Лист (tempo) лист догорающий лист догоняющий лист наскоро выдранный ветром заигранный в вист зрячему под ноги или незрячим в лицо в беличьем всполохе брызгами на колесо по ниспадающей бающий тяжкую сеть городом кладбищем на неразменную медь лист вызывающий жизнь выбирающий лист бликом пожарища в тоненькой щелке кулис смутою путанный битый моченым кнутом шуганный пуганный насмерть накрашенным ртом спящим пропащим тем слаще залегшим на дне что ну прощайте куда еще в этой стране лист исчезающий эта слеза не в счет лист лист собирающий мне отражение лиц сброшенным скошенным выброшенным из тем гостем непрошеным как и положено всем не на мощеную черную улицу вскользь лист полоснувший мне душу по самую кость не червоточиной в этом проточном шинке детской пощечиной на отсырелой щеке Помню, ветер шумел Помню, ветер шумел в пустом облетевшем сквере, завершив свой рассветный пробег по соседним странам; в Москве становилось светло, но вот только двери всех домов оставались закрыты, что было странным — хоть считай дни недель, загибая за пальцем палец, чтобы вдруг натолкнуться на праздник и воскресенье, начиная с даты приезда, как постоялец, недовольный своим визитом, но в этот день я — среди книг, что лежали обрезками черных досок вперемежку со старой одеждой, помимо пыли покрываясь стремительной тенью цветных полосок, преломленного солнца сквозь флаги столиц и шпили, — свой игрушечный мир обводил безупречным взглядом, будто целую вечность спокойно глядел на вещи, потому что, случайно проснувшись с тобою рядом, я успел поделиться разгаданным сном зловещим. Легран в парикмахерской… Легран в парикмахерской на фоно в трескучем эфире сквозь треск помех. Как ты аккуратна, но все равно в рабочей серьезности слышен смех. «Сегодня для стрижки хороший день, мой бог откровенен со мной одной, глазами меня не спеша раздень». А завтра у девушки выходной. Сегодня для жизни хороший день, я каждое утро привычно вру, что место под солнцем заменит тень, а ночь – вспышка памяти поутру. Мы с вами знакомы давным-давно… Да, я разговорчивый человек… Легран в парикмахерской на фоно. Последний день месяца. Первый снег. Листопад Как бродяга, волочился за тобою листопад. Ты загадывала числа и звонила наугад. И в измученных конторах каждый правильный мужчина отвечал «совсем не занят, и к тому же очень рад». Как чумные, тормозили по обочинам такси, предлагая вместо денег прокатиться за «мерси». Ты же скромно отвечала то, что царственность походки демонстрируется лучше без резиновых шасси. И витрины превращались в перекрестный ряд зеркал. Манекены виновато прикрывали свой оскал. И за стойкой в темном баре мимолетный взгляд подруги плавно рассыпáл цикуту в твой недопитый бокал. По кирпичным переулкам дул кофейный ветерок. В каждом городском отеле был похожий потолок. День тянулся ровно столько, сколько нужно для кокетки сохранять от посягательств фильдеперсовый чулок. Я ведь все прекрасно знаю про забавного себя. Что я мог всем им ответить, старый шарфик теребя, как бы смог я насмехаться над шикарными жлобами, если б в этот миг со мною рядом не было тебя? Если хочешь, подарю тебе ужасный красный бант. Если хочешь, напророчу, напрягая весь талант, что тебя, как приживалку, скоро выгонят из дома, но на счастие подарят бесподобный бриллиант. У любых людских историй есть родимое пятно. Мы сегодня уезжаем, и, должно быть, не грешно поглядеть в окно вагона, как далекие деревья, словно злые человечки, побегут в немом кино. Апассионата
Полярным сиянием частных семейных квартир, пылают тяжелые цепи горящих конфорок, когда за железною дверью слепой конвоир на белую марлю кладет ослепительный творог… И в легких прокуренных тлеет искристый узор озоновым слоем возросшего в небе разряда, у каждого кто не замедлил пройти в коридор ощупать наследство клюкой беспристрастного взгляда. Сердечность вздыхает, считая в молитве рубли, ликуя, что смотрится в зеркале доброй шалуньей. И мечет в рассол размельченную взвесь конопли, заквасив капусту в торжественный час полнолунья. Они появляются ночью на черных конях. И плавно ползут, не включая во тьме габариты. И мы просыпаемся тотчас в блаженных слюнях осмыслив коварство, с которым все окна раскрыты. Ночной человек априори бесстыдный злодей. он фары включая, поет озорные куплеты, и вдруг освещает на улицах голых людей и нежно обнявших березы живые скелеты. Подростком смущенным прильнув к телефонной трубе, я будто подводник глядящий в просвет перископа, не смею признаться, что первая мысль о тебе была плотоядна, как грозные воды потопа. |
