В гостях на родине Разолью чернила, забуду искать бумагу, потому что время идет только снаружи. И позвоночник длинного речного архипелага покрывается инеем в зыбкой рассветной стуже. И большие костры, постепенно лишаясь цвета, отражаясь друг в друге, стоят на рыбацком плесе, меж травы и реки, что сбивается вдруг со следа, не встречая знакомых огней на крутом откосе, на котором, скорее всего, никогда не поздно строить каменный дом или храм в дорогой известке, чтоб опять задаваться вопросом, вполне серьезно, — почему в каждом доме скрипят под ногами доски; почему каждый храм сторонится прямого взгляда и высокою тенью ложится в пустые воды. Человек состоит из воды, и одна отрада, что кому-то достанется пресный глоток свободы; что кому-то не надо бродить из варягов в греки, присматриваться то к Западу, то к Востоку. Ведь ты умер своею смертью, и в этом веке и, значит, находишься где-то неподалеку. Вот и хлопают двери в великой моей Сибири. Все ушли. И скоро уйдут их души. Думай только о них – чтоб скорей забыли: Человек состоит из воды. И полоски суши. Младенцы Младенцы в материнской утробе, с безжалостными лицами китайских правителей глядят друг на друга, перебирая чётки грядущей войны. Щурясь в отблесках северного сияния, они спят, не обращая внимания на крики иноземных проводников, рычание сторожевых собак. Мы создаем их на радость себе, зная, что преумножаем скорбь: на случай, если силы иссякнут, или наша дорога зайдет в тупик. Близнецы внушают ужас одним народам но обоготворены другими. Мы больше не знаем кто есть мы, поэтому просто идем на свет по земле, лишенной ступеней. Два болотных шара в твоем животе трутся нагревающимися боками, чтоб однажды, исполнившись превосходства, вырваться из воды в настоящую бездну, пытаясь разом заглотить весь ее воздух, даже не пробуя его на вкус. Свадебное путешествие Взяв дугу горизонта наперевес, солнце врезалось в столетний лес, и я самый грешный из наших дней отсекал до корней. Вдоль по склонам проскакивали бугры, словно голые ржавые топоры. И, обернувшись, каждый куст рассыпался в хруст. Я ехал, я так любил тебя, чтобы в сердце билось два воробья, чтобы мой позавчерашний храп убегал, как от хозяина раб. По протокам проскакивали угри, точили низ ледяной горы, а потом кукушкино яйцо бросали под колесо. Рассвет стоял в ветровом стекле, он был единственным на земле, он выползал, он тщедушил бровь. У него была кровь. И я не дышал, как на море штиль, завернув тебя в небольшой наряд, я вез твою матку за тысячу миль. Много дней подряд. Она там плыла как лицо в серьгах, в фотографических мозгах, как царевна в серебряном гамаке. Раскачиваясь вглубоке. Из морей выпрыгивали киты, и глубины на миг становились пусты. И цветастые клевера вороха вплетались в коровьи потроха. В гуле дождя проливного
В гуле дождя проливного, дождя ночного, я слышу хохот своих детей, снова пускаюсь по коридорам, как пес от стены до стены, вслушиваюсь в чужие стоны и сны. В гуле дождя проливного, дождя ночного, все переполнено страхом. Вымолвить слово все трудней и труднее, когда язык от человечьей речи отвык. В гуле дождя проливного, дождя ночного, спят в ворохах белья льняного, младенцы спят, тени к ним не льнут, сердца их упрятаны в самый уютный кут. Солнце дышит на них как корова, солнце – их сердце в гуле дождя ночного. Разрывая клочья сетей я иду по следам смеха своих детей. Вода, а не суша будь нам основа, коль земля нам не уготована и не готова. Любовь Глянешь, и ясно, когда предаст. Поставлю на десять лет. Мертвой земли черноземный пласт, словно стекло на свет. В мертвой земле прорастет зерно. Горечь сожми в горсти. Рано ли, поздно – мне все одно. Нам с тобой по пути. У синего моря Расскажи о рыбачке, о бросившем невод муже. О желаньях, исполненных с глупою прямотой. Я делал как лучше, но стало хуже. Не успокоит грешник, и не спасет святой. Мы жили с тобой у теплого синего моря. Мы выбирали сами дорогу в рай, но в радости капля за каплей копилось горе. Вот и плеснуло теперь через край. Море мертвой воды затопило уши. До небес поднимается над головой корма. Хуже худшего, жизни и смерти хуже. Мне страшно подумать, что ты сошла с ума. Я другого не вижу понятного объясненья. Где та девочка, что со мной жила? А веленья щучьего и моего хотенья оказалось мало без твоего тепла. Так бывает, когда совсем иссякают силы. И не спросишь совета у встречного на пути. Здравствуй, милая. Здравствуй, мой сизокрылый. Бог с тобою. И больше так не шути. Не до шуток. Зачем мне пустые шутки, раз над судьбой никогда не подняться ввысь? Мы так долго стояли в томительном промежутке и потом стремительно разошлись. Я готов заблудиться в заливах под вечным льдом. Согласен сгореть в стогу, никем не разбужен. Хуже не будет, некуда хуже, даже если станет хуже потом. Я считал, что добра от добра не ищут, но душа теперь словно карман пустой. Я дарил тебе платья за многие тыщи, но ты получила счастья рублей на сто. |
