнецов и ремесленников, которые пользуются большим уважением горожан и правителей. Вот и славный оружейник Карнава застучал своим молотком по раскаленному металлу. Надо признать, что он слыл в городе самым искусным и почитаемым из числа кузнецов, потому как он один умел обращаться с железом и ковать из него оружие, которым пользовался царь наряду с воинами самых знатных семейств и царской гвардией. Кроме него в городе было полно и других ремесленников, но никто не умел создавать из металла произведения искусства так, как это удавалось Карнаве. Благодаря этому он жил в богатом районе, несмотря на свое скромное состояние.

Но вот гончий боевых львов, одноглазый Кисарий, крепко держась за свой кошель, пробирается сквозь толпу зевак. Карнава, заметив старого друга, окликнул его.

– Доброго утра, мой дорогой друг! – приветствовал его кузнец. – Эй, старуха, принеси вина, у нас гости, – радостно закричал он.

– Здравствуй, дружище, – ответил гончий, подходя к его кузне и обливаясь потом.

– Что привело тебя ко мне в столь ранний час? – начал с добродушной улыбкой на морщинистом лице Карнава. – Я еще даже не успел разжечь кузню как следует. Но, вижу, ты встревожен чем-то, и вид у тебя убогий. Присядь, друг, и расскажи, что стряслось, – опуская железо в печь, произнес кузнец.

– Ты прав, Карнава, впрочем, как и всегда, от тебя и гнойник на заднице не скроешь, – сказал гончий, пытаясь улыбнуться.

– Так как скроешь-то? Ведь лицо твое все равно что дряблый голый зад. Все сразу видно, – усмехнулся кузнец, хлопая гостя по плечу. Друзья разразились хохотом, и Каисарий немного приободрился, испив вина, которое принесла пожилая рабыня.

– Карнава, я к тебе за советом, – заговорил гончий после пары глотков. – Знаешь ли ты, что сегодня в полдень состоится Совет старейшин и судить будут на нем эту блудницу, как там ее?