Я молчу. Пусть сам себе задает вопросы, и сам же на них отвечает. Я же пока поразмыслю о других проблемах. Интересно, все ли обитатели поселка были карнавалентными? Сколько из них могли взаимодействовать с Той Стороной? Насколько осознанным и целенаправленным было это взаимодействие?

Растительность тут действительно взбесилась. Ливень стеблей, ветвей и мха затопил заборы, шорох непролазно густой листвы даже в безветренный день звучит плотно и тяжело. Асфальт почти полностью раскрошился под натиском мускулистых корней.

— У вас был специализированный купол или общего назначения? — я нисколько не разбираюсь в протектных конструкциях, поэтому вечером пришлось пройти срочный ликбез.

— Специализированный. Тут занимались разработками, направленными на повышение эффективности энергогенераторов — поэтому тот объект, где работал дядя, был засекречен. Если я правильно понимаю, — Арчи запрыгивает на ствол упавшего дерева обхватом с крупного кабана и протягивает мне руку, — в последние годы дядя и его коллеги пытались найти способ продлить срок эксплуатации куполов. Я очень смутно помню то, что слышал краем уха — но вроде бы сеть лабораторий из разных куполов регулярно обменивались данными. Они разделили глобальную задачу на несколько частей, и каждая лаборатория занималась решением своей конкретной головоломки.

— Ты в школе хорошо учился? Тоже энергетикой интересовался? — кряхтит Байт, подтягиваясь и заползая на ствол. Его цепкие коготки глубоко вонзаются в трещины в древесине, но карабкаться вверх ленивому пухлячку нелегко.

— Нет, — рассеянно отвечает Арчи. — Я больше разделял тетины интересы, историю искусства и социологию… Ай.

Действительно, ай. За поворотом дороги открывается вид на усадьбу, огороженную грубым забором из бетонных некрашеных плит. Ровно по периметру забора воздух резко меняет свое свойство: становится темным и подрагивает, будто над костром — но ни жара, ни запаха паленого при этом не чувствуется. Если бы это была стандартная охранная система, мой спутник вряд ли бы сказал "Ай".

— Я не люблю темноту, — морщится он. — В умеренных количествах она бывает красивой — но когда ее слишком много даже днем… Не люблю.

Над забором плавает копоть. Воздух вновь становится чистым и прозрачным на высоте примерно десяти метров над бетоном.

— Много ли здесь темноты? Давно ли стала тут появляться? Что происходит при контакте с ней? Рассказывай мне, рассказывай! — подгоняю я.

— Ну я же не знаю, что ты знаешь, а что нет, — недовольно бубнит Арчи. — У вас в Ритрите не бывает спонтанных выплесков тьмы?

— Таких — нет.

Вот только не надо сейчас играть в словесный пинг-понг и заставлять меня отвечать на вопросы, а не задавать их.

— Темнота — это выхлоп от энергогенераторов, который материализуется с временно-пространственным лагом, — Арчи тарабанит объяснение быстро и неохотно. Похоже на то, будто его заставили зазубрить его в школе и отвечать на контрольной. — При столкновении энергетических потоков разной мощности, качества и направленности образуется масса темноты. Она не материализуется немедленно, а выжидает такого момента и пространства, которое будет наиболее готовым принять ее.

От всей души не могу понять — не то ли он всерьез верит этому бреду, не то ли это и есть настоящее положение дел, только мы истолковываем его разными словами. Я бы выразилась так: темная материя, несущая в себе низменные и негативные векторы бытия, мозаично заполняет светлую часть реальности.

— Извини, но теперь придется сюда, — Арчи утыкается в стену грозного бурелома и отважно пытается раздвинуть ее, чтоб найти лаз. Только это невозможно: через немилосердное древесное плетение не протиснется даже Грабабайт.

Однако зрение мое вновь меняется. Оно заострилось, сменило фокус — и теперь вместо ровного визуального пласта я вижу перед собой зазубренный рельеф с прорехами, которые так и притягивают к себе мой зрачок. Вот так, оказывается, орлы видят мир?

