— Сейчас глубокая ночь.

— Ох. Возвращайся в постель.

— Иду.

Под одеялом с сильно бьющимся сердцем Карли прислушивалась к перемещениям Дакоты, видела отблеск света снизу, а затем опустившийся мрак. Она думала о предыдущих ночах и о черных-на-черном тенях, которые парализовали ее. Она хотела быть этой Карли, что движется без колебаний. Первый раз за годы, она хотела быть той Карли, которой она была раньше.

Карли полностью погрузилась в домашнее задание, когда стук в дверь заставил ее поднять голову в первый раз за час. Она оставила цепочку на двери, когда открыла ее.

— Есть минутка? — спросил Нейт.

— Нам может понадобиться больше, чем минутка.

Она улыбалась, когда открывала замки. Затем она увидела сумку у его ног.

— Я буду отсутствовать всю ночь, — сообщил он.

— Ладно.

— Я останусь у сестры.

— Хорошо.

— В Мейтленде.

Она прислонилась к косяку, гадая, чем был вызван этот короткий разговор. Не было никакого обсуждения их статуса отношений, никаких предположений ни с одной из сторон, что симпатия и секс сделали их парой. Это одновременно и приободряло, и приводило в замешательство. У Карли был огромный послужной список из того, чего она хотела слишком много, слишком быстро. Часть ее хотела ускорить события. Порхающие бабочки в ее груди, призывали девушку удержать его, сделать это чем-то, в чем она могла укрыться, как и раньше. Другая часть ее была заинтригована их подвешенным состоянием, ощущением, что, что бы ни собиралось происходить между ними, оно еще не произошло. Сейчас он рассказывает ей о своих планах, считает, что она должна знать.

— Хорошо, — медленно сказала она.

— Просто дал тебе знать, — сказал он. — На всякий случай.

На случай, если она проснется, крича, посередине ночи. Не то же самое, как «На случай, если ты будешь думать, где я».

— Спасибо.

Он улыбнулся.

— Тебе следует делать это чаще, — сообщила ему она.

— Оставаться у сестры?

— Так улыбаться.

— Я не умею делать все на свете.

— Ты можешь поцеловать меня перед уходом?

Он сперва осмотрел коридор. Она стала ожидать короткий и вынужденный поцелуй, но он был долгим и медленным, его рот накрыл ее, будто мужчина ждал приглашения.

— Позвони мне, если будет надо.

— Я буду в порядке. Уже большая девочка.

Она вернулась к домашнему заданию, но не могла сконцентрироваться, его прощальные слова застряли у нее в голове. Нейт думал, что она не может позаботиться о себе сама? Или он надеялся, что впустит его в следующий раз, как проснется, рыдая и ползая по квартире в три утра?

Этого не происходило почти две недели. Не происходило с тех пор, как она спала с Нейтом. Забавно, если секса было достаточно, чтобы успокоить ее подсознание. Ей не нужно было рассказывать ему, из-за чего все было. Она поняла, что в этом нет нужды, ведь он не спрашивал. Возможно, вовсе не нужно, если его тело решило все проблемы.

Она задрала край ее спортивных штанов и пробежалась пальцами вдоль голеней — синяки почти сошли. Она закатала рукава, положила кончики пальцев туда, где были четыре овала. Да, они были от руки, и она сама себе их нанесла. Напугалась до такой степени, что все превратилось в смазанное пятно. Сонный паралич и тревога.

Несколько часов спустя, она стояла в ванной комнате в своей пижаме с пластинкой снотворных таблеток в руке и в ожидании ночного спора. Эйфория от уикенда с Дакотой и Брук длилась весь понедельник, разговоры и смех стали новой формой энергии. Сегодня вечером, она закончила домашнее задание, съела здоровый ужин, выпила травяной чай и позанималась глубоким медитативным дыханием. Не так приятно, как Нейт в ее постели, но ее стало тянуть в сон, и она чувствовала себя… хорошо. Намного лучше, чем следовало бы ожидать через три дня после похорон Элизабет.

Она была большой девочкой, сказала она себе. Ее подсознанию просто надо напомнить, как это делать. Девушка бросила блистер обратно на раковину.

Он – вес, жар и острое давление костей. Усевшийся верхом на ней.

Внутри она отпрянула. Снаружи ее тело приковано к месту. Страх бьется в ней как пульс.

