Ментор Кикко работает главным скаутом Ритрита. Он отслеживает перспективных магов с большими способностями для взаимодействия с Той Стороной, входит с ними в контакт и убеждает присоединиться к команде комплека. Я раньше думала, его деятельность ограничивается только Архипелагом. Оказывается, нет — Большую Землю он тоже патрулирует. Тогда почему упустил из вида того мальчика в полуразрушенном доме?

Кот выдувает ярко-розовый пузырь жвачки размером со свою голову, втягивает его обратно в аккуратный ротик и пододвигает к себе вплотную ловушку снов из моей спальни. Нежно массируя лапками ее вычурное плетение, Грабабайт приглушенно верещит и чирикает, убеждая ловушку на неведомом нам языке подключиться к процессу и помочь.

Мне досталась послушная, покладистая ловушка. Она не капризничает, не любит сарказм, не имеет обыкновения соскакивать со стены и прятаться, просто чтоб позлить хозяйку — одним словом, избавлена от большинства тех грешков и недостатков, которыми традиционно страдают ее собратья.

Байту не приходится долго ее уговаривать: ловушка сжимается, подбирается и выпускает по направлению к карте три нити — черную, золотую и серебряную — которые сплелись в подобие спирали ДНК. Дотянувшись до плоскости карты, нити принюхиваются, сосредотачиваются и сплетаются на конце в тугое жало. Жало в раздумьи плывет над картой, как в игре "горячо-холодно". Морские участки поверхности его не интересуют — только суша.

Побродив туда-сюда над экватором, жало клюет ничем не примечательную точку на буром пласте суши, окаймленном бахромой цвета запекшейся крови.

— Во, он тут, — чавкает Грабабайт.

Вильгельм хватается за воздух обеими руками, словно берет невидимую прялку. Между его пальцев засверлилось напряжение.

— Тильда и Эмма сейчас заняты на классах, но я рискну высказаться за них. Стелла, сегодня ночью ты отправишься с обеими менторами-теоретиками на Большую Землю, чтобы вызволить этого мальчика.

Кровь колоколом замолотила в ушах. Что угодно, только не обратно в прошлое! Пусть даже на одну ночь, пусть даже не в реальности, а через Ту Сторону… Вильгельм, ведь это будет не реальная экспедиция, правда?

— Правда, — неловко ухмыльнулся ментор, — самая правдивая правда, которую только придумать можно…

Та Сторона всасывает меня жадно, как ледяную газировку из горлышка. Обычно перед сном я некоторое время медитирую, вслушиваюсь в собственное дыхание или просто любуюсь через оконное стекло на обильную и озорную звездную сыпь над Архипелагом. Но в этот раз сон торопит и подгоняет меня — пленник Неподвластных Слоев не может ждать слишком долго.

Тильда уже на месте, в саду полуразрушенного дома. Сидит по-турецки под той самой вишней, в которую в прошлый раз перевоплотилась я, и листает энциклопедию, содержание которой мне издалека не видно. Услышав приветственное "мяфк!" Грабабайта, ментор захлопывает книгу и одним щелчком убирает ее в свой персональный карман реальности — невидимую кладовку, доступ к которой имеет только сама Тильда. В моей кладовке хранится холодное оружие, мой верный нож. Ему редко доводится подолгу прохлаждаться там без дела — но сегодня он мне вряд ли пригодится.

— Ты получала от него еще какие-нибудь сигналы? — спрашивает ментор. Я молча моргаю — ничего не получала, пустота.

Одичавший сад, взявший нас в кольцо, дышит глубоко и мрачно. Хрустит ветвями, как затекшими пальцами, всхлипывает влажным мхом, трещит артритными корнями.

В воздухе мелькает лоснящееся вороново крыло — это взлетают и приземляются назад на плечи волосы Эммы, совсем как в рекламе. Невозмутимая азиатская внешность не может скрыть накопленной усталости — мышиного цвета мешки под глазами разбухли, как использованные чайные пакетики. Но узкие упрямые губы скалятся в хищной, готовой к бою улыбке:

— Дверь в дом открыта?

Нет, она заперта.