Я бесстрашно лезу вслед за Арчи и даже не цепляюсь за деревья капюшоном. Возмущенные ветви чуть поцарапывают ладони, а бесцеремонные листья норовят залезть в нос — но я отталкиваю их и протискиваюсь все ближе к дому Арчи. Отодвинув в сторону последнюю лиану, выхожу на поляну и напоминаю сама себе: надо делать вид, будто я здесь впервые. Ни крыльцо дома, ни разложенные на кухне травы, ни вон та скромница-вишня мне ни о чем не говорят, совершенно ни о чем.

— Я жил вон там, на втором этаже, — карнавалет указывает пальцем на руины наверху. — После того как дом частично осыпался, у меня даже вещей почти не осталось, все превратилось в пыль.

Ага, и документов тоже не осталось. Во всем доме. Уж не избавились ли от них намеренно?

Арчи делает первые два шага по направлению к крыльцу бодрым темпом, а затем зажимает себе рот ладонью: дверь открыта! Я обрушиваю на свою память как можно более непроницаемый занавес: вдруг мальчик тоже умеет читать ее, как Эмма, и разглядит в массе моих воспоминаний силуэт ментора, вышибающей замок ногой?

— Смотри, что у меня есть, — подмигиваю я и достаю из кармана реальности нож. Он ложится в руку мягко и прочно — соскучился млеть в пустоте без дела.

На Арчи фокус не производит никакого впечатления:

— Но как же они могли через сад? — шепчет он. — Сад бы запомнил и рассказал…

Черт. Если он умеет разговаривать с памятью растений, мне сейчас придется или во многом сознаться, или изо всех сил выкручиваться и лгать.

— Ты забываешь, что купол пал, — вмешивается Байт. Умный кот — это половина залога успеха в любом деле, — Теперь ко всем объектам можно подобраться на летательном аппарате, и никто тебя не засечет и не собьет.

Арчи тягуче кивает. Если он допускает возможность целенаправленной слежки — значит, поводы для этого были. Впрочем, сам факт того, что дядя работал в секретной лаборатории, не справившейся со своим заданием, уже более чем достаточный повод для шпионажа.

Из уцелевшей части второго этажа доносятся звуки фокстрота и разговор на незнакомом языке. Звучат они так, словно это телевизор или проигрыватель с не совсем исправными колонками. Я внимательно слежу за Арчи и поэтому замечаю, что он не пугается — нет моментального непроизвольного вздрагивания, шаг и дыхание не сбиваются.

— Там кто-то есть? — интересуюсь как можно более бесстрастно.

Он мычит что-то непонятное и ускоряет шаг.

Внутри дома звуков уже гораздо больше. Скрипка, аккордеон и литавры, откупориваемое шампанское, хруст, взвизги, бокалы чокаются, бокалы бьются, звучат пощечины… Грабабайт в растерянности прижимает ушки.

— Аркальдус! — она сбегает вниз по лестнице. Подол платья струится по воздуху, наполовину растворяясь в нем. Лицо — плоское, узкое. Глаза горят рубиновым соком. Растрепанные черные волосы выглядят не так, словно их не укладывали к балу — а будто обладательница только что выскочила из постели, проклиная назойливый будильник.

— Обнять за обе сабли! — скрежещет вслед за ней умасливающий баритон. — Вернулся, что ли?

Венс протягивает племяннику обе руки, и он галантно целует их кисти. Дяде — коротко кивает, тот машет в ответ.

Родственники Арчи не видят ни меня, ни Грабабайта. Арчи делает вид, что тоже не замечает нас — и странной такая ситуация ему ничуть не кажется.

— Напомните, какие у меня в детстве были проблемы со здоровьем, — обращается к Венс племянник. — Где лежит моя медицинская книжка?

— Разве ты забыл? — хмурится Коарг. — Перед балом мы выносим из дома все ценности и документы.

— Забыл, — соглашается Арчи. — И где они сейчас лежат?

— Тебе кажется, что ты болен? А мне кажется, нет! — Венс встает в позу, опершись локтем о перила.

— Нет, я не болен, — вновь соглашается юный карнавалет. — Но мне интересно знать, где находятся документы.

— Говорят же тебе, их УНЕСЛИ, — грозно шипит Коарг.

— Ну он же не мог хранить дома документацию о своих секретных разработках в лаборатории? — громко шепчет Грабабайт. Хозяева дома его не слышат.