Голоса кричат в ее голове. Слова, предупреждения и крики тревоги, но она шипит на них. Она должна сконцентрироваться. Она должна увидеть. Должна…

Его дыхание на ее лице неспешно, слегка сладкое. Ее же заперто в груди. Он ощущает это? Вероятно, ему это нравится. Вероятно, вот почему он здесь. Чтобы почувствовать, как она дергается под ним.

Он опускается на нее. Бедра к бедрам, ребра к ребрам. Она ощущает, что ее грудь обнажена, чувствительна.

Его голос раздается в дуновении воздуха вдоль ее щек.

— Ты хорошая сегодня, Карли.

Это похвала. Он доволен ей. Она хочет выцарапать его глаза, сжать кулаки и ударить ему по челюсти.

— Ты не подведешь меня. Ты моя лучшая, Карли.

Рвота жжет ее горло.

Легкое, нежное прикосновение к ее лицу простреливает через нее, как электрошок. Она резко отдергивает лицо. Резкое, инстинктивное движение. От него болит шея, заставляет ее ахнуть от боли и удивления. Оно рушит долгий, растянутый момент под его заклятьем.

Она мотает головой в другую сторону. Рука на ее щеке находит ее горло, сильно сжимает под ее подбородком. Не душа ее, а удерживая. Из ее рта вылетают звуки, захлебывающиеся, рвотные, которые словно не принадлежат ей. Не звучат как крик, ругань и кипящая ярость в ней. Она бьется под его рукой, дергает плечами, как будто пытается втиснуться. Пальцы под ее подбородком сильнее сжимают ее горло. Он пытается нащупать пульс? Может, она приспосабливается. Может, это так и ощущается: содроганиями ярости, взрывной энергией.

Утробное рычание. Оно исходит от него. Он вдавливает ее в матрас. Кулак на ее груди, надавливает ей на грудину. Что-то жесткое на животе вытесняет воздух из нее легких. Колено, его колено.

Ее руки бьются по бокам. Бесполезные, странно ощущающиеся, как будто она позаимствовала их у кого-то другого и не может управлять ими. Они контактируют, ее ногти проходятся по одежде. Затем ее предплечья прижимают вниз. Он силен, она слаба. Это сдерживание, а не борьба. Но она не может перестать сражаться. Не теперь, когда она, наконец, может.

Она слишком слаба, чтобы причинить ему вред. Это жалко. Он удерживает оба ее запястья в одной руке. Прижимает их к ее груди. Другую руку он запустил ей волосы, скручивал и тянул, что она подумала, что ее скальп оторвется.

— Не шевелись, — грубый шепот.

 У нее не было выбора. Она молчала и могла услышать, как он задыхается от приложенных усилий.

— Дыши, Карли.

Она сжала зубы, закрыла глаза, вдохнула.

 Карли прикоснулась плечом к стене, когда повернулась в коридоре. Она спешила к входной двери, ведомая инстинктом, который охватывал ее каждый раз и прежде – убежище, соседи, голос Нейта. Она вжалась спиной в узкий угол, глазами нашла цепочку безопасности в темноте, чья говорящая кривая висела от косяка двери. Это был сон, снова сказала она себе. Гребаный сон, Карли.

Все же она оставалась там, где была, прислушиваясь к тишине в квартире. Она должна была выпить снотворное. Должна была пить его каждую ночь. Она не могла доверять себе, с таблетками или без них.

Сегодня не будет голоса по другую сторону двери. Никаких копов, никакого Нейта. Только Карли и страшные картинки в ее голове.

 Она оставалась там долгое время, беспокойство сжалось в тугой узел в ее теле, страх гудел в конечностях. Но холод квартиры, наконец, достиг ее, пробравшись через потную пижаму, у нее замерзли ступни ног.

Слегка пошатываясь, она прошла по коридору, потирая свои предплечья, в то время как ее взгляд всматривался в свет и тени в гостиной. Ничего не двигалось, ничего не было не на своем месте, за окнами было темно.

Как она и была уверена, французские двери были заперты. Стекло отражало ее новую стрижку, растрепанную ото сна, темные круги под глазами, кулак, потиравший грудную клетку, будто у нее было несварение желудка. Она убрала руку и потянула ее к рукаву, рефлекторно почесываясь, словно ее покусали комары, и девушка не могла сопротивляться зуду. Только вот ничего не чесалось. Обжигало болью.