— Два шага назад, — командует Эмма — и лупит по замку правой ногой. От короткого прицельного удара дверь хрипит и на пару сантиметров отходит от косяка — но все еще цепляется за него длинными зубьями замка.

Хрясь! Со второго удара дверь распахивается во всю ширь и больше не пытается шевелиться.

— Он там, — показываю я в сторону, противоположную от кухни.

— Он сейчас на стабильном резерве, поэтому позволим ему еще несколько минут подремать спокойно, — возражает Тильда и направляется к столам с разложенным на них сухими травами. — Шакинзей! — она хватает разлапистую ветку с тонкими, похожие на иглы листьями и трясет ей в воздухе. Листья позвякивают, как колокольчики. — Он не растет в дикой природе. Пока стебель совсем юный, ему нужна забота человеческих рук, иначе пропадет.

— И зачем его выращивают? — уточняет Эмма.

— Он увеличивает личностную гравитацию.

Не все термины из лексикона теоретиков мне понятны — равно как и им не всегда ясны мои приемы и навыки. Вспомнив об этом, Тильда поясняет:

— Делает человека более целостным. Помогает собраться, сконцентрироваться и надолго остаться в состоянии предельно плотного самоощущения и самоконтроля. А вот бередана ксис, — теперь в руках Тильды оказывается ветка длинная и мягкая, свисающая, как кнут, почти до пола. — Ее наматывают на тело, как пояс или как портупею. Она помогает унять эмоциональные вибрации и выровнять их в отполированный диапазон.

— Люди, закупавшие саженцы для этого сада, неплохо разбирались в психо-ментальной деятельности, — бросает Эмма и взбегает на второй этаж, так как ей кухонный гербарий ни о чем не говорит.

С закрытой дверью в запыленную комнату расправляется так же, как с входной — "удар же лучше рукопожатия!".

— Карпинеллум! Возьму себе! — Тильда вспоминает, что время миссии ограничено, и тоже летит вверх по лестнице — попутно запихивая в нагрудный карман сарафана связки черных литых ягод. — Редчайшие плоды! Умеренно ядовиты, поэтому применяются дозированно. Помогают восстановить поврежденные ячейки мозга. А это… Ох… Надо же…

Пока Эмма обследует пыльный кабинет, Тильда проходит в развороченную спальню. Подбирает с пола белое платье и прикладывает к себе. Многослойный подол сшит из тончайших прозрачных полотен — даже наложившись друг на друга, они позволяют рассмотреть силуэт ног. Это пышное облако в сочетании со строгим чернильным корсетом удивительно идут Тильде с ее рыжими локонами и бледно-восковой кожей.

— Да, и вот такие башмачки… — кораллово атласная туфелька прикладывается подошвой к балетке Тильды, точно совпадая по размеру.

— Эй. Тебе не кажется, что здесь крепко смердит воспоминаниями? — Эмма просовывает голову в спальню, стоя в коридоре на полпути к кабинету. — Застарелыми, матерыми.

— Конечно! — вальсирует сама с собой Тильда, воздушно скользя между завалов перчаток, париков и панталончиков на полу.

— Причем воспоминаниями разных эпох.

Тильда тормозит, как вкопанная.

— Исторические реалии кабинета лет на сто отличаются от барахлишка в спальне.

— А внизу в гостиной так вообще современная цивилизация, — шепчет Грабабайт.

— Мы сейчас в гостях у моих дальних родственничков, — Эмма встает враспор в дверном проеме, по-хозяйски уперев руки и ноги в дверной косяк. — Здесь жили карнавалеты.

В коридоре второго этажа пахнет настоянным на травах холодом. Воздух врывается через пролом, оставшийся после бомбежки бывшей спальни мальчика. По стене идет трещина, через которую виднеются руины.

При слове "карнавалеты" ветер резко выдыхает- и замирает.

— Эти люди никогда не могут оставаться сами собой. Они как ветер. Им надо постоянно менять направление и силу, статичность губит их, — Эмма проскользывает в спальню по стене, как тень. — Представьте себе осьминога. Из его головы в разные стороны растут щупальца, позволяя охватить весь спектр пространства вокруг себя. Карнавалеты такие же. Они одновременно север и юг, вправо и влево, холодно и горячо.